Впервые офицеров Троицкого полка назвал на следствии М. М. Спиридов. На устном допросе в Комитете, состоявшемся 8 февраля, он засвидетельствовал принадлежность к Славянскому обществу Киселевича и Ярошевича, однако их формальное членство утверждал лишь «гадательно»; иными словами, он ничем не мог удостоверить свое показание, ссылаясь на других членов. В письменных показаниях от 11 февраля Спиридов был более осторожен. Он утверждал, что слышал от П. Ф. Громнитского о том, что А. И. Борисов заезжал в Троицкий пехотный полк к этим офицерам, которых считал готовыми принять участие в восстании, «но суть ли они члены или нет» – не знал, «на совещаниях же никогда их нигде не видал» [671]. Одновременно в ответах на вопросные пункты от 9 февраля о причастности к Славянскому обществу двух офицеров показал А. И. Тютчев. По его словам, А. Борисов, приехавший в Пензенский пехотный полк во время событий в Черниговском полку в начале января 1826 г. [672], привез письмо от И. И. Иванова, из которого стало известно, «что в Троицком пехотном полку приняты были… Киселевич и… Ярошевич». Иванов просил сообщить этим офицерам о принятом решении начать открытое восстание и привлечь их для совместного действия с другими полками, в которых служили офицеры-«славяне». Но этого сделано не было, так как офицеры Пензенского полка никаких действий не предприняли. Тютчев безоговорочно считал Киселевича и Ярошевича членами[673].
Комитет решил иметь в виду вновь названных лиц при допросах П. И. Борисова и других главных членов Славянского общества, по мере их прибытия в Петербург[674]. Действительно, 13 февраля П. Борисов получил запрос об офицерах Троицкого полка. В ответ он показал, что не знает об этом обстоятельстве, ничего не слышал о намерении своего брата посетить Троицкий полк и, более того, сообщал: Бестужев-Рюмин говорил, что в этом полку нет офицеров, «которые могли стать членами тайного общества»[675].
Отдельное расследование о членстве в Славянском обществе Киселевича и Ярошевича было проведено в феврале 1826 г.[676] Комитет обратился с запросом об участии в Славянском обществе ряда лиц к А. С. Пестову, Я. М. Андреевичу, А. К. Берстелю, В. А. Бечаснову. Полученные ответы были заслушаны на заседании 15 февраля. Оказалось, в частности, что Киселевич и Ярошевич никому из них не известны; так ответили и спрошенные позднее Ю. К. Люблинский и П. Ф. Выгодовский. Следователи решили вновь обратиться к Спиридову для «определительного» показания и подтверждения его первоначального свидетельства[677]. Отметим, что в рамках расследования Комитет обращался с запросами о Киселевиче и Ярошевиче главным образом к офицерам, служившим в артиллерии, и к гражданским чиновникам, – не было ни одного запроса, обращенного к офицерам пехотных полков, которые на этот момент в большинстве своем еще только доставлялись в Петербург. Доказательство того, что Комитет пошел по неправильному пути, не заставило себя ждать: показания об участии в тайном обществе указанных офицеров сделали другие подследственные.
Н. Ф. Лисовский, в ответах на первые вопросные пункты от 14 февраля, передавал слова А. Борисова, с которыми тот обратился к офицерам Пензенского полка: «Я имею письмо в Троицкий пехотный полк к двум ротным командирам… Они приняты в тайное общество комиссионером Ивановым. Соединятся с вами на дороге к Новоград-Волынску»[678]. По словам Лисовского, он вместе с Громнитским отговорил Борисова ехать в расположение Троицкого пехотного полка для вовлечения его в мятеж, взял письмо Иванова и обещал передать его Киселевичу и Ярошевичу при встрече с Троицким полком; письмо затем они сожгли.
Другой участник переговоров с Борисовым, Громнитский, в ответах на вопросные пункты, помеченные той же датой – 14 февраля, показал, что план, представленный Борисовым, заключался в поднятии подчиненных заговорщикам частей и их движении в сторону Новограда-Волынского, Житомира и Киева, с попутным присоединением артиллерийских частей и пехотных полков, ближайшим из которых был Троицкий. Громнитский удостоверял: данные о том, что Киселевич и Ярошевич принадлежат к тайному обществу, содержала записка от Иванова, которую доставил Борисов. Автор показания далее утверждал: «Намерение Борисова ехать в Троицкий пехотный полк к Киселевичу и Ярошевичу мы отклонили тем, что он разъездами своими может навлечь подозрения, что нас откроют, и намерения наши останутся без исполнения». Борисов затем уехал к третьему офицеру Пензенского полка, Тютчеву, и вскоре вернулся вместе с ним. Громнитский, вопреки Лисовскому, свидетельствовал, что отдельного письма в Троицкий полк Борисов не привозил, а было только письмо от Иванова к офицерам-пензенцам и другое письмо к ним от члена Славянского общества И. В. Киреева. О содержании письма Иванова он утверждал: в нем говорилось, что Иванов «открыл Киселевичу и Ярошевичу об обществе и принял их – до того времени я не знал о сем… Письма эти сожгли»[679]. На основании сведений, имевшихся в письме, Громнитский показал: «Троицкого пехотного полка капитан Киселевич и поручик Ярошевич по окончании уже [Лещинского] лагеря, во время содержания Троицким полком караула в г. Житомире, были приняты Ивановым в Общество славян, к которому Иванов принадлежал уже давно»[680].
