н жил в одном доме с автором свидетельства и, очевидно, был хорошо знаком с ним[878]. В силу всего сказанного сообщенная Басаргиным информация может быть признана вполне достоверной.
Христиани учился в Московском училище для колонновожатых, где учился и Басаргин, а в 1818 г. подпоручик Христиани уже преподавал в этом училище; он был преподавателем на курсе Басаргина[879]. Христиани принадлежал к довольно сплоченному кругу воспитанников заведения, основанного отцом видных деятелей московского Союза благоденствия А. Н. и М. Н. Муравьевых, выпускники которого были связаны «прочной нравственной связью», находились «в самых близких и дружеских между собою отношениях». Из стен училища вышли более 24 участников тайных обществ декабристов, в их числе братья Н. С. и П. С. Бобрищевы-Пушкины, А. О. Корнилович, П. А. Муханов, Н. А. Крюков и др. [880] Поэтому фраза из того же показания Басаргина, порожденная особыми обстоятельствами следствия, явно недостоверна: «не будучи с сими лицами ни в какой связи, я не ручаюсь за верность сего показания» [881]. В 1818 г. А. Н. Муравьев в Москве принял в тайное общество несколько десятков человек, в том числе, не исключено, и Христиани. Свидетельство Басаргина о членстве Христиани следует рассматривать как весьма авторитетное.
При том что фамилия Христиани была отмечена чиновниками следствия в показаниях Басаргина, Следственный комитет не спросил последнего о названном им новом лице. Хотя Басаргин не раз ссылался на сведения о составе тайного общества, сообщенные ему Бруннером, в отношении Христиани не было произведено никаких запросов ни у Басаргина, ни у других подследственных, как это было в подобных случаях.
К свидетельствам осведомленных участников тайных обществ, содержащимся в следственных показаниях, примыкают данные, сообщенные в доносе члена Союза благоденствия М. К. Грибовского (1821 г.), входившего в его руководящий Коренной совет, а следовательно, человека безусловно осведомленного о персональном составе этого общества. Среди членов, присоединившихся к Союзу в 1819–1820 гг., Грибовский называет Прижевского и Реада: «…В Петербурге [в 1819 г.] приняли управление Тургенев, фон-дер-Бригген и Глинка… в Москве Муравьевы, в Тульчине Бурцов. Влиянием их и Фонвизина вступили в Общество: М. Орлов, Граббе, Реад, Юшневский, Прижевский и пр[очие]»[882].
Грибовский передает довольно точные данные о вступлении перечисленных лиц в тайное общество. Действительно, по имеющимся данным, в течение 1818–1819 гг. М. Ф. Орлов был принят А. Н. Муравьевым, П. Х. Граббе – М. А Фонвизиным, а А. П. Юшневский – И. Г. Бурцевым[883]. Автор донесения весьма точен и в отношении персонального состава: все перечисленные им лица были обнаружены на следствии (в том числе упомянутый в доносе П. В. Хавский). Следовательно, доверие к информации Грибовского существенно возрастает. К этому следует добавить, что поскольку автор доноса входил в состав управляющего органа Союза благоденствия, он, очевидно, контактировал с большим числом членов. Это был человек, очень близкий к лидерам общества, располагавший информацией о количественном росте общества и его составе. Он имел возможность черпать информацию из «первых рук», от осведомленных Ф. Н. Глинки, Н. И. Тургенева, И. Г. Бурцова, секретаря Союза С. М. Семенова, с которыми был хорошо знаком[884]. Поэтому сведения Грибовского следует признать безусловно авторитетными.
Что касается Прижевского, то данное лицо достаточно сложно идентифицировать; конкретными данными о нем мы не располагаем. В отношении Реада наблюдается противоположная картина. В литературе известны два брата Николай и Евгений Андреевичи Реады, причем причастность к декабристским обществам зафиксирована у обоих. Так, публикуя записку Грибовского, Н. К. Шильдер полагал, что речь идет о Е. А. Реаде[885]. В то же время в справке о Н. А. Реаде в «Русском биографическом словаре» утверждается: «По возвращении в Россию [из заграничных походов 1813–1814 гг. – П. И.] состоял членом одного из тайных обществ, сильно тогда распространенных по всей России. Однако, Реад, как человек всецело занятый своей службой, не принимал деятельного участия в собраниях общества и планах его членов, а потому избежал участи, постигшей его товарищей после 14 декабря 1825 года»[886]. Источник приведенных данных не известен; это могли быть и вполне достоверные сведения, сохранившиеся в виде семейного рассказа.
Братья Реады – примечательные персонажи поколения 1810-х гг. Известные своими дуэлями, имевшие множество друзей и товарищей в гвардейской среде, они отличались также служебным рвением. Судьба сохранила двоих из них на многочисленных прославивших их дуэлях (на одной из дуэлей в корпусе М. С. Воронцова погиб третий брат, Александр Реад), но жизнь обоих братьев закончилась одинаково: по странному совпадению оба погибли от неприятельского ядра: Е. А. Реад – в 1828 г. при осаде турецкой крепости Шумла[887], а Н. А. Реад – в 1855 г., в столкновении у Черной речки при обороне Севастополя.
