[904]. Однако если бы это откровенное признание о занятиях «политикой» прозвучало не на рубеже 1830-х и 1840-х гг., когда, судя по всему, известный мореплаватель ходатайствовал за своего друга перед императором[905], а в 1825–1826 гг., биография Ф. П. Литке могла быть несколько другой. В любом случае следует отметить его близость к тем кругам, где «все молодые люди» критически смотрели на существующие порядки; именно эти круги служили питательной средой для тайных кружков и обществ политического направления. Фиксируемая связь Литке с братьями Бестужевыми заставляет выдвинуть предположение о том, что свидетельство Трубецкого о принадлежности известного мореплавателя к тайному союзу может относиться ко времени существования Северного общества.
Следующие мемуарные свидетельства – это указания хотя и не руководящих, но осведомленных участников тайного общества.
В записках В. Ф. Раевского содержатся данные о принадлежности к Союзу благоденствия отставного полковника Пятина[906]. Фамилия Пятина помещена мемуаристом в перечень участников тайного общества в Тульчине, которые стали известны ему после собственного вступления в декабристский союз в феврале-марте 1819 г. В перечне указаны (перечисляем в соответствии с авторской последовательностью): Н. И. Комаров, М. А. Фонвизин, А. П. Юшневский, А. П. Барятинский, И. Г. Бурцов, П. И. Пестель, П. В. Аврамов, В. П. Ивашев, Н. В. Басаргин, Пятин.
Отставной полковник гвардейского Генерального штаба Пятин – человек, хорошо знакомый Раевскому еще до его вступления в Союз. Его фамилия встречается в переписке Раевского с приятелем П. Г. Приклонским: «Второе мое знакомство – есть полковник Пятин, про которого ты, я думаю, от Гейдахена часто слыхал. Он в отставке и живет от нас в 8 верстах; нередко здесь бывает, человек с большими познаниями – я радуюсь судьбе, которая дает мне способ видеть людей, у которых я заимствовать могу» (письмо от 25 октября 1818 г. из г. Липовца Киевской губернии; в этом же письме упоминаются Кальм и Непенин) [907]. Пятин был действительно знающим и очень образованным человеком, известным в качестве отличного по своим познаниям офицера квартирмейстерской части. В 1813 г. за «отличнейшие заслуги» он был переведен во вновь созданный гвардейский Генеральный штаб[908], но к моменту знакомства с ним Раевского находился уже в отставке. Таким образом, Раевский был прекрасно осведомлен о Пятине и хорошо знал его образ мыслей. В силу этого свидетельство Раевского обладает высокой степенью достоверности. Об участии Пятина в Союзе Раевский мог узнать как от членов тайного общества в Тульчине, так и лично от Пятина.
Записки одного из руководителей Общества соединенных славян И. И. Горбачевского, в составлении которых принимали участие, возможно, другие члены этого общества, в том числе его лидер П. И. Борисов, сообщают о том, что офицеры Полтавского пехотного полка подпоручик Емельян Николаевич Троцкий и прапорщик Степан Иванович Трусов принадлежали к участникам Общества соединенных славян. По утверждению автора записок, оба офицера[909] были приняты в общество офицером этого же полка Я. А. Драгомановым «тотчас» после Лещинского лагеря, т. е. не ранее сентября 1825 г.; оба были «пылкими и решительными молодыми людьми», им было сообщено о намерениях тайного общества, обсуждавшихся в Лещинском лагере; они дали обещание действовать по «общему плану»[910].
Трусов и Троцкий, согласно изложению Горбачевского, хотели захватить Бобруйскую крепость, в которую заступала в караул часть полка, и присоединиться к восставшим черниговцам. При вступлении в развод они, якобы «полагаясь на содействие» полкового командира В. К. Тизенгаузена, выступили вперед и призвали солдат последовать примеру Черниговского полка, но солдаты, несмотря на некоторые колебания, не поддержали их, оба офицера были немедленно арестованы и посажены на гауптвахту, затем отвезены в Могилев в Главный штаб 1-й армии, вскоре отправлены в Петербург, однако впоследствии возвращены в Главную квартиру 1-й армии для предания суду[911].
Мемуарист ошибочно относит это событие к началу января 1826 г., к моменту выступления Черниговского пехотного полка; источник информации Горбачевского неизвестен. Имеется лишь глухое указание на неких лиц, служивших при штабе 1-й армии и имевших возможность прочесть донесение о происшествии в полку, составленное командиром полка (по утверждению Горбачевского – Тизенгаузеном)[912]. В то же время нельзя исключить осведомленности об этом деле членов Общества соединенных славян, арестованных на юге в феврале-марте 1826 г., привлеченных к петербургскому следствию и затем оказавшихся в Сибири (таких лиц было немало: А. Ф. Фролов, И. Ф. Шимков, И. И. Иванов, Н. О. Мозгалевский, П. Д. Мозган, Н. Ф. Лисовский, П. Ф. Выгодовский, Ю. К. Люблинский, близкий к Горбачевскому А. И. Борисов)[913]. На следствии по делу декабристских обществ никто не показал о Трусове и Троцком.
