[851], в котором полковник Полторацкий служил к тому времени более 10 лет и был одним из заслуженных офицеров. Знакомство продолжилось на светских вечерах, в том числе в известном салоне и на загородных приемах у А. Н. и Е. М. Олениных, постоянным участником которых был брат хозяйки К. М. Полторацкий, а частыми гостями с юных лет – братья М. И. и С. И. Муравьевы-Апостолы, состоявшие с Полторацкими в отдаленном родстве. Тесное общение К. М. Полторацкого с Н. М. Муравьевым и другими родственниками из семейств Муравьевых фиксируется в переписке Н. М. Муравьева за 1817–1818 гг.[852]
В 1817 г. Полторацкий вернулся в Россию из экспедиционного корпуса М. С. Воронцова, оставшегося во Франции, и находился в Москве как раз в момент образования Союза благоденствия. Не исключено, что к этому времени и относится вступление Полторацкого в Союз, к которому присоединились многие лица из родственного и дружеского круга Олениных, в том числе один из сыновей А. Н. Оленина Алексей Алексеевич. Именно в этот период пополнение рядов новой организации шло самыми большими темпами, ее руководители были заинтересованы во включении в состав Союза известных, авторитетных офицеров. Прием заслуженного генерала, выделяющегося своим возрастом среди участников Союза благоденствия, мог состояться в том случае, если его осуществили близкие знакомые или родственники Полторацкого. Думается, так и произошло на самом деле. Почти несомненно, что именно К. М. Полторацкий фигурирует в одном из фрагментов известной книги Н. И. Тургенева «Россия и русские» как «генерал П.»: «…вспоминаю, что, спросив однажды у самого Н[икиты] Муравьева, сколько членов примкнуло к обществу, получил ответ, что почти 200, но некоторые отошли от него, и среди прочих генерал П… с которым я был знаком. Шутя он прибавил, что и сам он, и другие, получившие подпись генерала, иногда забавлялись, пугая его. Когда же тот захотел взять свою подпись назад, они ответили ему, что устав Союза запрещает это, одновременно дав ему понять, что общество по-прежнему преуспевает, расширяется и т. д.; генерал был вдвойне напуган»[853]. Тот факт, что среди «получивших подпись» генерала оказался Н. М. Муравьев, бывший «своим» в доме Олениных-Полторацких, еще раз свидетельствует в пользу авторитетности показания хорошо осведомленного М. Муравьева-Апостола, также не раз посещавшего этот дом. Не он ли был в числе других знакомых Тургенева, получивших подпись «генерала П.»? Во всяком случае, предположение о том, что Полторацкий пришел в тайное общество через Н. М. Муравьева и его двоюродных братьев, видится нам достаточно правдоподобным, учитывая тесные связи Муравьевых с родственным кругом Олениных-Полторацких.
К этому нужно добавить, что добрые приятельские отношения Полторацкого и М. Муравьева-Апостола возобновились спустя многие годы, выдержав испытание временем. Известно, что в 1860 г., уже после амнистии, будучи в Твери, М. Муравьев-Апостол именно от Полторацкого услышал рассказ о событиях 11 марта 1801 г., положенный в основу очерка о заговоре против Павла I, записанного со слов Муравьева-Апостола. Об этом удостоверяла сопроводительная заметка к очерку, опубликованному в газете «Утро России» в 1911 г. [854] Данное обстоятельство подчеркивает сохранившиеся особо доверительные отношения между ними. Из этого со всей очевидностью вытекает, что Муравьев-Апостол, называя на следствии именно К. М. Полторацкого, конечно, хорошо знал, о ком он показывает.
В отношении второй названной им фамилии следует отметить, что М. Муравьев-Апостол в данном случае не мог иметь в виду близкого к его брату С. Муравьеву-Апостолу заговорщика Ф. М. Башмакова: известно, что последний был в 1820 г. разжалован из полковников артиллерии в рядовые, без лишения дворянства[855]. Употребление по отношению к нему чина «полковник» в условиях следствия не вероятно. Об этом недвусмысленно свидетельствуют те показания М. Муравьева-Апостола, в которых упоминается Ф. М. Башмаков: они сопровождаются непременным использованием слов: «разжалованный», «разжалованный из полковников»; те же формулировки встречаются в показаниях других лиц и документах следствия: «разжалованный Башмаков», «разжалованный из полковников артиллерии», «рядовой»[856]. Кроме того, известно, что Ф. М. Башмаков узнал о существовании Южного общества, по всем имеющимся данным, не позднее осени 1825 г. в Лещинском лагере. Нет никаких данных о том, что он знал о Союзе благоденствия или был его членом[857]. Поэтому в данном случае речь идет, безусловно, о другом Башмакове, имевшем чин полковника на момент начала следствия (1825–1826 гг.) и отошедшем от тайного общества задолго до 1826 г.
