Таким образом, не приходится сомневаться в том, что Набоков знал о целях тайного общества, так же как и о существовании декабристского союза; на него надеялись при начале мятежа; наконец, Вадковский называет его «членом общества». В данном случае не так уж важно, что лежало в основе расчетов на участие Набокова и возглавляемого им полка в открытом выступлении: в силу ли давней дружбы с С. Муравьевым-Апостолом или же вследствие того, что Набоков был близок заговорщикам по своим политическим убеждениям, но ясно одно: дело этого общества ему не было «чуждым», он был причастен к его деятельности.
Подводя итог рассмотренным свидетельствам, следует констатировать: без сомнения, С. Муравьев-Апостол возлагал надежды на Набокова, рассчитывая на поддержку старого товарища. Он же, видимо, посвятил его в тайну существования и намерения тайного общества и формально принял Набокова в тайное общество. На следствии Муравьев-Апостол приложил все усилия, чтобы скрыть свои отношения с полковым командиром Кременчугского полка.
При этом важно отметить еще одно важное обстоятельство: именно в Брусилове Муравьев-Апостол находил удобным объединение восставших полков (в первую очередь Кременчугского и Алексопольского), сюда же должны были подойти стоявшие в некотором отдалении полки 3-й гусарской дивизии – Ахтырский и Александрийский; Брусилов фигурировал в показаниях как «сборный пункт». 31 декабря, после сбора Черниговского полка в Василькове, восставшие двинулись в сторону Житомира, по дороге, которая вела на Радомысль и Брусилов, но, не дойдя до них, остановились в Малой Мотовиловке, где и находились до 2 января. Очевидно, это был осколок первоначального плана движения к месту общего сбора восставших.
Как показал участник событий А. Е. Мозалевский, С. Муравьев-Апостол, убеждая присоединиться к мятежу, говорил ему: «…пойдем с нами в Брусилов», где «собраны будут Алексопольский, Кременчугский пехотные полки, Ахтырский и Александрийский гусарские полки», после чего все полки двинутся на корпусную квартиру (Житомир). Отправляя Мозалевского в Киев с письмом к А. Н. Крупеникову, Муравьев-Апостол, согласно показаниям самого Мозалевского, велел сказать адресату письма, чтобы тот шел «с батальоном» «на сборное место» именно в Брусилов, где найдет Черниговский полк, к которому уже «пристанут» Кременчугский полк Набокова и гусарские полки Артамона и Александра Муравьевых[931].
В передаче же записок Горбачевского (вероятнее всего, сведения получены от самого Мозалевского) Муравьев-Апостол сказал Мозалевскому: «…Когда же кончите ваши дела в Киеве, то приезжайте в Брусилов и дожидайтесь меня там у командира Кременчугского полка полковника Набокова…». Здесь Набоков предстает как действительный участник тайного общества и надежный товарищ по заговору. В примечании мемуариста к этому месту записок Горбачевского сказано: «Не выходя еще из Василькова, С. Муравьев хотел идти через Фастов и Брусилов; взявши там Кременчугский полк, следовать в Радомысль, соединиться там с Алексопольским полком и оттуда идти на Житомир»[932]. Место расположения Кременчугского полка Брусилов еще раз фигурирует в записках Горбачевского как один из опорных пунктов мятежа, в котором находились части, подготовленные к выступлению: «Киев, Брусилов, Белая Церковь, Паволочь, потом Житомир, – вот места, куда он (Муравьев-Апостол. – П. И.) должен был броситься и увлечь за собою находившиеся там полки, в коих или командиры или офицеры, будучи членами тайного общества, верно бы соединились с ним…»[933].
Следствие не установило в Кременчугском полку ни одного офицера, достоверно являвшегося несомненным членом тайного общества. Принимая во внимание это и другие подобные указания, исследователь вправе задаться вопросом: почему же заговорщики были столь уверены в содействии Кременчугского полка? На кого мог так уверенно рассчитывать Муравьев-Апостол в этом полку, если не на его командира, своего старого товарища и сослуживца Набокова?
Показания Соловьева и Мозалевского – активных, но все же рядовых участников мятежа, как представляется, менее отягощены целенаправленной системой умолчания и оправданий, свойственной многим показаниям лидеров выступления С. Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина, и поэтому заслуживают доверия в большей степени[934].
Выбор Брусилова в качестве «сборного пункта» восставших представляется далеко не случайным. Опиралось ли это решение на удобное расположение штаба Кременчугского полка, или за ним стояла уверенность в содействии Набокова «делу» тайного общества, – с точностью определить трудно. Совершенно очевидно, что полк, возглавляемый Набоковым, был одним из первых, на присоединение которых рассчитывал Муравьев-Апостол. Эти надежды лидер мятежа питал и после начала восстания. Данные об уверенных расчетах заговорщиков на Кременчугский полк были обобщены Ю. Г. Оксманом при публикации им бумаг Набокова[935]. На следствии руководители заговора стремились умолчать о своих контактах с полковыми командирами, равно как и о степени их вовлеченности в дела тайного общества. Но и следствие, особенно на юге, по-видимому, не старалось вскрыть эти обстоятельства. Иначе в следственных документах появились бы более определенные данные о Набокове, проводились специальные разыскания, допросы и т. д.
