Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. — страница 98 из 139

[986]. Иными словами, для него было характерно уважительное отношение к тем, кто стоял ниже его по служебной иерархии, и обостренное представление о правах и достоинстве личности, проявлявшееся в отношениях с начальством.

Таким образом, А. Ф. Багговут принадлежал к числу тех офицеров л.-гв. Московского полка, что попали в орбиту влияния заговорщиков и соглашались не присягать 14 декабря. Более того, фактически он реализовал свою готовность действовать, отказавшись от присяги. Лишь после возвращения в казармы, по приказанию Михаила Павловича и военного начальства, его караул принес присягу. Итак, участие Багговута в событиях на стороне декабристов фиксируется достаточно полно; в подробном исследовании Я. А. Гордина он упоминается среди сторонников заговора в Московском полку[987].

В книге М. А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I-го» упоминается о попытке неизвестного офицера ранним утром 14 декабря агитировать солдат 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка. Содержание агитации заключалось в уговорах не присягать Николаю I; фамилия агитатора не приводится. Корф не назвал его имени, потому что, как и в других подобных случаях, тот был еще жив к моменту выхода книги в свет. Источник, положенный в основу изложения Корфа – записка генерал-адъютанта П. Н. Игнатьева, в 1825 г. командира 1-й гренадерской роты Преображенского полка (датируется 1848–1849 гг.)[988]. В этой записке офицер, который выступил на стороне заговора, был назван. Согласно изложению Игнатьева, во 2-ю фузелерную роту 1-го батальона преображенцев, квартировавшего по набережной Зимней канавки и Миллионной улице, в непосредственной близости от Зимнего дворца, в ночь с 13 на 14 декабря явился «незнакомый офицер, в адъютантском мундире». Согласно примечанию автора записки, это был «Александр Чевкин (брат сенатора), бывший адъютантом витебского генерал-губернатора князя Хованского. Ныне генеральный консул в Норвегии». Игнатьев свидетельствовал, что Александр Владимирович Чевкин действовал довольно решительно: «Польстив нижним чинам уверением, что вся гвардия ждет от них примера и указания, объявил он в превратном виде о назначении на следующее утро присяги государю императору Николаю Павловичу и уверял, что он собою пожертвовал, чтоб спасти первый полк русской гвардии от присяги, дерзновенно называемой им клятвопреступлением». Несмотря на убеждения старшего фельдфебеля прекратить «пагубные рассказы», агитатор не унимался и продолжал уговаривать солдат. В итоге Чевкин был задержан нижними чинами, но в казарме отсутствовали ротный и батальонный командиры. Нижние чины вызвали «дежурного по батальону» прапорщика А. А. Урусова, который оказался совоспитанником Чевкина по Пажескому корпусу. К тому же «Чевкин встретил его жалобами (на французском языке) на грубости нижних чинов и угрозами, что он известит начальников о его неисправности». Урусов приказал его выпустить и «проводил с извинениями». Вскоре после этого фельдфебель Д. Косяков доложил начальству об инциденте, «и в продолжении ночи Чевкин был отыскан и арестован». Игнатьев сообщает, что это покушение осталось без всякого влияния на умы солдат[989].

Случай быстро дошел до сведения высшего начальства, чутко прислушивавшегося к малейшим признакам нарушения подготовки гвардии к принятию второй присяги, к любого рода противодействию в напряженной обстановке междуцарствия, и далее – до императора и его семьи. Так, упоминание об этом эпизоде есть в дневнике императрицы Александры Федоровны: «Преображенцы, напротив (в противоположность гвардейской конной артиллерии, где были беспорядки при присяге. – П. И.), прогнали одного молодого поручика, который спрашивал их, не думают ли они играть в присягу, один день Константину, другой день Николаю»[990].

С другой стороны, знали о нем и заговорщики-декабристы: М. Бестужев писал в своих воспоминаниях, преувеличивая последствия эпизода с Чевкиным: «Преображенцев… [14 декабря] оставили тоже до вечера, хотя они, по убеждению Чевкина, решительно отказались присягнуть Николаю»[991].

И. Д. Якушкин, на основании главным образом рассказов Е. П. Оболенского и И. И. Пущина, писал в очерке «Четырнадцатое декабря»: «Чевкин, офицер Генерального штаба, теперь сенатор, и не бывший ни на одном из последних совещаний у Рылеева, 14-го рано утром пришел в первый батальон Преображенского полка и начал уговаривать солдат не присягать Николаю Павловичу. Фельдфебель той роты, в которой Чевкин начал свою проповедь, схватил его и посадил под караул»[992]. Здесь вместо А. Чевкина ошибочно назван его брат, офицер Генерального штаба Константин. Автор свидетельства утверждает, что Чевкин не был на последних совещаниях у лидера заговора Рылеева. Остается неясным, был ли этот офицер втянут в орбиту заговора другими участниками тайного общества.