«Полковнику Башмакову», по биографическим реалиям, наиболее близок Дмитрий Евлампиевич Башмаков (1792–1835), офицер Кавалергардского полка, участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов: в 1813 г. он имел чин поручика, в 1818 г. – ротмистра (эскадронный командир), а с 1819 г. (после возникновения Союза благоденствия) – полковника. В апреле 1825 г. он, правда, вышел в отставку, но М. Муравьев-Апостол, находясь на Украине, мог об этом не знать. Д. Е. Башмаков, таким образом, был сослуживцем ряда видных деятелей тайных обществ, в т. ч. С. Г. Волконского и П. И. Пестеля, некоторых членов Союза благоденствия (например, довольно активного в привлечении новых членов С. Н. Бегичева). В 1826 г. Д. Е. Башмаков, будучи камергером, состоял при Новороссийском генерал-губернаторе М. С. Воронцове в чине действительного статского советника[858]. Следствие не обратило, по-видимому, никакого внимания на показания Муравьева-Апостола о Полторацком и Башмакове.
А. В. Семенова, подготовившая к печати следственные дела членов Союза благоденствия, не преданных Верховному уголовному суду, сообщает, что один из таких членов А. В. Капнист показал на следствии о принадлежности к тайному обществу нового лица – Ивана Ивановича Логинова: «…среди членов Измайловской управы он называет имя Логинова, ранее не встречавшееся в источниках и отсутствующее в „Алфавите“ декабристов»[859]. Уточним, что речь идет об особом «Измайловском обществе», которое составляли в основном офицеры л.-гв. Измайловского полка. Это был дружеский офицерский кружок политического направления, который постепенно, под влиянием членов Союза благоденствия М. М. Нарышкина, Е. П. Оболенского и А. В. Семенова, эволюционировал в сторону конспиративного тайного общества[860]. До сих пор было известно, что Нарышкин и Оболенский вошли в контакт с участниками этого кружка через самого А. В. Капниста и его брата С. В. Капниста. Но вновь опубликованные показания А. В. Капниста добавляют к этому новые сведения. Он показал, что в 1820–1821 гг., «…когда свидания наши начали иметь по даваемому Нарышкиным и князем Оболенским направлению некоторый вид тайного общества, то оставались уже не более семи членов Измайловских офицеров, более между собой дружных, именно Летюхин, Логинов, Кутузов, Жуков, Немерович-Данченко, я и Миклашевский. Из коих в том же 1821 году Летюхин и Жуков вышли в отставку, Миклашевский и я были назначены адъютантами, Немерович-Данченко умер, остальные же два, Логинов и Кутузов, не знаю, были ли они преклонены войти в общество Союза благоденствия или тем кончили свои сношения»[861].
Итак, о принадлежности Измайловского офицера И. И. Логинова[862]к тайному обществу в числе «не более семи» близких к нему полковых товарищей (из показания несомненно следует, что ранее в тайный кружок входило большее число офицеров) свидетельствовал А. В. Капнист, показания которого служат одним из главных источников данных о существовании «Измайловского общества» в 1820–1822 гг.
Это показание А. Капниста, без сомнения, вполне авторитетно. Будучи Измайловским офицером, он играл руководящую роль в кружке вольнодумцев-измайловцев, связывая его с Союзом благоденствия. Особое внимание при этом стоит уделить тому, что Капнист и перечисленные им офицеры находились между собой в особых, «более… дружных» отношениях. Конечно, взгляды этих офицеров не могли быть для него секретом, как и их связи с тайным обществом. Все перечисленные им офицеры Измайловского полка (кроме не упоминающегося более в следственных документах Логинова) по итогам следствия оказались участниками Союза благоденствия и в качестве таковых внесены в «Алфавит» Боровкова.
Капнист свидетельствовал также о последующем времени (1821–1822 гг.), когда Союз благоденствия был уже распущен (при этом кружок измайловцев, по всем указаниям, некоторое время еще продолжал свое существование). Ряд членов «Измайловского общества» (Миклашевский, Нарышкин, Оболенский) вступили в созданное после Московского съезда 1821 г. новое тайное общество[863]. «Касательно же Кутузова и Логинова, то первый из них, не помню даже, был ли он с нами, ибо, кажется, он в это время был болен до самого времени выступления в поход и по сей причине оставался в Петербурге. О втором же я сказать ничего не могу, ибо он был знаком прежде нас с Нарышкиным и князем Оболенским, и он же нас познакомил с ними»[864].
Как видим, Капнист раскрывает здесь еще более серьезную вовлеченность Логинова в тайное общество. По-видимому, он играл заметную роль среди членов кружка измайловцев, связывая его с Союзом благоденствия. Таким образом, ценное свидетельство заставляет предположить участие этого лица не только в «Измайловском обществе», но и в самом Союзе благоденствия. Основание для такого предположения заключается в том, что, по свидетельству Капниста, Логинов «был знаком» с Оболенским и Нарышкиным прежде него. Более того, оказывается, что именно Логинов познакомил если не лидера Измайловского кружка, то многих его членов с представителями декабристского союза. Знакомство Логинова с Оболенским и Нарышкиным позволяет считать возможными дальнейшие конспиративные контакты этого гвардейского офицера с обоими лицами, вошедшими в состав вновь созданного в 1821 г. Северного общества.