– Ты уже позавтракал? – спросила Стелла.
– С кем ты говорила?
– С Аминой.
– Про мою бабушку?
– Да.
– Ну и что ты будешь делать?
– Я не знаю. И вряд ли стану обсуждать это с тобой.
– Ну а с кем же тогда?
– Не с тобой, я сказала раз и навсегда. Иди чисть зубы и поедем.
– Ну как хочешь.
Он говорил холодным, вызывающим, почти высокомерным тоном.
Словно хотел подчеркнуть ее бессилие, ее женскую слабость. Она возмутилась, закричала на него:
– Не смей разговаривать со мной таким тоном!
– А как ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривал?
– Как полагается мальчику твоего возраста.
– Это что значит?
– С уважением. Я хочу, чтобы со мной разговаривали с уважением.
– А Тюрке уважает тебя?
Стелла не нашлась, что ответить. Она тяжело вздохнула, постучала ботинком о ботинок, сунула сжатые кулаки в карманы.
– Ты сердишься? – спросил Том.
– Да. Я очень сержусь.
– Потому что не знаешь, что можно сделать.
– Я придумаю. Дай мне только время поразмыслить.
Стелла молча вела машину, и Том, опустив глаза, играл на своей гармонике. Он перебрасывал ее из одной руки в другую, сосредоточившись, как человек, который о чем-то напряженно думает.
– Давай повторим таблицу умножения? – предложила Стелла.
Он не ответил, его глаза помрачнели, словно она сказала какую-то полную чушь.
– Ты думаешь о бабушке?
Он втянул голову в плечи и по-прежнему продолжал перекидывать гармонику туда-сюда.
– Ладно, договорились, – сдалась она, – я больше ничего не буду говорить.
Она включила правый поворотник, чтобы свернуть на дорогу, ведущую к школе, посмотрела на школьный корпус и увидела одноклассников Тома в костюмах астронавтов. Они шли, держа под мышкой большие салатницы.
– Что это на них нашло? Сейчас ведь не Хэллоуин!
– Учительница наша придумала. Мы репетируем пьесу, где действуют астронавты, поставим ее в конце учебного года. Каждому нужен белый комбинезон и салатница, чтобы сделать шлем.
– Но ты мне ничего не говорил!
– Говорил. Два раза. Ты просто не услышала, – буркнул он себе под нос.
– Это неправда, Том, неправда! Я бы обязательно тебя услышала!
– Ну тебя все равно никогда нет дома.
Он вышел из грузовика, хлопнув дверцей и не попрощавшись.
Стелла выскочила и побежала за ним. Она схватила его за руки, заставила смотреть себе в лицо.
– Прежде всего, скажи спасибо, что я отвезла тебя в школу. Я тебе не нянька и не личный водитель, и вообще…
Она вздрогнула. Он смотрел на нее холодно и сурово.
– Черт возьми, Том! Это же не драма, что я не расслышала!
– А другие матери расслышали. У других мальчиков есть комп в комнате и мобильный телефон, они играют в игры. А я играю один или с двумя стариками!
– У меня нет на это денег, Том. Я на мели.
– Я знаю.
Он пожал плечами, словно этот аргумент давно всем известен и устарел.
– А скажи, уже слишком поздно делать костюм астронавта?
Он резко высвободился, мотнул головой:
– Я не имею никакого отношения к школьному спектаклю.
И он, сгорбившись, зашел на школьный двор. Пнул ногой лежащую кепку, она отлетела и осталась сиротливо лежать в стороне.
Стелла встала, поискала глазами учительницу. Она стояла в дверях, прижимая к себе рукава наброшенного на плечи жилета. Эта женщина вечно зябла.
Стелла подошла к ней и спросила:
– Здравствуйте. Как поживаете?
– Ох, устала… Хорошо, что год кончается. С детьми становится все труднее работать.
– Скажите, пожалуйста… А костюм Тома когда еще не поздно принести?
– В понедельник. Сегодня – первая репетиция. Нужно им научиться ходить с салатницей на голове, я вот думаю, не зря ли затеяла всю эту историю…
– Ну что вы! Это так оригинально.
– Да? Вы, правда, так думаете? Потому что я голову себе сломала, как же сделать спектакль, связанный с учебой. И вот нашла пьесу одного американца.
Она с сомнением и беспокойством заглянула в лицо Стелле. Та попыталась успокоить ее и ласково сказала:
– Том будет готов, не волнуйтесь. И все получится великолепно.
Она прошла мимо сына и на ходу бросила:
– Будет у тебя твой костюм. Обещаю.
Том пожал плечами и пробурчал:
– Если бы проблема была в этом!
Стелла припарковала грузовик перед комиссариатом и велела собакам сидеть в кузове.
– Ждите меня здесь и ни с места! Не вздумайте выскакивать и бродить по проезжей части. Мне без этого хватает неприятностей.
Силач и Полкан, повизгивая, недовольно свернулись калачиками в кузове, преодолевая желание мчаться вслед за хозяйкой.
На фронтоне комиссариата красовалась надпись: Министерство внутренних дел, комиссариат полиции, Республика Франция, Свобода, Равенство, Братство.
– Если бы, – с горечью пробормотала Стелла, шагая длинными ногами через две ступеньки.
