Рассматриваемая категория типологически распадается на два разряда – члены тайных обществ и участники военных выступлений декабристов. Документальные свидетельства, позволяющие нам отнести то или иное лицо к одному из указанных разрядов «неизвестных декабристов», необходимо разделить на две основные группы в соответствии с особенностями происхождения источника, содержащего информацию о членстве в тайном обществе.
Разряд «члены тайных обществ» делится, таким образом, на две группы:
1) лица, участие которых в тайных обществах фиксируется документальными свидетельствами следственных[810] и полицейско-надзорных[811] органов, доносов и других источников, современных эпохе;
2) лица, принадлежность которых к декабристским союзам отражена в мемуарных свидетельствах.
Такова общая группировка исторических свидетельств, в соответствии с особенностями источников, на которые опирается исследователь при реконструкции данной группы «спасшихся» от расследования участников движения.
Указания на принадлежность к членам тайного общества располагаются по степени авторитетности следующим образом: 1) признание самого лица; 2) свидетельство участника тайного общества, принявшего данное лицо или принятого им; 3) свидетельство руководящего или другого осведомленного участника тайного общества; 4) свидетельства иных участников тайного общества.
В мемуарных свидетельствах первоочередное значение придается собственному признанию автора, далее располагаются свидетельства, переданные со слов бывшего участника тайных обществ, мемуарные указания, принадлежащие лицу, принявшему в тайное общество «неизвестного» декабриста или принятого им. Последним в этом ряду стоит указание авторитетного мемуариста, занимавшего видное положение в декабристской конспирации, или иного осведомленного лица.
Особое значение имеют свидетельства об участниках военных выступлений декабристов. В данном случае речь идет об указаниях на реальные действия этих лиц в момент событий 14 декабря 1825 г. и 31 декабря 1825 г. – 3 января 1826 г., на участие в военном выступлении в составе восставших частей или деятельность в пользу декабристского заговора. Поскольку участие в мятеже было прямым основанием для предъявления обвинения, то не удивляет тот факт, что едва ли не все лица, оказавшиеся замешанными в открытых выступлениях, стали предметом внимания как главной следственной комиссии, так и полковых комиссий и судов в Гвардейском корпусе и при штабах 1-й и 2-й армии. В документах основного следственного процесса, а следовательно, и в «Алфавите» Боровкова, отражены далеко не все участники «антиправительственных выступлений» из числа привлеченных к ответственности военно-судными комиссиями; последние пострадали в связи со своим участием в военных выступлениях 1825–1826 гг., поэтому также могут считаться «неизвестными» декабристами. Нельзя не признать, что несмотря на обостренное внимание к замешанным в «мятежах» органам расследования, им не удалось выявить полную меру реального участия в декабристских выступлениях всех причастных к ним лиц; были и те, кто избежал ответственности или даже привлечения к следствию. Об этом прямо свидетельствует рассматриваемый ниже пример А. Ф. Багговута.
Многие обстоятельства военных выступлений содержатся как в материалах военно-судных расследований в гвардии и южных армиях, так и в поздних мемуарных источниках, ретроспективных записках и рассказах участников и прямых свидетелей событий. Оценка их достоверности составляет непременную задачу исследования.
Разряд «участники заговора и военных выступлений декабристов» поэтому следует также разделить на две группы:
1) лица, участие которых в заговоре и выступлении зафиксировано в судебно-следственной документации;
2) лица, об участии которых известно по мемуарным источникам.
Необходимо отметить, что в отношении подавляющего большинства участников выступлений декабристов свидетельства об их участии в восстаниях исходят от очевидцев событий. Так, участие в событиях А. Ф. Багговута зафиксировано в воспоминаниях М. А. Бестужева; А. В. Чевкина – в мемуарной записке П. Н. Игнатьева; А. П. Литке – в воспоминаниях его брата Ф. П. Литке. То же относится и к документам расследований: участие А. А. Баранцева раскрывается в показаниях М. К. Кюхельбекера; Лашкевича, Д. Грохольского, И. К. Ракузы и И. Цявловского – в показаниях свидетелей событий в л.-гв. Московском и Черниговском пехотном полках.
К сожалению, не все документальные указания о членстве в тайном обществе можно признать достаточно авторитетными или достоверными. В данной главе говорится только о достоверно установленных участниках тайных обществ; прочие свидетельства рассматриваются в следующей главе.