Офицер л.-гв. Гусарского полка Евгений Реад, адъютант начальника Главного штаба П. М. Волконского (среди адъютантов последнего – лидер декабристской конспирации С. П. Трубецкой и Я. Н. Толстой, связанный с множеством членов Союза благоденствия и Северного общества), вращавшийся в кругу офицеров Генерального штаба (подчиненных П. М. Волконского) и Штаба гвардии (в их числе Н. М. Муравьев), с одной стороны, несомненно ближе к декабристской среде; по обстоятельствам служебной деятельности можно предположить, что членом тайного общества был именно он. Но, с другой стороны, останавливает на себе внимание информация, приведенная автором статьи о Николае Реаде в «Русском биографическом словаре».
По служебному положению Реадов возможны их контакты со служившими в Генеральном штабе братьями А. Н. и М. Н. Муравьевыми – в Москве; с Н. М. Муравьевым, С. П. Трубецким, Ф. Н. Глинкой, И. Г. Бурцовым (до середины 1819 г.), Я. Н. Толстым – в Петербурге. Донос Грибовского отсылает к Ф. Н. Глинке и И. Г. Бурцову, как лицам, которые, вероятнее всего, содействовали вступлению в тайное общество Прижевского и Реада. Для оценки достоверности содержания данного свидетельства чрезвычайно важным представляется тот факт, что эти же лица (Бурцов и Глинка) были указаны выше в качестве наиболее вероятных источников информации Грибовского.
Текст доноса Грибовского оказался в распоряжении Следственного комитета, он был найден среди бумаг Александра I, сведения из него использовались при расследовании, однако сообщение о принадлежности к Союзу благоденствия Прижевского и Реада не вызвало интереса у следователей[888].
Вторую группу «неизвестных декабристов» составляют лица, сведения об участии которых в тайных обществах содержат мемуарные источники. Это Бухновский, М. Д. Горчаков, Г. И. Ефимович, С. С. Ланской, Ф. П. Литке, А. М. Мейер, Н. Н. Муравьев, П. А Набоков, В. А Обручев, Пятин, Е. Н. Троцкий, С. И. Трусов. И в этой группе расположим свидетельства по степени их авторитетности.
Прежде всего, следует отметить собственное признание Сергея Степановича Ланского в принадлежности к Союзу благоденствия, переданное в воспоминаниях сенатора Я. А. Соловьева. Мемуарист, ближайший помощник С. С. Ланского на посту министра внутренних дел в 1850-е – начале 1860-х гг., в период подготовки крестьянской реформы, когда Ланской был основным «двигателем» вопроса об освобождении крепостных крестьян в Главном комитете по крестьянскому делу. Воспоминания Я. А. Соловьева (датируются 1875 г.) свидетельствуют о его тесном сотрудничестве с Ланским и доверительных отношениях, сложившихся между ними.
Соловьев пишет: «[Ланской] в молодости… был массоном и членом „Союза благоденствия“, куда, как он мне сам рассказывал, ввел его Александр Николаевич Муравьев, но Сергей Степанович вышел из „Союза благоденствия“ и вывел оттуда Муравьева задолго до 14-го декабря 1825 года…»[889]. Благодаря своему кратковременному пребыванию в Союзе Ланской не был привлечен к следственному процессу и избежал наказания. Тем не менее, по словам Соловьева, несомненно, передающим мнение самого «уцелевшего» участника тайного общества, Ланской был обязан императрице Марии Федоровне тем, что не пострадал «вместе с декабристами». Николай I не раз говорил, что «либерала Ланского наставил на путь истинный». Однако едва ли это ему до конца удалось – Ланской был и остался, по выражению Соловьева, человеком, «преданным крестьянскому делу», чуждым «сословным предрассудкам»[890]. Информацию о принадлежности к декабристскому обществу открыл автору мемуаров сам Ланской.
В литературе факт осведомленности Ланского о существовании тайного общества и его кратковременного пребывания в нем не оспаривается, тем более что этому есть документальное подтверждение, однако в то же время ему не придается необходимого значения. Ю. И. Герасимова и С. В. Думин полагают, что «после создания Союза благоденствия Муравьев вовлек в него и Ланского. Муравьев настолько доверял своему другу, что разрешил ему скопировать устав организации, иметь который, как правило, могли только члены Коренного совета». Рукопись «Зеленой книги», часть которой написана рукой Ланского на бумаге с водяным знаком 1818 г., сохранилась в его архиве в составе собрания масонских рукописей. Возможно, как считают исследователи, «руководители Союза благоденствия хотели доверить Ланскому вербовку новых членов, которых при приеме было принято знакомить с уставом»