П. Н. Свистунов в своих воспоминаниях, впервые опубликованных в журнале «Русский архив» в 1871 г., делится критическими замечаниями о мемуарном очерке Якушкина, посвященном событиям 14 декабря 1825 г. В их числе есть и такое: «Он… предполагает, будто бы К. В. Чевкин принадлежал к обществу (о существовании которого он вовсе не ведал)» [993]. Указание мемуариста весьма авторитетно: Свистунов был хорошо знаком с Чевкиным, учился вместе с ним в Пажеском корпусе и находился в постоянном контакте на протяжении 1825 г. Мемуарист авторитетно опровергает формальное участие в тайном обществе младшего Чевкина – Константина Владимировича, но при этом ничего не сообщает о принадлежности к декабристам Александра Чевкина и не касается его действий накануне 14 декабря.

15 декабря взятый под арест А. Е. Розен был доставлен на главную гауптвахту Зимнего дворца, где встретил арестованного Чевкина. В своих воспоминаниях он также смешал А. Чевкина с его более известным младшим братом: «…на диване спал К. В. Чевкин, имея в изголовье свой свернутый мундир Генерального штаба (на самом деле – адъютантский. – П. И.); он был арестован еще накануне 14 декабря за слишком смелую беседу с унтер-офицерами Преображенского полка в воротах казарм на Миллионной…». Вскоре Чевкина перевели в другое место[994].

После кратковременного ареста А. Чевкин был освобожден, при этом оставлен, по некоторым сообщениям, «под подозрением» и под тайным надзором[995]. В показаниях Д. А. Искрицкого содержатся данные о некоем «милосердом поступке» государя в отношении поручика Чевкина 14 декабря, который повлиял на участь последнего. Искрицкий еще до своего ареста (который произошел только 29 января 1826 г.) встретил Чевкина, который находился в полном восторге от совершенного в его отношении императором «милосердого поступка»[996]. Вероятно, речь должна идти о «всемилостивейшем прощении» Чевкина. К главному расследованию он после этого не привлекался.

В 1877 г. в журнале «Русская старина» ближайший помощник К. В. Чевкина – бывший управляющий его канцелярии, не обозначивший свое имя, выступил с поправками и дополнениями к биографическому очерку И. И. Ореуса, посвященному К. В. Чевкину. Анонимный свидетель вынужден был пояснить следующие факты: в книге М. А Корфа и записках А. Е. Розена сообщается, что был арестован и содержался на гауптвахте Зимнего дворца Константин Чевкин (на самом деле об этом говорилось только в записках Розена и Якушкина). В действительности, отмечает автор поправок, «хотя и был арестован Чевкин, но не К. В., а его старший брат Александр, которого не выпустили со двора казарм Преображенского полка унтер-офицеры, заметившие его, А. Чевкина, в подговоре солдат»; мундир его был не Генерального штаба, как утверждал Розен, а конно-пионерный (адъютантский. – П. И.). Касаясь вопроса о последствиях этого события для Чевкина, автор заметки пишет: «Александр Чевкин был сужден (здесь это слово употреблено, как представляется, в значении: привлечен к следствию. – П. И.), по большим стараниям не сослан, а, кажется, отставлен или оставлен в подозрении…». Только став сенатором и главноуправляющим ведомства путей сообщения, К. В. Чевкин «успел доставить ему место консула в Палермо, а после в Риме»[997]. При этом автор утверждает, что сам был хорошо знаком и с А. Чевкиным, одно время жившим у своего более успешного младшего брата.

Очень характерен этот «след» причастности к декабристам, который сопровождает А. Чевкина в литературе. Любопытен сам факт распространения информации о принадлежности Чевкина к числу лиц, замешанных в событиях 14 декабря. Напомним, что в книге Корфа фамилия Чевкина не называлась, а в воспоминаниях декабристов, опубликованных в 1860-1870-е гг. (записках Розена, Якушкина, Свистунова), речь шла не о самом Чевкине, а о его младшем брате Константине. Опираясь, видимо, на данные анонимного автора поправок к очерку И. И. Ореуса, историк Пажеского корпуса О. Р. Фрейман писал о А. Чевкине: «Был замешан в событиях 14 декабря 1825 года, но не был сослан. Когда брат его был сенатором, то ему удалось выхлопотать для А. В. место консула в Палермо, а затем в Риме»[998].

При анализе всех приведенных данных закономерно возникает вопрос: действовал ли Чевкин самостоятельно или был связан с декабристским заговором? Насколько возможно его участие в тайном обществе? В недавно опубликованном следственном деле Г. А Перетца содержится рассказ Д. А. Искрицкого, относящийся к началу-середине января 1826 г., когда последний еще находился на свободе. Этот рассказ вносит некоторые новые важные черты в картину событий, связанных с поступком Чевкина. В своих показаниях Перетц сообщал, ссылаясь на слова Искрицкого: «…рассказывал он мне, что у него останавливался приезжий адъютант князя Хованского, фамилии не помню, кажется, Чевкин, который накануне 14 декабря ездил