Все эти обстоятельства, говорящие о фактическом участии Логинова в присоединении к Союзу благоденствия целого кружка офицеров-измайловцев, подкрепляют большое значение свидетельства Капниста. Личность Логинова требует дальнейшего изучения. Следствие не сделало никаких запросов в связи с показанием Капниста о Логинове; это показание также прошло мимо внимания Боровкова.
В недавно опубликованном следственном деле Н. И. Кутузова имеется показание, в котором среди членов Союза благоденствия приводится фамилия умершего к 1825 г. Порохова[865]. Кутузов – литератор, публицист, офицер Измайловского полка, входивший в ближайшее окружение активного участника петербургского Союза благоденствия Ф. Н. Глинки. Он имел широкий круг контактов среди членов различных петербургских управ тайного общества в 1819–1821 гг. Кроме того, вместе с Глинкой Кутузов возглавлял связанную с Союзом самостоятельную организацию – общество Ф. Н. Глинки, входил и в состав «Измайловского общества»[866]. Несомненна значительная осведомленность Кутузова о составе этих управ и обществ. Показания Кутузова на следствии скупы и лаконичны, поведение его на допросах отличалось осторожностью, отмечено сокрытием многих обстоятельств, известных по показаниям других подследственных[867]. Тем большую ценность имеет безоговорочное свидетельство Кутузова о неизвестном ранее члене тайного общества Порохове. Очевидно, перед нами еще один из участников управ Союза благоденствия, причастность которого к декабристской конспирации не расследовалась на процессе[868].
В. И. Враницкий показал о принадлежности к Южному обществу Андрешевского и Панютина: «Мне известные члены тайного общества суть следующие: 3-го пехотного корпуса Муравьев-Апостол, Швейковский, Бестужев-Рюмин, Тизенгаузен, Артамон Муравьев, Пыхачев, Врангель, Панютин, Андрешевский, артиллерии офицер, который за адъютанта у генерала Богуславского (А. С. Пестов. – П. И.) …2-й армии Пестель, князь Волконский, Юшневский, князь Барятинский, Лихарев и отставные Давыдов и Поджио»[869]. Обе указанные фамилии ни в показаниях Враницкого, ни в показаниях других лиц больше не встречаются.
Полковник Враницкий – достаточно осведомленный участник тайного общества. Он вступил в него в ноябре-декабре 1824 г.; имел большой чин, являлся близким другом информированных членов Южного общества полковников И. С. Повало-Швейковского и В. К. Тизенгаузена, сам был хорошо знаком с руководителями Васильковской управы С. И. Муравьевым-Апостолом и М. П. Бестужевым-Рюминым[870]. Все перечисленные им лица (кроме Ф. Е. Врангеля, сумевшего оправдаться) были признаны следствием участниками тайного общества. Поэтому показания хорошо осведомленного Враницкого могут быть признаны в целом достаточно авторитетными. Контекст, в котором упоминаются фамилии Панютина и Андрешевского, говорит об их принадлежности к членам Васильковской управы Южного общества, участникам собраний в Лещинском лагере осенью 1825 г., или к лицам, поступившим в состав этой управы позднее, вплоть до декабря 1825 г. Вместе с тем существуют сомнения, не позволяющие безоговорочно отнести названных Враницким «новых членов» к «неизвестным декабристам». Они основываются на том, что свидетельство Враницкого нельзя отнести к числу безукоризненно достоверных, прежде всего, вследствие плохого знания им русского языка. По происхождению чех, он вполне мог изменить написание фамилий лиц, которых он встречал один или несколько раз. На эту мысль наводит сам характер его русского письма, полного ошибок. Но с другой стороны, от его показаний нельзя просто отмахнуться. Отсутствие следственных разысканий об этих лицах, несмотря на выделение фамилии Панютина в приведенном показании, не позволяет в данном случае уверенно считать показания Враницкого всего лишь ошибкой и недоразумением. Сохраняется возможность идентификации этих лиц как членов тайного общества, на которых по неизвестным причинам не обратило внимания следствие.
В силу указанных причин можно предположить, что один из названных Враницким офицеров, Андрешевский, мог быть в действительности участником Общества соединенных славян, артиллерийским офицером Я. М. Андреевичем, который был хорошо известен среди членов Южного общества после Лещинского лагеря[871]. Иначе обстоит дело с Панютиным.
