с каким-то офицером в какие-то казармы; офицер тот пошел к своим знакомым, а помянутый адъютант, оставшись внизу, стал говорить с солдатами и возмущать их; солдаты, опасаясь в нем шпиона, спрашивали о его фамилии и по необъявлению хотели представить к дежурному офицеру, но не помню, после как-то его отпустили, а ночью он был призван к господину генерал-адъютанту Потапову, который, кажется, сделал ему за то выговор…». В своих показаниях Перетц утверждал, что, согласно рассказу Искрицкого, «сей адъютант… членом общества не был, а действовал только по безрассудной пылкости…» [999]. Из показаний Перетца, передающего рассказ Искрицкого, видно, что Чевкин действовал не один; он явился к преображенцам еще с одним офицером, который не принимал непосредственного участия в агитации. Это чрезвычайно важное обстоятельство свидетельствует в пользу того, что агитация Чевкина не была лишь случайным эпизодом, разыгранным одиночкой.
Далее, показание Перетца, казалось бы, однозначно решает вопрос о формальной принадлежности Чевкина к тайному обществу: Искрицкий сообщил ему, что Чевкин «членом общества не был». Но, во-первых, сам Перетц давно отошел от участия в тайном обществе и не был осведомлен о делах Северного общества и, тем более, о составе участников политического заговора. Во-вторых, далеко не все об этом знал и его информатор Искрицкий, лишь накануне событий вошедший в число активных заговорщиков. Он мог не подозревать о членстве Чевкина в другой «отрасли» тайного общества. В-третьих, следует учесть и другое: многие участники заговора и восстания 14 декабря формально не являлись членами декабристской конспирации. При этом некоторые из них узнали о ее существовании и цели задуманного выступления и после этого согласились участвовать в событиях (например, Розен). На этом основании их, однако же, справедливо относят к числу участников «декабристского движения». Но так ли обстояло дело в случае с Чевкиным?
Очень симптоматична и важна другая информация, которую содержит свидетельство Перетца: Чевкин «останавливался», то есть некоторое время жил на квартире у Искрицкого – источника сведений Перетца, который прямо заявил ему об этом. Искрицкий был принят в Северное общество незадолго до событий, в начале декабря 1825 г., товарищем по службе П. П. Коновницыным при участии Е. П. Оболенского, и сразу же активно включился в дела заговора[1000].
Связь Чевкина с Искрицким – сослуживцем и другом младшего брата, Константина Чевкина, – теперь уже несомненна: Чевкин, судя по всему, по приезде в Петербург остановился у Искрицкого. А через Искрицкого с Чевкиным вполне могли быть связаны и другие заговорщики, служившие при Главном штабе и штабе гвардии. Теперь уже нельзя исключить и знакомства А. Чевкина с Оболенским, незадолго до описываемых событий принявшим в тайное общество Искрицкого. В этом контексте следует подробнее остановиться на фигуре К. Чевкина, брата А. Чевкина.
Согласно ряду указаний, Константин Чевкин был человеком, близким к кругу членов Северного общества и Южного общества; он посещал лидера филиала Южного общества в Петербурге, своего товарища по обучению в Пажеском корпусе П. Н. Свистунова[1001]. Согласно собственным рассказам будущего министра путей сообщения, он, «конечно, был настолько сообразителен, чтобы понять неосуществимость их (т. е. декабристов. – П. И.) замыслов»; далее он пишет: «но, кроме того, не доставало и времени, чтобы вникать в их теории и слушать их предположения, которые поэтому и пропускались мною мимо ушей». По словам биографа К. Чевкина, последний «был близко знаком с некоторыми из влиятельнейших декабристов и не раз слышал от них намеки на существование тайного общества и его деятельную пропаганду», однако у него, чрезвычайно занятого служебными делами (К. Чевкин служил в квартирмейстерском отделении штаба Гвардейского корпуса), не оставалось времени для участия в общественной жизни[1002]. Ясно, что К. Чевкин входил в ближайшее дружеское окружение заговорщиков, что он встречался с членами тайных обществ и знал некоторые из их политических замыслов.
К. Чевкин (а через него и старший брат Александр) по своей службе и личным отношениям был тесно связан с офицерами Генерального штаба П. П. Коновницыным, Д. А. Искрицким, С. М. Палицыным. Кроме того, М. И. Пущин вспоминал, что он и некоторые другие будущие заговорщики в конце 1825 г. не раз собирались на квартире Чевкиных, рядом с Синим мостом, недалеко от дома, в котором жил К. Ф. Рылеев[1003]. Эти собрания были достаточно регулярны; посещавшие их составляли особый дружеский кружок. Очевидно, К. Чевкин со своим братом входили в окружение целого ряда участников декабристского заговора.