О позиции руководства 1-й армии в отношении Набокова в некоторой степени свидетельствует реляция командира 3-го пехотного корпуса Л. О. Рота от 19 января 1826 г.: «…долгое командование Алексопольским полком полковником Швейковским и несколько мягкий нрав полковника Набокова заставляли меня опасаться, чтоб сближение сих войск с мятежниками не имело бы каких-либо дурных последствий»[936]. Так объяснял Рот свой приказ от 31 декабря 1825 г. – отвести подозрительные полки подальше от района восстания черниговцев и поближе к корпусной квартире в Житомире[937]. Приказ этот был выполнен: утром 2 января Кременчугский полк отправился по предписанному маршруту. Если в случае Повало-Швейковского, уже арестованного к 19 января, достаточно было указать на факт долговременного командования Алексопольским полком, то в случае Набокова Рот в качестве причины «опасений» начальства решил привести только «несколько мягкий нрав» полковника. Так же объяснил Рот причины этого решения в своем более раннем рапорте командующему 1-й армией Ф. В. Остен-Сакену от 8 января 1826 г.: «…при начатии мятежа… я счел нужным удалить от мест, занимаемых бунтовщиками, вторую бригаду 9-й дивизии… по уважению долговременного командования Алексопольским полком полковника Швейковского, который был уже открыт членом тайного общества, и соседства с сим полком Кременчугского, коего командир хотя весьма благонамерен, но не имеет большой твердости»[938]. Здесь опять-таки говорится лишь о соседстве кременчугцев с полками, находящимися под командой заговорщиков, и все о том же «мягком нраве» Набокова, но ни слова о подозрениях в причастности его к тайному обществу.
О подозрениях начальства в отношении командиров ряда именно пехотных (а не гусарских) полков говорит в своих записках Горбачевский («генерал Рот, подозревая, что офицеры 3-го корпуса должны быть в связях с Сергеем Муравьевым, не послал против него ни одного пехотного полка вверенной ему дивизии…»). Косвенным свидетельством усиленного внимания начальства к подозрительному Кременчугскому полку служит рассказ о ходе присяги в нем в рапорте Рота от 8 января 1826 г., – очевидно, этому было уделено особое внимание[939].
Можно уверенно утверждать, что военное начальство было осведомлено о тесных контактах, существовавших между Муравьевым-Апостолом и Набоковым. Об этом свидетельствует сам факт «опасений» Рота. Несомненным подтверждением служит и рапорт командира Черниговского полка Г. И. Гебеля, препровожденный к командующему 1-й армией Ф. В. Остен-Сакену 26 января 1826 г. (известный под заглавием «Описание происшествия, случившегося с командиром Черниговского пехотного полка»). В этом документе говорится о том, что, получив приказание об аресте С. Муравьева-Апостола, Гебель отправился в корпусную квартиру в Житомир через Брусилов, так как «полагал застать» Муравьева «у полковника Набокова». Очевидно, он прекрасно знал о постоянных встречах Муравьева-Апостола и Набокова. 25 декабря Гебель из Житомира вновь отправился к Набокову, и только потом проследовал дальше по маршруту инициаторов мятежа в Троянов и Любар[940].
Почему же военное руководство не стало подвергать расследованию подозреваемую причастность Набокова к заговорщикам, фактически проигнорировало поступившую первичную информацию о контактах заговорщиков с полковым командиром, ограничившись лишь констатацией ненадежности подчиненного ему полка и того, что полковник «не имеет большой твердости»? Почему, несмотря на осведомленность о постоянных тесных контактах руководителя мятежа с Набоковым, оно не арестовало и не привлекло к расследованию командира Кременчугского полка? Известно, что руководство 1-й армии предпринимало особые меры, чтобы обнаружить офицеров, на содействие которых рассчитывали восставшие. Более того, по заданию Константина Павловича его специальный агент генерал-лейтенант Ф. Г. Гогель выяснял, «не состоит ли кто из командного состава 1-й армии в родстве или связи с мятежниками»[941]. Но в условиях начавшегося следствия руководство 1-й армии не стало направлять его внимание в сторону Набокова и даже, возможно, сделало шаги в противоположном направлении. Одной из причин, которые повлияли на нежелание руководства армии обнаружить причастность к заговору целого ряда штаб-офицеров, думается, служили их большие чины. «Открыть» присутствие в заговоре немалого числа полковых командиров вряд ли соответствовало интересам военного начальства армии, – ведь тогда размер и значение заговора в подчиненных ему войсках приобретало весьма солидные масштабы. Это же, видимо, со своей стороны имели в виду и подследственные. Очевидно, С. Муравьев-Апостол скрыл на следствии подлинные обстоятельства своей поездки в Брусилов, Любар и Троянов. Обнаруженные следователями расчеты лидера мятежа на содействие гусарских полков братьев Муравьевых он объяснил тем, что говорил об этом подчиненным ему черниговцам «для ободрения солдат»