Документы военно-судной комиссии по этому делу обнаруживают иную, в сравнении с мемуарами Горбачевского, картину. Она кратко представлена в исследовании М. В. Нечкиной. Беспорядки в полку произошли в действительности в начале февраля 1826 г., после окончания смотра Полтавского полка в Бобруйске. Согласно рапорту командира полка подполковника Лазницкого, Трусов выступил перед фронтом и призвал: «Ребята! Бросайтесь в штыки, найдем вольность и независимость ни от кого, у нас государь не есть государь Николай Павлович, а тиран», а затем «в присутствии целого батальона» произнес выражения, оскорбляющие особу императора и всю царскую семью, которые командир полка даже затруднился передать в своем рапорте. Трусов по приказанию Лазницкого был немедленно арестован и отправлен на гауптвахту; на допросе он показал, что не был знаком с бывшим командиром полка Тизенгаузеном и арестованными офицерами полка, в том числе Бестужевым-Рюминым, на солдат не влиял, к тайному обществу не принадлежал, о существовании таковых обществ узнал от двоюродного брата Ивана Алексеева, который умер в 1825 г. Свой поступок объяснил «болезненным припадком». Выяснилось, что накануне происшествия Трусов был в госпитале у подпоручика Троцкого, который также был арестован и привлечен к делу в марте 1826 г. Троцкий на допросе также не сознался в принадлежности к тайному обществу, дерзко отвечая полковому командиру; оба были преданы военному суду[914]. Таким образом, в документах официального расследования сохранились следы интереса к связям двух офицеров с тайными обществами, однако эти материалы не содержат ясных указаний на причастность обвиняемых к декабристской конспирации.
Записки Горбачевского – источник, нуждающийся в особо критичном отношении, исследователям известны его тенденциозность, апологетическая позиция автора записок в отношении «Славянского общества». В данном случае она проявилась в том, что, по утверждению автора записок, «полтавских» заговорщиков арестовал их полковой командир В. К. Тизенгаузен, член Южного общества, в действительности арестованный в начале января 1826 г., т. е. ранее развернувшихся событий, связанных с Трусовым и Троцким. Автор записок, по-видимому, не знал хода происшествия в Полтавском полку и основывался на отрывочной информации и слухах[915].
Вместе с тем в отношении именного состава участников «Славянского общества» записки Горбачевского достаточно точны и четко охватывают круг офицеров, который известен по следственным показаниям и документам расследования в 1-й армии. Это и понятно: они основаны на сведениях, полученных от большого круга членов этого общества, оказавшихся в Сибири.
В условиях начавшихся процессов против членов тайных обществ сокрытие Трусовым и Троцким своей к ним принадлежности, при отсутствии «свидетелей обвинения», направило самостоятельное расследование по их «делу» в русло обвинений в оскорблении императорской особы, исключило выявление реальных связей с декабристским обществом. По справедливому мнению М. В. Нечкиной, «случай» с Троцким и Трусовым нашел далеко не полное отражение в документах военного суда по этому делу[916].
В записках Горбачевского содержится указание на принадлежность к Южному обществу командира Кременчугского пехотного полка полковника Петра Александровича Набокова. Согласно запискам, его фамилия была названа «славянам» М. П. Бестужевым-Рюминым на первом объединительном совещании в Лещине у Я. М. Андреевича, одновременно с фамилиями других членов тайного общества, наряду с П. Д. Киселевым, Н. Н. Раевским (старшим), М. Ф. Орловым, С. Г. Волконским, С. П. Трубецким, П. И. Пестелем, А. П. Юшневским, В. Л. Давыдовым, В. К. Тизенгаузеном, А. Н. Фроловым, М. И. Пыхачевым, Артамоном и Александром 3. Муравьевыми, М. А. Габбе и др.[917] Как видим, вместе со строго установленными следствием членами Южного общества Бестужев-Рюмин назвал, согласно Горбачевскому, тех, кто уже отстал от тайных обществ (М. Ф. Орлов) и даже не состоял в них, но был тесно связан служебными, родственными и дружескими связями с заговорщиками (П. Д. Киселев, Н. Н. Раевский). Очевидно, речь шла о тех, на кого заговорщики оказывали влияние или надеялись повлиять в решающий момент. Весьма симптоматичным представляется появление в этом ряду командира Кременчугского пехотного полка П. А. Набокова, «старого приятеля и однополчанина» братьев Муравьевых-Апостолов военной поры 1812–1814 гг., перешедшего из л.-гв. Семеновского полка в армию еще в 1819 г. Это обстоятельство подтверждает заключение о том, что Набоков не растеря