— Конечно, — легко согласился Зрячий. — Ничто не противоречит ничему. В единственном, но — всюду, где ее знают. Примешь такой постулат?
Парадокс. Но что в этом-то сломанном мире не парадокс? Включая его, Чернова, персонально… Тогда отчего бы и не принять!..
— На раз, — сказал Чернов. — Я уже не первый день стараюсь ничему не удивляться. Знаешь, жил в моем прошлом — земном, естественно, а не вечном! — такой философ, черт-те когда жил. Так он всерьез наказывал: «Nil admirari».
— Ничему не удивляйся, — легко перевел на английский Зрячий. — Это Пифагор, я его знавал. Или читал, не помню.
— Когда?!
Уж и расстарался подтвердить приверженность пифагорейству, так вот ведь сорвалось восклицание, не сдержал. Но Зрячий не заметил или сделал вид, что не заметил.
— Не помню, — повторил он. — Может, вчера, а может, в прошлой жизни.
— Ты же утверждаешь, что для Вечных нет прошлой жизни…
— Утверждаю, верно. Но разве тебя не посещают воспоминания или — чаще! — сны, в которых ты — не совсем ты, а какой-то иной, чужой тебе, и люди, тебя окружающие, тебе незнакомы? И события в этих снах не имеют к твоей жизни ровно никакого отношения? Было, да?
— Было, да. Но это — так называемая ложная память.
— Или не ложная… Мы с тобой слишком долго существуем и слишком много видели и пережили, чтобы все, с нами когда-то где-то бывшее, исчезло без следа. Что-то да всплывает, сам знаешь…
— Ложная память — нередкое явление. Так, к слову, утверждает наша наука.
— А нас, Вечных, много.
— Сколько?
— Спроси кого-нибудь, кто знает. А я — пас.
— Кого спросить? Кого спросить, Зрячий?
Зрячий закрыл глаза, как его коллега в Панкарбо давеча, и начал медленно и монотонно, будто вспоминал нужные слова или слушал, как они по чьей-то воле всплывают в мозгу:
— Есть Зрячие, которые слышат, но не знают. Есть Зрячие, которые видят, но не умеют объяснить. Есть Зрячие, которые знают, но не вправе сказать. Есть Зрячие, которые знают и объясняют. Есть Зрячие, которые знают и помнят. Есть Зрячие, которые помнят и предвидят… — Открыл глаза, сказал нормальным тоном:
— Захочет Сущий — позволит тебе встречу с тем, кто знает и помнит. Или по-другому: сумеешь сделать правильный выбор в Пути — сам выйдешь на такого Зрячего.
— Выбор чего?
— Ну что там у тебя в Пути выбирается, — совсем скучно проговорил Зрячий, как будто разговор ему надоел до зла горя, — тебе лучше знать. Ты же у нас Бегун.
— Вероятно, нас, Бегунов, тоже много, — позволил себе предположить Чернов.
— Понятия не имею, — пожал плечами Зрячий. — Может, и много, но такой информации Сущий мне не поручал. Извини, братец… А вообще-то тебе пора. Беги. Путь не ждет.
— Подожди, Зрячий, — взмолился Чернов, — расскажи еще что-нибудь… Я же здесь как крот на свету: ничего не вижу, не знаю, куда ткнуться… Вот, например, что у вас за мир? Я уже в третий попадаю и ничего узнать не успеваю. Так, одни намеки… О виртуальности мы с тобой всласть набеседовались. Но как твой замечательный МВП устроен? Какие есть страны на земле? Какие народы? Как вы живете? Что у тебя здесь за Центр сопротивления? Кому и как вы сопротивляетесь? Ну, что-нибудь, хотя бы…
Зрячий смотрел на него с неудовольствием и — как на надоедливого гостя, что бесконечно прощается в прихожей. Каменный гость.
— Какие страны? Какие народы? При чем здесь Центр, да еще и сопротивления? Глупости спрашиваешь, Бегун! Зачем тебе такое знание? Сказано: Мир. Мир и есть. Один. Со всем его богатым и разнообразным содержимым… — Подумал, добавил с сомнением: — И вполне допускаю, что это — не мой Мир. Тем более что помню, и отчетливо, про жену и детей…
— То есть как?
