Прощенные в первые дни следствия были арестованы и привлечены к расследованию сразу же после событий 14 декабря 1825 г. Первые допросы, проводились, как правило, при участии императора в Зимнем дворце. Характерно, что в большинстве случаев до сих пор не установлено конкретное место кратковременного заключения прощенных при первых допросах (А. А. Суворов, Ф. В. Барыков, Петр И. Колошин и др.). Думается, не будет ошибочным предположение о том, что они содержались под арестом, главным образом, на Главной гауптвахте
Зимнего дворца. Именно она служила местом содержания арестантов во дворце. Не приходится сомневаться, что это место содержания арестованных было наиболее удобным в случае первых арестов участников событий. В пользу предположения говорит сама скоротечность рассмотрения их дел. Она подразумевает, что помещение, в котором содержались под арестом в первые дни после 14 декабря – особенно те, в отношении которых не был точно установлен факт участия в мятеже, кто только подозревался в знании о нем или соучастии, располагалось неподалеку от места допросов. Наиболее удобным местом были помещения Зимнего дворца, в первую очередь Главная гауптвахта. Доказательством тому служат, например, записки А. Е. Розена, который зафиксировал присутствие на Главной гауптвахте одного из прощенных в первые дни следствия, но не занесенных в «Алфавит» Боровкова офицеров, – А. В. Чевкина[56].
Одно из наиболее авторитетных мемуарных свидетельств об аресте А. А. Суворова недвусмысленно указывает на место содержания арестованного – Зимний дворец. Именно здесь Суворов провел ночь после своего ареста вечером 22 декабря, утром он был допрошен в покоях дворца и в присутствии императора. Мемуаристы, записавшие рассказ самого Суворова об этих событиях, упоминают о том, что только что прощенный офицер встретился с арестованным П. Н. Свистуновым в коридорах Зимнего дворца[57].
Некоторые из прощенных в первые дни после событий 14 декабря находились под арестом на гауптвахтах гвардейских полков. Так, офицеры-конноартиллеристы были арестованы 14 декабря в своих казармах, а затем содержались в казармах 1-й гвардейской артиллерийской бригады. Об этом свидетельствует дневник отца одного из них, Г. И. Вилламова, посетившего своего арестованного сына[58].
Арестованные офицеры Гвардейского экипажа Д. Н. Лермантов и П. Ф. Миллер первоначально содержались на гауптвахте при госпитале Семеновского полка. Первый из них по болезни провел здесь весь период своего заключения[59]. Можно предположить, что арестованные на короткое время офицеры Московского полка – участники заговора, освобожденные от ответственности (А.А. Корнилов и др.), содержались в казармах своего полка[60].
Привлечение к следствию освобожденных от наказания в ходе и по итогам расследования ничем не отличалось от соответствующей процедуры в отношении осужденных, наказанных без суда или официально оправданных: после ареста они доставлялись в Зимний дворец на первый допрос, а затем их отправляли к месту содержания под арестом.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что всего лишь несколько человек из числа освобожденных по итогам следствия содержались в казематах Санкт-Петербургской (Петропавловской) крепости. Заключение арестованного в крепость, как известно, служило явным и вполне определенным признаком того, что следствие питало в его отношении серьезные подозрения в участии в декабристской конспирации или мятеже 14 декабря 1825 г. Из числа прощенных в крепости оказались офицеры Гвардейского экипажа П. Ф. Миллер и А. Р. Цебриков. С января 1826 г. они содержались в крепости, а в феврале были перемещены соответственно в Кронштадтскую и Нарвскую крепости, где и оставались до решения их дела[61]. Условия пребывания под следствием этих офицеров не отличались от условий наказанных по итогам процесса. Это и понятно: оба офицера-моряка были участниками выступления 14 декабря и подозревались в участии в заговоре. Еще один офицер Гвардейского экипажа, упомянутый выше Д. Н. Лермантов, избежал этой участи вследствие болезни. В научной литературе существует мнение, что в крепости короткое время провел М. Н. Муравьев, вскоре после ареста оказавшийся в Военно-сухопутном госпитале[62]. Это мнение находит некоторое основание в том, что представители семьи Муравьевых виделись руководству следствия влиятельными и важными участниками тайных обществ. Однако документы о пребывании декабристов в крепости не подтверждают такого указания: после ареста М. Н. Муравьев некоторое время находился на Главной гауптвахте, а затем был отправлен в госпиталь[63].
Тот факт, что в крепости оказались считанные представители группы «прощенных декабристов», говорит о том, что подавляющая часть впоследствии освобожденных с самого начала следствия рассматривалась как менее виновные фигуранты, либо как слабо причастные к делу.