В 1-й армии в 1825 г. служили два брата Панютина, Федор Сергеевич и Николай Сергеевич, причем оба в чине полковника. Отметим немаловажный факт, который говорит в пользу участия одного из Панютиных в тайном обществе: оба брата ранее служили в л.-гв. Семеновском полку. Известно, что С. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин активно привлекали в тайное общество на юге немало своих бывших однополчан по Семеновскому полку, оказавшихся после 1820 г. в полках 1-й армии. С большинством бывших семеновцев лидеров заговора связывали давние дружеские отношения. Нельзя не учитывать также недовольства бывших гвардейцев своим переводом в армию и нарушенным ходом военной карьеры. Известно, что в тайное общество вошли или узнали о его существовании бывшие семеновцы В. К. Тизенгаузен, А. И. Тютчев, А. Ф. Фурман, А. А. Рачинский, переведенные из подпрапорщиков Семеновского полка в армию А. Ф… Вадковский, Д. А. Молчанов, Лев Сенявин. Как можно уверенно считать, в том же положении находился командир Кременчугского пехотного полка П. А. Набоков[872].
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что один из братьев Панютиных (Николай) служил в Кременчугском пехотном полку, на который, по ряду указаний, заговорщики 1-й армии серьезно рассчитывали в случае начала открытых действий (возможно, при этом они имели в виду не только его командира полковника Набокова). Это соображение говорит в пользу участия в тайном обществе Н. С. Панютина. Федор Панютин в 1825 г. являлся полковым командиром Севского пехотного полка, также входившего в состав 1-й армии. Если Враницкий имел в виду именно его, то в таком случае среди полковых командиров и офицеров в крупных чинах, переведенных из Семеновского полка и принятых в Южное общество С. Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым, мы определенно можем числить и Ф. С. Панютина.
Показание Враницкого само по себе не дает несомненного основания для вывода о членстве Андрешевского и Панютина в Южном обществе, но вместе с тем заставляет выдвинуть обоснованное предположение о принадлежности одного из братьев Панютиных к Васильковской управе. Его показание позволяет утверждать, что на следственном процессе не были обнаружены некоторые близкие к руководителям Васильковской управы офицеры (в том числе – в больших чинах), составившие их ближайшее окружение и постепенно вовлекаемые в орбиту влияния Южного общества. Именно на это окружение, образованное дружескими и давними служебными связями, рассчитывали заговорщики в случае начала восстания. Контакты с бывшими семеновцами не афишировались лидерами Васильковской управы на следствии, равно как и надежды на офицеров в крупных чинах, которые могли поддержать выступление Черниговского полка силами находящихся под их командой полков.
В случае с Панютиным коренным образом меняет ситуацию недавно обнаруженное авторитетное свидетельство одного из ведущих деятелей декабристских обществ С. П. Трубецкого. В рукописи записок Трубецкого в числе прочих участников тайного общества, названных мемуаристом среди избежавших наказания, присутствует фамилия Панютина[873]. Таким образом, мемуарное свидетельство одного из ведущих деятелей декабристской конспирации подтверждает в полной мере показание Враницкого. Как известно, с конца 1824 г. по осень 1825 г. Трубецкой находился в Киеве при штабе 4-го пехотного корпуса. Он вошел в постоянный и тесный контакт с руководителями Васильковской управы С. Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым; встречался и с другими членами этой управы. Таким образом, канал информации, ставший источником данных Трубецкого о членстве Панютина, выясняется вполне определенно. В рукописи, датируемой 1849–1855 гг., сообщается о том, что состоявший некогда в тайном обществе Панютин командует дивизией. Этот факт говорит в пользу принадлежности к тайному обществу именно Федора Сергеевича Панютина, поскольку Николай Сергеевич с 1830-х гг. уже не находился на службе. Благодаря вновь найденной рукописи Трубецкого Федора Панютина следует считать точно установленным участником тайных обществ, избежавшим наказания и не отраженным в «Алфавите» Боровкова[874].
В числе свидетельств данной группы лишь показание Н. В. Басаргина о членстве в Союзе благоденствия Василия Христиановича Христиани передает информацию со слов «третьего лица», отставного чиновника Бруннера (умер до 1822 г.), который принял Басаргина в Союз благоденствия в Москве[875]. Согласно показанию Басаргина, «при приглашении» в тайное общество Бруннер объявил ему, что некоторые из лиц, ему известных, «находятся в сем обществе, именно: квартирмейстерской части полковник [А. Н.] Муравьев, брат его Генерального штаба штабс-капитан [М. Н. Муравьев][876] и [квартирмейстерской части] поручик Христиани»[877].
Бруннер, на которого ссылается Басаргин, был человеком, близким к кругу А. Н. Муравьева, к которому принадлежал и В. Х. Христиани как воспитанник Училища колонновожатых, возглавляемого отцом Муравьева, Н. Н. Муравьевым-старшим. Бруннер принял Басаргина в Союз благоденствия, о