Показания Громнитского и Лисовского зачитывались на заседании 20 февраля. Имена Киселевича и Ярошевича обратили на себя внимание Комитета, о чем свидетельствуют пометы чиновников аппарата: было решено расспросить об этих событиях Иванова, когда он будет доставлен в Петербург, а также А. Борисова[681]. 25 февраля Спиридов в ответ на запрос о том, какие полки были охвачены влиянием тайного общества, дополнительно показал, что в Троицком полку ему неизвестны офицеры, кто «точно был принят членами, исключая Киселевича и Ярошевича, и сие по словам… Громницкого о заезде к ним Борисова…»[682].
В показаниях, записанных на первом допросе у Левашева 11 апреля, А. Борисов был вынужден подтвердить все показанное офицерами-пензенцами. Он утверждал, что, прибыв 3 января 1826 г. в Пензенский пехотный полк к Громнитскому и Лисовскому, привез с собой два письма – от Иванова и неизвестного ему артиллерийского офицера (И. В. Кирееева). Записка Иванова, по словам Борисова, содержала сведения о том, что ротные командиры Троицкого полка Киселевич и Ярошевич приняты им в тайное общество, и возглавляемые ими роты нужно присоединить при начале выступления. Но Громнитский и Лисовский отговорили Борисова ехать в Троицкий полк к Киселевичу и Ярошевичу, уверяя, что «роты их присоединят к себе» при начале восстания, которое обещали организовать «по смене с караула их рот». В собственноручном ответе на вопросные пункты Борисов показал, что особую записку к Киселевичу и Ярошевичу Иванов не писал, – информацию о них содержала приписка к его письму, адресованному офицерам-пензенцам. Борисов показал безоговорочно, что цель его поездки в Троицкий полк, от которой его отговорили офицеры Пензенского полка, была недвусмысленной: он ехал к офицерам этого полка «с предложением восстать» [683].
И. И. Иванов – давний участник Славянского общества, избранный его секретарем еще до присоединения к Южному обществу. Будучи рядовым чиновником (бухгалтером) провиантского комиссариата 1-й армии, он развил бурную деятельность по вербовке в тайное общество новых членов и был весьма активен в пополнении рядов конспиративного союза. В записке об Иванове, составленной по итогам следствия, особо выделялось его поведение во время следствия. Оно характеризовалось как «упорство в запирательстве»: «На допросах он оказывал до конца упорство в запирательстве… Он не признается в важнейших показаниях, как то: в умысле цареубийства и в намерении защищаться оружием». По данным следствия, на собрании участников Славянского общества у Киреева Иванов первым предложил при известии об аресте С. Муравьева-Апостола «возмутить» 8-ю артиллерийскую бригаду. Именно после этого собрания в полки 1-й армии отправился А. Борисов, снабженный письмами Иванова и Киреева. Комментаторы следственного дела Борисова в целом согласны с выводами следствия: «Вопреки уликам, Иванов продолжал отрицать, что принял в Общество… Мозгана, Киселевича и Ярошевича…». Он также отрицал ряд существенных для обвинения обстоятельств, в частности свое присутствие на одном из собраний в Лещинском лагере[684].
Что же показал Иванов в связи с полученными данными о содержании написанной им записки к офицерам-пензенцам, в которой говорилось о принятых им в тайное общество Киселевиче и Ярошевиче? В ответ на первые вопросные пункты от 8 марта он признал, что летом 1825 г. в Житомире принял в тайное общество лишь двух лиц: Я. А. Драгоманова и П. Ф. Выгодовского. Прием в общество двух офицеров Троицкого пехотного полка он отверг категорически: «Капитана же Киселевича и поручика Ярошевича я никогда не принимал, да и состоят ли они в каком-либо обществе, я вовсе неизвестен. Более никого не принимал». В показаниях от 20 апреля Иванов вынужден был объясняться по поводу письма, привезенного Борисовым: «Я особо отставному Борисову никакого письма не давал, а только приписал внизу… засвидетельствование почтения Борисову 2-му и Громнитскому, последнего же просил кланяться знакомым мне Троицкого полка офицерам Киселевичу и Ярошевичу»