— То есть не ведаю. Может, Сущий меня сюда определил, чтобы тебя встретить и сказать все, что сказано. А что сказано, то — все, больше у меня для тебя ничего нет… Чего ты суетишься? У тебя — Путь. Встретил Зрячего — беги и жди Сдвига. А там разберешься. Времени, повторяю, у тебя — Вечность…
— С перерывами на рождения и смерти в земных вариантах, — сказал Чернов и встал.
И Зрячий встал.
— Не без того, — согласился он. — Но так мы все живем, Вечные. Чего ж зря маяться? Данность — она и есть данность. Небо — голубое, трава — зеленая, жизнь — дерьмо… Где-то я эту фразу то ли слышал, то ли читал, то ли сам произносил… Вот она — ложная память, как твои ученые умники выражаются… — Положил руки Чернову на плечи: — Не обижайся на меня, Бегун. Я всего лишь — функция. Мы все — функции. Я выполнил свою задачу. А ты — нет. Спеши. Сущий не любит, когда тянут кота за хвост.
Последнее он произнес по-русски. Без акцента.
— А русский-то ты откуда знаешь?
— Не знаю, — почему-то с грустью произнес Зрячий. — Я даже не знаю, что такое «русский», хотя слово мне известно. Язык, да? Твой?..
— Мой.
— Ничего, приятный… — Он сказал вдруг возникшему в дверях стриженому: то ли тому, кто уступал им место у пульта, то ли другому — они все здесь были как братья-близнецы. Однояйцевые. — Проводи гостя на поверхность.
— А куда мне бежать? В какую сторону? В Парк? В Вефиль? — испугался внезапной развязки Чернов.
— Путь — это твой выбор, — сказал Зрячий. — Я-то здесь при чем?.. Только куда б ты ни побежал, все одно в Сдвиг впаришься, раз Зрячего нашел и слова, тебе положенные, услышал. И город с тобой уйдет. Это аксиома. Так что беги… как это по-русски?.. куда глаза глядят. Не ошибешься.
— А полиция? У меня же нет идентификационной карты…
— Почему нет? Есть…
Зрячий задрал Чернову рубаху. На животе красовалась цветная татуировка, неизвестно откуда и как возникшая: маленькая красно-белая птичка с распахнутыми крылышками, словно готовящаяся взлететь, и короткая древнееврейская вязь — слово «Шмот», «Исход».
— Это навсегда? — испуганно спросил Чернов. Испуганно, потому что если навсегда, то странновато русскому во всех коленах человеку иметь на животе древнееврейскую надпись. Не поймут соотечественники в земной жизни…
И следующая мысль: какие соотечественники? До них — как до Второго Пришествия… Пришествия его, Чернова, в родные Сокольники… Оно сейчас казалось Чернову столь же нереальным, как и обещанное Новым Заветом и по сию пору не исполненное.
— Навсегда? — переспросил Зрячий. — Хороший вопрос. Задай его Сущему — при случае. Или тому из Зрячих, кто знает и помнит… — Обнял коротко, мимолетно прижался щекой к щеке, отстранился. — Прощай, Бегун. Сущий даст, еще встретимся. А будет благословение, так и узнаем друг друга…
А стриженый парень подхватил Чернова под руку и повел через зал с мониторами к очередной стальной двери со штурвальным запором. Неизвестно кому и как они сопротивлялись, но попасть в этот зал можно было, по мнению Чернова, только с помощью небольшой ракеты с атомной боеголовкой…
После почти часового хождения по туннелям, трубам и вертикальным лестницам они добрались до какой-то дверцы — отнюдь не стальной, вполне обычной, деревянной, хлипкой. Стриженый отпер ее ключиком, сказал:
— Вот и выход. Прощайте, господин…
И Чернов оказался на свежем воздухе.
