[819]. Тем не менее, его признание сыграло свою роль, а статус военного имел, видимо, дополнительное отягчающее значение, вследствие чего надзор за ним сохранялся не один год. Когда в 1829 г. Градовский вышел в отставку, то с него было взята подписка о месте жительства, следовательно надзор был продолжен и перестал носить тайный характер[820].
После признания в членстве в Союзе благоденствия отставного аудитора, члена масонской ложи «Соединенные славяне» в Киеве, Петра Афанасьева за ним также был учрежден тайный надзор[821].
Присутствие Союза благоденствия среди тайных обществ, фигурировавших в деле о «государственных преступниках», оказывало вполне определенное влияние. Это подтверждают обстоятельства, связанные с еще одним признанием.
Исследователь истории русского масонства А. И. Серков сообщает, что в ходе «подписки» о своем участии в Союзе благоденствия в Москве заявил «титулярный советник, надзиратель Старобельского питейного сбора, бывший поручик Мартин Михайлович Грабовский»[822]. Действительно, такое лицо, занимавшее указанный служебный пост в 1822 г., существовало. Однако, при обращении к первоисточнику, среди донесений об отобранных «обязательствах» о «непринадлежности» к тайным обществам, которые в соответствии с рескриптом императора пересылались министру юстиции, обнаруживается отношение директора департамента государственного казначейства, направленное в канцелярию министра финансов, из которого следует, что признательную «подписку» дал не М. М. Грабовский, а надзиратель того же питейного сбора, сослуживец Грабовского Иван Моисеевич Любавский (Любовский)[823].
Отношение от 30 июля 1826 г. за № 14186 гласит: «Между обязательствами, полученными с последнею почтою из Воронежской казенной палаты от чиновников ее ведомства на основании высочайшего рескрипта 21-го апреля сего года, департамент государственного казначейства, найдя обязательство, данное надзирателем Старобельского питейного сбора титулярным советником Любовским, что он во время служения своего в Москве принадлежал к бывшему там Тайному обществу под названием Союз благоденствия, имеет честь препроводить оное особенно в канцелярию г. министра финансов»[824]. К отношению было приложено «обязательство» самого Любовского («с препровождением обязательства за № 110-м»), которое в деле не отложилось[825].
Согласно «Месяцослову… на 1827 г.», по состоянию на 6 января 1827 г. надзирателем Старобельского уездного правления питейного сбора Воронежской казенной палаты служил титулярный советник Иван Моисеевич Любавский[826]. Последствия признания Любавского не выяснены, но очень характерно, что на него было сразу обращено внимание министра финансов, а затем, 21 сентября 1826 г., оно было препровождено в полицейское ведомство. Признание в членстве, тем более сделанное не в особых условиях следствия, а при «добровольной подписке», следует оценить как весьма авторитетное, если не бесспорное, свидетельство о членстве.
Переходя от «самопризнаний» к свидетельствам, принадлежащим лицам, состоявшим в декабристских обществах, выделим, прежде всего, наиболее достоверные из них. Это свидетельства тех, кто либо сам принял лицо, на которое дается показание, либо был этим лицом принят в тайное общество.
Таково показание Д. И. Альбицкого в отношении Степана Дмитриевича Нечаева. Как уже отмечалось, именно Нечаев принял Альбицкого в Союз благоденствия и предлагал вступить в него губернскому почтмейстеру И. С. Бабаеву[827]. Нечаев был достаточно известным литератором, его деятельность на посту директора училищ Тульской губернии вписывается в модель поведения многих активных участников Союза благоденствия, охватывая такие сферы, как просвещение, благотворительность, распространение знаний, действие в пользу Союза «словом» и выступлениями в органах печати (учреждение в Туле ланкастерских школ и училищ, благотворительные акции для бедных, публикации в журналах, привлечение в тайное общество новых членов)[828].
