. При оценке этого свидетельства нужно ответить на вопрос: на какие «слухи» мог опираться автор показания, говоря о факте принадлежности названных им лиц к тайному союзу? Очевидно, эта информация поступила к нему от других членов Союза благоденствия; он мог сослаться на них. Во всяком случае, очевидно, что каналом информации о персональном составе конспиративного союза для Комарова, участника этого союза, не могли служить слухи, почерпнутые от посторонних лиц, не связанных с деятельностью тайного общества. Поэтому информация о членстве, конечно, оговоренная предположительным участием лиц, известных «по слухам», не должна быть отброшена. Характерно, что, предваряя список, Комаров сделал оговорку: «Пестель должен всех ближе знать это»[743]. Следовательно, очень возможно, что источником информации Комарова являлся Пестель или кто-либо из его ближайшего окружения. Крайне важно, что среди названных по слухам оказались точно установленные участники тайного общества: И. С. Повало-Швейковский, вступивший в Южное общество только в 1823 г. (это указание служит доказательством продолжившихся контактов Комарова с членами тайного общества после 1821 г.), Н. И. Тургенев, В. Л. Давыдов, Ф. Н. Глинка, братья Колошины, П. С. Пущин, И. И. Пущин, П. Х. Граббе. Следовательно, «слухи», которыми оперировал Комаров, не были полностью недостоверными, безосновательными или неясными, и исходили они от вполне надежных источников (вероятнее всего, от участников Южного общества). Большинство из известных «по слухам» лиц оказались действительными членами. Здесь же Комаров поместил А. Л. Давыдова, правда, сопроводив это указание особой оговоркой: «не знаю, принадлежал ли». В этом же списке помещены братья А. М. и Н. М. Исленьевы, В.-А. Фурнье, Н. И. Стояновский, А. Н. Раевский. Комитет первоначально рассматривал показание Комарова как полноценное свидетельство о членстве. Между тем, помимо оговорки о Давыдове, подобное замечание было сделано также относительно Н. Исленьева («едва принадлежал») и Стояновского («более известен по ревностному масонству»). Об А. Исленьеве, напротив, Комаров довольно предметно и точно написал, что он был близок к М. Ф. Орлову, адъютантом которого некоторое время являлся, и не смягчил свое свидетельство никакой подобной оговоркой.
Таким образом, велика вероятность того, что известные Комарову «по слухам», как участники Союза благоденствия, А. Исленьев, Фурнье (иностранец-учитель, живший долгое время в семье Орлова) и, вероятно, Стояновский, состояли в нем и в действительности.
В дополнительном показании Комаров несколько изменил характер первого своего свидетельства о И. Липранди, Стояновском и Фурнье, утверждая, что показывал о них «по слухам» (в случае Липранди это не соответствует действительности), причем также весьма неточно замечал, что «из числа 44-х лиц, мною показанных вообще, 8 лиц, которых я показал, известных мне по слухам только и требующих точнейшего сведения»[744]. Кто именно составил эту цифру (8 человек), он не пояснил, но Липранди не входил в первоначальный список «известных по слухам».
Среди докладных записок Комитета императору сохранился любопытный документ: своеобразное пояснение к перечню впервые названных Комаровым лиц, записанное с его слов и удостоверенное им собственноручно. Пояснение касается в первую очередь названных по «слухам»: А. Л. Давыдова, братьев Исленьевых, Фурнье, а также братьев Липранди. Здесь уточнены данные, которые имел в своем распоряжении Комаров. Если автор показания об участии А. Л. Давыдова и младшего Липранди (Павел Петрович) в тайном союзе ничего не знает, о Стояновском – что он «едва ли принадлежал обществу», то об И. П. Липранди Комаров прямо утверждал: «принадлежал к обществу один [Липранди], отставной… другой, адъютант Сабанеева, кажется, не принадлежал к обществу…». Таким образом, Комаров подтверждал серьезность сделанных показаний, уверенно говоря о членстве Липранди и других известных ему по «слухам» членов. В результате 31 декабря были отданы распоряжения об аресте всех указанных в показании Комарова лиц[745].
Любопытно, что в отношении Исленьевых и Фурнье следствие отрабатывало фактически только одну ссылку Комарова на Пестеля, не вполне точно истолковав суть показания: Комаров писал о том, что Пестель «всех ближе» должен знать обстоятельства их причастности к Союзу благоденствия, следователи же истолковали это как ссылку на единственного свидетеля – Пестеля. Отобранные у подозреваемых показания, а также полученные от Пестеля и других подследственных «справки» о братьях Исленьевых и Фурнье не подтвердили свидетельства Комарова, после чего последовало их освобождение с оправдательным «аттестатом»[746].