Этот вывод подтверждается еще одним обстоятельством. Часть впоследствии освобожденных от ответственности содержалась под арестом в Главном штабе «под караулом» у дежурного генерала, где находились в основном те, кто рассматривались следствием как менее виновные, вина которых не должна быть серьезной. Здесь оказались И. М. Юмин и Ф. Г. Кальм – члены Союза благоденствия, привлеченные к допросам[64].
Другие арестованные и затем освобожденные от наказания лица содержались на Главной гауптвахте Зимнего дворца. Лица, содержавшиеся под постоянным арестом на этой гауптвахте, также рассматривались как менее виновные или только подозреваемые. Из числа освобожденных здесь находились А. В. Семенов, в отношении которого имелись серьезные подозрения в участии в Северном обществе, и Н. И. Кутузов. Короткое время, до отправления в Военно-сухопутный госпиталь, на Главной гауптвахте находился М. Н. Муравьев. В том же госпитале содержался другой освобожденный по итогам следствия – Ф. Ф. Гагарин[65].
Первоначально в ходе следствия император разрешил привлечь И. А. Долгорукова, И. П. Шилова и некоторых других лиц к допросам не арестованными (фактически – как свидетелей по делу, однако в любой момент они могли перейти и в разряд обвиняемых), а в ряде случаев – отобрать показания без вызова в Следственный комитет. Все эти лица избежали наказания; по решению императора они были изъяты из дальнейшего расследования, а следствие в их отношении остановлено.
Те участники тайных обществ, кто был освобожден от ареста с санкции императора, по распоряжению Комитета призывались к допросам, доставлялись на его заседания, давали письменные показания, после чего возвращались к месту службы или домой. Именно так были привлечены к допросам П. П. Лопухин, Л. П. Витгенштейн, И. П. Шипов, И. А. Долгоруков, Ф. П. Толстой, а также Ф. Н. Глинка (в период между двумя арестами) и Н. И. Кутузов (повторное привлечение к допросам после освобождения). В случае офицеров гвардии и лиц, занимавших привилегированные должности или имевших звания (чины свиты), вызов на допрос и выдача вопросных пунктов производились через начальство гвардии и великого князя Михаила Павловича[66]. Процедура вызова к допросу лица, не связанного с придворной и гвардейской средой, описана в воспоминаниях Ф. П. Толстого[67].
Первые допросы лиц, привлекавшихся к следствию без ареста, производились В. В. Левашевым нередко в присутствии императора. Таким образом, они практически мало чем отличались от допросов, проводившихся в первые дни расследования.
Некоторые лица, входившие в число непривлекавшихся к следствию участников тайных обществ, писали специальные «объяснительные записки» о своем участии в конспиративных обществах, обращенные на имя императора или военного начальства; одни по собственной инициативе, другие по требованию следствия или распоряжению императора. Это – А. А. Кавелин, В. А. и Л. А. Перовские, В. Д. Вольховский, В. О. Гурко, А. Я. Миркович. Братья Перовские и Кавелин, пользовавшиеся доверием императора, подали ему записки «в собственные руки». Служивший при Главном штабе Вольховский направил свое объяснение в Комитет через начальника Главного штаба И. И. Дибича. Последнему были адресованы объяснения отставного полковника Мирковича и служившего в 1-й армии полковника Гурко[68].
Особые записки, в которых отражался итог расследования о привлеченных к следствию, начали готовиться уже после 19 января, – очевидно, в течение февраля – начала марта 1826 г.; первые записки такого рода были составлены о тех лицах, кто освобождался в ходе расследования – группе членов Союза благоденствия. Раньше этого времени записки, по-видимому, не составлялись: в делах выпущенных одними из первых среди привлеченных к следствию – Ф. Ф. Гагарина (не ранее 2 февраля) и Н. И. Кутузова (6 февраля), в отличие от членов Союза, освобожденных от наказания в марте, отсутствуют записки о «степени прикосновенности»; как представляется, это означает, что в феврале записки еще не были готовы и не участвовали в документообороте следствия[69]. Позднее подобные записки составлялись о тех, кто был освобожден по итогам расследования.
В результате рассмотрения записок оправданные или подследственные, освобожденные без наказания, «отпускались» из заключения с выдачей особого «оправдательного» документа – «аттестата». Этот документ должен был свидетельствовать о том, что освобожденное лицо, хотя привлекалось к следственному процессу и находилось в заключении, было признано невиновным и непричастным к делу, а все подозрения с него сняты. «Аттестат», таким образом, удостоверял «невинность» освобожденного, но вместе с тем служил и определенным знаком того, что то или иное лицо подозревалось в принадлежности к тайному обществу.