Нам представлялось нецелесообразным разграничить рассмотрение группы декабристов, не вошедших в «Алфавит», на две подгруппы: присутствующих в справочнике «Декабристы» и впервые вводимых в научный оборот, – в том числе из-за отмеченных выше недостатков раздела этого справочника, посвященного необнаруженным на следствии участникам движения. Вместе с тем, некоторые лица, представляющие группу «неизвестных» декабристов (С. Д. Нечаев, Д. Грохольский, Н. Н. Муравьев), уже являлись предметом специальных исследований и исторических повествований[812], другие упоминались в научной литературе (как было в случае Петрулина, П. А. Набокова)[813].
Неизвестные члены тайных обществ, не привлекавшиеся к следствию
Свидетельства первой группы, – извлеченные из источников, современных эпохе, – стали основанием для включения в число участников тайных обществ Д. И. Альбицкого, П. Афанасьева, Бахметева, Башмакова, Градовского, И. И. Логинова, И. М. Любавского, С. Д. Нечаева, Панютина, Я. В. Петрулина, К. М. Полторацкого, Порохова, Прижевского, Реада, В. Х. Христиани.
В ходе проведенной весной-летом 1826 г. «подписки» о «неучастии» в тайных обществах в своей принадлежности к Союзу благоденствия признались Д. И. Альбицкий, П. Афанасьев, Градовский и И. М. Любавский[814]. Сделанные признания обратили на себя внимание «высшего» начальства, поэтому переписка о них сохранилась в делах III Отделения и, частью, в фондах Военного министерства, министерств юстиции, внутренних дел, других ведомств.
«Коллежский асессор и кавалер» Дмитрий Игнатьевич Альбицкий, старший учитель Тульской гимназии, подчинявшейся ведению Московского университета, представил «подписку» с признанием в своей принадлежности к тайному обществу, датированную 16 июня 1826 г. «Подписка» Альбицкого в подборке других «подписок», сообщавших о принадлежности к тайным обществам (главным образом – масонским ложам) профессоров и преподавателей Московского университета, собранных попечителем Московского учебного округа и отправленных министру народного просвещения, была опубликована М. О. Гершензоном. Она гласила: «По чистой совести и без всякой утайки сим объявляю о кратковременной прикосновенности моей к Союзу благоденствия, в который вступил членом в начале 1819 года по предложению бывшего тогда директора тульских училищ титулярного советника Степана Дмитриева сына Нечаева и по уверению, что в сем обществе нет ничего противного религии, правительству и добрым нравам»[815]. Далее Альбицкий сообщил о содержании прочитанного им «однократно» «устава» Союза, обозначенных в нем целях и «средствах» (эти сведения не противоречат известному содержанию «Зеленой книги»). По его словам, он «ложи не посещал, влияния никакого не имел и ни в каких сношениях с членами не был», а «вскоре после показанного времени, за выбытием сего Нечаева из Союза благоденствия по неведомым причинам… я тотчас просил об исключении меня из оного Союза (и исключен)»[816].
Из подписки, данной Альбицким, следовало, что в тайное общество его принял бывший в 1818–1819 гг. директором училищ Тульской губернии С. Д. Нечаев. Из нее же явствовали не только относительно короткое пребывание Альбицкого в рядах Союза, но и его контакты с несколькими членами этого общества, – одного из них он «просил» исключить себя из состава участников. Одновременно, по-видимому, стало известно о том, что предложение вступить в Союз благоденствия Нечаев сделал тульскому губернскому почтмейстеру И. С. Бабаеву, который также признался в этом при подписке 1826 г., отвергая факт своего вступления[817].
Информация о принадлежности к Союзу благоденствия лиц, не выявленных петербургским следствием, несомненно, вызвала у власти особый интерес, даже несмотря на то, что этот Союз был официально признан менее «злоумышленным» в сравнении с тайными обществами, возникшими после 1821 г. Возможно, последним обстоятельством объясняется сам факт появления этих откровенных признаний, – ведь к середине 1826 г. стало ясно, что принадлежность к ранним тайным обществам правительством не преследуется. Тем не менее, III Отделение обратило внимание на Нечаева, Альбицкого и Бабаева и начало собирать о них сведения, учредив надзор.
Характерно, что такой же сценарий повторился в других случаях, когда в своей принадлежности к прекратившему свое существование Союзу признавались новые, ранее не известные власти лица. Так, за Градовским, сообщившим о своей принадлежности к Союзу благоденствия при «подписке», был также установлен секретный полицейский надзор[818]. По мнению А. И. Серкова, Градовский довольно быстро порвал свои связи с Союзом благоденствия и кругом А. Н. Муравьева; последним, вероятно, он и был принят в тайное общество