В справках «Алфавита» утверждалось, что показания Комарова о принадлежности к тайному обществу Исленьевых, Фурнье, Липранди не получили подтверждения, так как «все главнейшие члены Северного и Южного обществ» отвечали, что они не были членами и ничего не знали о тайном обществе. Показателен сам круг опрошенных лиц, принадлежащих к более поздним организациям и, как правило, плохо осведомленных о предшествующих обществах. После получения отрицательных показаний Комаров не смог удостоверить своего «открытия» и отказался от него. В справках «Алфавита» всячески подчеркивается, что показания Комарова о перечисленных лицах были сделаны «по одной догадке», «по слухам», «гадательно», что не учитывает положения Комарова в Союзе благоденствия, круга его контактов и источников информации. Вся эта группа лиц была освобождена в конце января, только Липранди получил аттестат позднее, 19 февраля[747]. Но все, изложенное выше, заставляет усомниться в том выводе, которое сделало следствие. По крайней мере, характеристику биографического справочника «Декабристы», которая касается степени причастности Липранди к тайному обществу и опирается на итоги следствия («По показанию Н. И. Комарова, член тайного общества. Все спрошенные члены Южного общества показали, что он членом не был и не знал о его существовании»[748]), нужно признать не вполне точной, хотя бы потому, что Комаров свидетельствовал о Союзе благоденствия, а не о Южном обществе. То же можно сказать об оценке A. M. Исленьева: «В показаниях Н. И. Комарова назван членом тайного общества. Следствием установлено, что членом тайных обществ декабристов не был»[749]. Исследователь вправе отметить неполноту данной оценки.
Характер выдвинутого обвинения и реконструкция причин оправдательных решений
На основе рассмотренного материала следует сделать выводы по двум основным вопросам. С одной стороны, необходимо понять, какие особенности расследования позволили избежать наказания целой группе арестованных, казалось бы, достаточно изобличенных в причастности к «злоумышленному» обществу и политическому заговору, основанному его участниками в 1825 г. К этому вопросу примыкает еще один: необходимо определить причины признания невиновными некоторых из привлеченных к процессу, несмотря на имевшиеся против них улики, прямо говорившие об участии в декабристской конспирации. С другой стороны, представляется важным выяснение содержания выдвигавшегося, а затем снятого обвинения, на основе предпринятого анализа уличающих показаний. Последний вопрос заслуживает особого внимания, поскольку ответ на него дает необходимый материал для итоговых заключений по первому проблемному вопросу.
Сразу отметим, что в основу оценки степени виновности оправданных следствием лиц положена только информация, добытая на процессе. Сведения из других источников не рассматриваются. Кроме того, нужно отметить, что уличающие показания, как правило, отрицались самими подозреваемыми.
Согласно принятой на следствии градации наказаний, наиболее серьезно преследовались виды «виновности», относящиеся к «первым двум пунктам»: различные преступления, связанные с умыслом покушения на императора и антиправительственного выступления. Как уже отмечалось, знание политической (по терминологии следствия «сокровенной») цели позволяло следствию считать обвиняемого виновным по «второму» пункту («бунт» с целью изменения государственного строя).
Наименее виновными, как говорилось в предыдущем разделе, с точки зрения следствия, являлись «рядовые» члены Союза благоденствия, которые фактически не преследовались. Это в полной мере относится и к случаям снятого обвинения. Наименьшие «шансы» получить наказание имели И. П. Липранди, В.-А. Фурнье, братья Исленьевы, подозревавшиеся только в участии в Союзе благоденствия. В том же положении находился Баранов, расследование о котором проводилось заочно. Подозрения в отношении Н. П. Крюкова исходили из фактов его связи с членами Северного общества, были получены также свидетельства о его членстве в Союзе благоденствия. Самый «негативный» сценарий в отношении лиц этой группы, как можно полагать, заключался в причислении к группе привлеченных к следствию бывших членов Союза благоденствия (И. Г. Бурцов и др.), часть которых была наказана без суда за «недонесение» о существовании тайного общества.
Подозревавшиеся в принадлежности к «злоумышленным» обществам, созданным после 1821 г., преследовались почти без исключения, с преданием суду или без суда. Доказанное членство с полным знанием цели в Северном и Южном обществах влекло за собой выдвижение обвинения «полного знание умысла» по «второму пункту» – «бунт» с целью изменения государственного устройства. Те, кому была открыта «политическая цель» общества после 1821 г., сразу оказывались под прицелом обвинения в «умысле» «бунта», что влекло за собой или предание суду, или административное наказание. Подозревавшиеся в этом лица, как правило, отрицали такого рода обвинительные показания.