Отметим особо, что братья Чевкины принадлежали к кругу воспитанников Пажеского корпуса, к которому необходимо отнести нескольких участников тайных обществ. Так, помимо Свистунова, у которого не раз бывал К. Чевкин, в него входили А. С. Гангеблов, Н. Н. Депрерадович, Я. И. Ростовцев, Преображенский офицер Н. В. Шереметев, конноартиллерист И. П. Коновницын[1004]. Благодаря родственным и служебным связям, несомненно, к этому же кругу тяготели П. П. Коновницын и Д. А. Искрицкий. Вполне понятно, что, приехав в Петербург, А. Чевкин возобновил свои знакомства среди бывших пажей-совоспитанников.
Как видно из этого, вовлеченность в заговор братьев Чевкиных могла быть достаточно серьезной, и в таком случае А. Чевкин через знакомых своего младшего брата и бывших соучеников получил вполне точные и развернутые сведения о задачах заговорщиков, о действиях, необходимых для предотвращения новой присяги.
Таким образом, на основании свидетельств первоисточников становится понятным, что, приехав в Петербург, А. Чевкин оказался весьма близким к кругу непосредственных участников декабристского заговора. И если он не стал формально членом тайного общества, то по крайней мере органично вошел в ближайшее окружение декабристов, присоединился к тем, кто был в той или иной мере осведомлен о потаенных политических планах заговорщиков. В этих условиях нельзя исключать того, что действия Чевкина накануне 14 декабря были прямо обусловлены его постоянным контактом с заговорщиками.
Известные отношения Чевкина с офицерами Генерального штаба, дружеская связь с Искрицким, непосредственно сообщавшимся с Оболенским и Рылеевым, другие связи, доступные ему благодаря обучению в Пажеском корпусе (Свистунов и др.), – все это говорит о его несомненной включенности в декабристскую среду. Чевкин оказался связанным с центром декабристского заговора через его относительно периферийных участников – офицеров Генерального штаба. Что же касается формальной причастности к заговору, то представляется очень возможной его непосредственная принадлежность к участникам заговора; возможно, он знал и о существовании декабристской конспирации.
В этой связи достаточно примечателен сам факт осведомленности о поступке Чевкина лиц из декабристской среды (упоминания о нем в воспоминаниях Розена, М. Бестужева, Якушкина). Большая часть этих мемуаров появилась еще до выхода в свет книги М. А. Корфа и, тем более, до публикации свидетельства анонимного автора в «Русской старине». Этот факт, конечно, можно объяснить распространившимися 14 декабря и в последующие дни рассказами о происшествии в казармах преображенцев. Вместе с тем, можно выдвинуть другое объяснение: поступок Чевкина стал быстро известен лидерам тайного общества именно потому, что он был обусловлен включенностью этого офицера в заговор. Ведь при установленной благодаря новым свидетельствам прямой связи «Чевкин-Искрицкий» неудивительно, что о действиях Чевкина уже утром 14 декабря были извещены Оболенский и другие руководители тайного общества. Отметим при этом, что авторы более ранних свидетельств об эпизоде с Чевкиным из декабристской среды – Перетц и Искрицкий – в Сибири не находились и не имели возможности сообщить сведения о его действиях осужденным декабристам.
В этом контексте не покажется невероятной и возможность того, что сам приезд Чевкина в казармы преображенцев был обусловлен не столько его «безрассудной пылкостью», сколько непроявленной в 1825–1826 гг., но совершенно конкретной связью с центром политического заговора. В этой связи особенно примечательным видится то обстоятельство, что Чевкин приехал в казармы Преображенского полка с офицером, не названным в показаниях Перетца.
Итак, в нашем распоряжении нет конкретных данных о принятии Чевкина в тайное общество, его присутствии на собраниях заговорщиков, отразившихся в мемуарных свидетельствах самих декабристов или в документах следствия. Нет прямых свидетельств о его участии в заговоре, но действовал он в его интересах; причем действовал именно как заговорщик. Элементы агитации нижних чинов «первого» полка гвардии, использованные Чевкиным (новая присяга – «клятвопреступление»), входили в арсенал действий других участников заговора. Достоверно известно, что Чевкин агитировал против присяги, с другой стороны непреложно установлен факт его дружеских и служебных контактов с заговорщиками. Известно, что среди осужденных по «делу декабристов» или наказанных административным образом есть фигуры, о принадлежности которых к тайному обществу не имелось прямых данных; однако они участвовали в самом восстании или в агитации на стороне заговора, присоединившись к нему (Н. Р. Цебриков, И. П. Гудим и др.). Анализ имеющихся документальных свидетельств, в том числе недавно введенных в оборот, позволяет заключить, что Александр Чевкин был напрямую связан с некоторыми из участников тайных обществ и, в частности, с офицерами Генерального штаба. Первым среди них нужно назвать Искрицкого, тесно связанного с руководством декабристского тайного общества. Окончательный ответ на вопрос, принадлежал ли А. Чевкин к тайному обществу декабристов, при существующем состоянии источников получить невозможно.