По-прежнему была ночь, по-прежнему где-то за домами фуговали сполохи Огня Небесного, укрощенного Миром Виртуального Потребления, а улица, на которую стриженый выпустил Чернова, гляделась темной и безглазой. Дома на ней стояли невысокие, не выше пяти-шести этажей, очень похожие на нью-йоркские — где-нибудь в районе Гарлема или Бруклина, с традиционными пожарными лестницами по фасадам. Ветер гонял по мостовой пустые коробки, обрывки газет, сигаретные пачки. Окна в домах не светились: жильцы спали сладкими или не очень снами, ждали утра.
Чернов не стал его дожидаться, а привычно побежал — странноватый в своей вефильской одежонке. Хотя было тепло, а свидетели бега отсутствовали, так что одежонка к случаю подходила. Чернов бежал и думал, что он похож на своего приятеля-банкира, который то и дело летает на переговоры в разные европейские города: в Женеву, или в Вену, или в Париж, или в Цюрих… Чернов спрашивал его: ну как тебе Женева или Вена? А тот отвечал: никак, я ни хрена там не видел. Аэропорт, подземная парковка, машина, улицы на скорости шестьдесят ка-эм в час, опять подземная парковка в офисном здании, зал для переговоров, обед в соседнем зале, парковка, машина, аэропорт. Утром — из Москвы, вечером — дома. Еще и поужинать с женой успевает. Так и Чернов. Третье ПВ, а он ничего ни об одном толком не узнал. Не из окна авто видел жизнь, так просто на бегу, разница всего лишь техническая. И если мир Вефиля и Панкарбо можно хотя бы представить себе: он, вероятно, не очень отличается от его, Чернова, ПВ-аналога, только тысячелетие назад, то уже мир испанских монголов построен иначе. Хотя бы политически. Карта другая… А этот — Виртуального Потребления — и вовсе не понятен. Схоластический спор о смысле слова «виртуальность» ничего не добавил к пониманию сути здешнего ПВ…
Оставалось примириться и решить для себя: так и должно быть, так и положено Бегуну — знать только цель, только конкретную свою задачу, а на сторонние детали не отвлекаться. Тем более что все равно они забудутся напрочь, как не было. Как, кстати, и задача. Не приятель-банкир, так дипкурьер из советских времен: прикованный к почтовому мешку человек-функция, невидящий, неслышащий, неотвлекающийся.
Но с другой стороны, визит в Мир Виртуального Потребления, ничего не дав Чернову о самом Мире, позволил узнать кое-что о схеме воздействия на эту бесконечную — так! — Сеть Миров, созданную Сущим и ведомую им, управляемую, корректируемую по собственному разумению, коли это слово подходит Сущему. Как сказал Зрячий-очкарик: Он — не «кто», не «что», не «какой», не «чей»… Что-то в таком роде…
Воздействие — через Вечных. То есть через людей (людей ли?..), которые де-юре существуют с момента сотворения мира (по Библии определяться привычнее…) и до его конца, если таковой планируется. Эти люди живут в сотворенном мире в облике простых смертных, но время от времени вырываются Сущим для исполнения определенной им раз и навсегда (а раз ли и навсегда?..) функции в некое надпространство или межпространство (все-таки довлеет фантастика!..), которое пронизывает (или объединяет?) бесконечность действительных миров. Точка. Выкарабкался из фразы. И что она объяснила? Чернов честно признался: ни фига не объяснила. Как ни фига не объяснил знающий кое-что Зрячий, хотя и выложил Чернову-Бегуну все, что должен был выложить. А Чернов-Бегун — даун. Чернов-Бегун не понял. Слишком мало, выходит, фантастики начитался. Слишком редко вставлял в пасть процессора всякие «стрелялки», «бродилки» и прочее, поскольку не любил компьютерные игры. Не находил в них смысла и удовольствия… А ведь прав Зрячий-очкарик: и на компьютерную игру вся эта хренотень похожа, а Чернов — тот герой, который должен пройти все уровни игры и кого-то там победить, заломать или, наоборот, что-то выстроить и запустить жить.