Сведения, полученные от Д. И. Альбицкого и И. С. Бабаева, вызвали переписку между высшими чинами III Отделения и начальством 2-го округа корпуса жандармов в Москве, частично введенную в оборот С. Л. Мухиной. По мнению исследовательницы, специально изучавшей этот вопрос, принадлежность Нечаева к Союзу благоденствия не вызывает сомнений, так как сохранились письменные свидетельства лиц, принятых им в Союз[829]. Судя по всему, указанная переписка была вызвана тем, что информация об участии Нечаева в тайном обществе поступила к императору, а тот распорядился собрать о новом лице более определенные сведения. Запрос царя был направлен А. Х. Бенкендорфу, от него вместе с информацией о признании И. С. Бабаева поступил к Ф. В. Булгарину, игравшему роль информатора вновь образованного III Отделения. В феврале 1827 г. Булгарин написал особую записку о Нечаеве; записка эта не имела характер доноса и, более того, содержала благоприятную для Нечаева оценку: «Он человек смирный и, как слышно, добрый… О нравственности Нечаева отзываются весьма хорошо все знающие его… Никто не слыхал из его приближенных, чтоб он дурно относился о правительстве». Булгарин ничего не добавил к полученным ранее сведениям, однако все же указал на тесные связи Нечаева с лидерами Северного общества К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым; последний даже останавливался у Нечаева, когда приезжал в Москву весной 1825 г.; особенно насыщенным было их общение в связи с подготовкой альманаха «Полярная звезда», в котором Нечаев принимал непосредственное участие. Характерно, что позднее, летом 1827 г., Булгарин оперировал полученной информацией, напоминая III Отделению о том, что представителем в Петербурге известного издателя и журналиста Н. А. Полевого был «некто Нечаев, принадлежавший к Союзу благоденствия, как то оказалось из добровольного сознания тульского почтмейстера», т. е. Бабаева[830].
III Отделение действовало и обычным путем. Начальник 2-го округа корпуса жандармов А. А. Волков в конце 1826 г. отвечал из Москвы на запрос А. Х. Бенкендорфа: «Милостивый государь Александр Христофорович! В бытность мою в С.-Петербурге сделано мне от вашего превосходительства поручение собрать полные известия о бывшем в Тульской губернии директоре училищ Степане Дмитриевиче Нечаеве, который по показанию тульского губернского почтмейстера Бабаева открыл ему о Союзе благоденствия. Исполняя волю вашу о сем, я сколько ни старался разведывать о г. Нечаеве, но ничего более узнать не мог, как только, что г. Нечаев в какой-то отдаленной губернии продолжительное время находился вместе с флигель-адъютантом бароном Строгановым на следствии при особых его поручениях, по окончании чего был здесь в Москве только проездом, и отправясь в С.-Петербург, имеет там и доныне свое пребывание, где, как сказывают, ищет определиться по какому-нибудь министерству или даже и в Собственную Его Величества канцелярию по первому или второму отделению»[831]. Донесение А. А. Волкова свидетельствует о том, что III Отделение специально собирало сведения о Нечаеве (С. Л. Мухина, на наш взгляд, неверно интерпретировала это донесение как свидетельство об установлении надзора за Нечаевым). Любопытно, что была востребована информация о признании И. С. Бабаева, что Нечаев открыл ему о существовании Союза благоденствия и приглашал вступить в него, но Бабаев отказался – а не сведения из «подписки» Д. И. Альбицкого, принятого Нечаевым в Союз. Вместе с тем Бабаев не дал новой информации, которая могла послужить к обвинению Нечаева[832]. Волков исполнил поручение, общая характеристика Нечаева совпадала с оценками Булгарина и, возможно, учреждать надзор за Нечаевым не посчитали нужным; во всяком случае, данные об этом не обнаружены.
В течение 1826 г. в связи с выявленной принадлежностью Нечаева к Союзу не принималось никаких репрессивных мер, так как в сентябре 1826 г., в соответствии с отношением И. И. Дибича московскому генерал-губернатору Д. В. Голицыну, служивший при последнем по особым поручениям Нечаев был срочно командирован в Пермскую губернию «по высочайшему повелению», в распоряжение флигель-адъютанта А. Г. Строганова, который проводил ревизию частных уральских заводов, расследуя злоупотребления и беспорядки. После этого Нечаев отправился в Петербург, добиваясь определения на службу в Собственную канцелярию[833]. Сбор сведений о нем был, по-видимому, прекращен, но сам факт активности полицейских органов в связи со сведениями, полученными при подписке 1826 г., весьма показателен. Собранные указания о принадлежности к тайному обществу Нечаева не стали препятствием для дальнейшей служебной карьеры: уже в 1827 г. он был зачислен во II Отделение Собственной канцелярии, а в 1833 г. стал обер-прокурором Синода.
В ходе главного следственного процесса имя поручика Бахметева как участника Союза благоденствия прозвучало в показаниях И. М. Юмина, входившего в Кишиневскую управу Союза благоденствия. Юмин свидетельствовал о вступлении в тайное общество своего товарища по 32-му егерскому полку Бахметева, принятого в Союз полковым командиром А. Г. Непениным[834]. По