Она толкнула дверь и вошла в большую комнату с грязно-желтыми стенами. На потолке светились прямоугольные неоновые плафоны, у стенки диванчик из искусственной кожи, две деревянные скамейки, на стене плакаты: «Внимание, алкоголь», «Внимание, каннабис», «Ваш сын принимает наркотики. Как поговорить с ним об этом?» «Публичное собрание о помощи жертвам насилия», Декларация прав человека и стишок, написанный красивым курсивом в виньетке из розовых и голубых цветов:
Мечтали вы в детстве о принце прекрасном,
А не о мужлане, что бьет ежечасно.
За длинной стойкой на стуле сидел человек. Стелла узнала его. Это был Сильвен Лампирон по кличке Лампа. Она училась с ним в одном классе. Это был тщедушный парень, вечно в соплях, какой-то кривой, одна рука короче другой. Жирные жидкие волосы, болезненно-белая кожа, стариковские очки и россыпь гнойников на лбу довершали картину. Он носил свитеры ручной вязки, которые лохматились на рукавах, словно его мама не умела заканчивать петли. Иногда удавалось провернуть с ним злую шутку: ухватить за рукав, поймать нитку и начать тянуть за нее. Рукав начинал распускаться, все смеялись и хлопали в ладоши. Лампа не смел сопротивляться. Но впадал в ярость, прыщи у него на лбу начинали сиять ярко-алым цветом. Это вызывало взрыв всеобщего веселья. «Эй, Лампион, а если свет перегорит, ты будешь нам освещать дорогу? А когда ты сидишь на толчке, они освещают сортир?» В один прекрасный день Сильвен Лампирон замаскировал прыщи бежевой замазкой, начал отжиматься по утрам, сменил очки и стал похож на человека. Но Лампой его все равно по-прежнему называли по инерции.
И поэтому Стелла, заметив за стойкой Сильвена Лампирона в форме, не удержалась от возгласа:
– Лампа! Что ты здесь делаешь?
Бригадир Лампирон, одетый в темно-синюю униформу, небесно-голубую рубашку, с электрошоковым устройством «Тэйзер» на поясе насупился:
– Ну, прежде всего, я не Лампа, а Сильвен Лампирон, кроме того, я работаю в комиссариате уже три месяца в чине бригадира.
И он гордо выпятил подбородок, что, по его замыслу, должно было прибавить ему пару сантиметров роста и кучу авторитета.
– Чего ты хочешь?
– Я пришла подать жалобу.
– Надо же!
Он нагло, злобно рассмеялся. Стелла с удивлением посмотрела на него и потом ледяным тоном спросила:
– А что это ты смеешься? Тут нет ничего такого забавного.
– Я не смеюсь.
– Ну как же, я слышала.
Он принял вид важного чиновника и приосанился на стуле.
– Так по какому поводу ты пришла? Я очень занят, между прочим, Стелла.
– Ты считаешь лапки у мух?
– Если ты будешь разговаривать таким образом, я выставлю тебя за дверь.
Стелла злобно прошипела:
– Я пришла по поводу моей матери, Леони Валенти. На нее напали сегодня ночью в больничной палате. Я хотела бы подать заявление.
– На кого?
– На… ну я не знаю. То есть я знаю, но у меня нет доказательств.
Он переложил с места на место бумаги на столе, чтобы придать себе более внушительный вид, приложил палец к подбородку и заявил:
– Если тут кто-то может подать жалобу, то только она. Но не ты.
– Но она не в состоянии это сделать.
Он вновь погрузился в бумажки, вид у него был враждебный. Он явно не обращал на нее внимания.
– А если я принесу тебе медицинское освидетельствование, подтверждающее наличие следов избиения, синяков, ран?
– Повторяю еще раз, это должна принести она, не ты. Это она жертва.
– Ты же сам прекрасно знаешь, что…
– Таков закон, Стелла. Ничего не могу с этим поделать. Ты еще можешь написать прокурору Республики и изложить все факты.
– И каковы мои шансы?
Она не знала, зачем задала этот вопрос, ведь ответ был известен заранее.
– Ну, ты можешь это сделать, но он… он ведь получает сотни писем!
Зазвонил телефон. Лампирон снял трубку: «Да, шеф, конечно, шеф, сейчас, шеф».
– Я вынужден тебя покинуть.
– То есть мне просто валить отсюда, и все?
На лице его появилась покровительственная улыбка. Улыбка начальничка, наделенного маленькой, но властью. Он погладил себя по животу, подумал о предстоящем обеде: что там мадам Лампирон сегодня приготовила? В школе, в столовой, он отскребал соус бешамель со дна тарелки.
– Ну ты все сказала, что хотела? – поинтересовался он, взглянув на часы.
– Иди на хрен, вот что! – процедила Стелла сквозь зубы.
Она схватила сумку, лежащую на стойке, мотнула ее в воздухе и вышла за дверь, хлопнув ею со всей силы.
– Ну и мудила этот Лампа!
Едва она залезла в кабину, зазвонил мобильный. Она схватила его и, не взглянув на номер, прокричала:
– Алло?
В трубке послышалось сдавленное хихиканье. Тюрке.
– Ты меня узнаешь?
– Что?
– Я неподалеку, Стелла, я совсем рядом. Посмотри, вот он я, на перекрестке, сейчас я тебе подам знак.
На правой стороне улицы был припаркован белый «Рено». Левое крыло помято, поворотник висит на волоске. Стекло со стороны водителя опущено. Тюрке высунул руку с поднятым кверху средним пальцем.