– Ну, возможно, это первая из череды хороших новостей?
Стелла посмотрела на нее и улыбнулась.
– Ты права, грымзочка моя. Так какая у нас на сегодня программа?
– Нужно тщательно проследить за нарезанием алюминиевых пластинок… Тех самых, которые ты в прошлый раз загружала.
Стелла встала, направилась в гардероб, потом остановилась и спросила:
– А Жером-то приходил сегодня утром?
– Да. Как обычно.
– Ну расскажи!
– Я полагаю, что я сама все себе напридумывала. Когда живешь одна, вечно что-то себе фантазируешь.
Стелла вернулась к столу, оперлась о него обеими руками.
– Но стихотворение-то по крайней мере тебе не пригрезилось?
– Может быть, оно вовсе не мне предназначалось? Может быть, оно было для другой?
– Тогда зачем он сунул ее в бумаги, которые подает тебе каждый день, если оно было предназначено для другой?
– Откуда я знаю… Может, засунул по недосмотру. Может, у него есть возлюбленная и он хочет произвести на него впечатление. И ищет красивые слова, чтобы она ахнула! И вдохновляется стихами, которые находит в Интернете. Это вполне типичная история.
– Ты и есть его возлюбленная.
– Нет. У меня неподходящая внешность. Я добрый друг, да и только. Ну или начальница, к которой он очень привязан. Ничего более.
Она прокатила болт по поверхности стола. Он докатился до края и вернулся назад.
– У тебя стол криво стоит, – заметила Стелла.
– Сегодня утром он попросил у меня аванс перед зарплатой. Я ответила, что не против, и тогда он сказал: «Спасибо, Жюли, ты отличная девчонка». Разве возлюбленную называют «отличной девчонкой»?
– Э-э…
– Вот видишь, тебе нечего ответить!
– Потому что я не знаю.
– Потому что это плохой знак…
Жюли опять отшвырнула болт, который на этот раз докатился до самого края и упал со стола. Стелла наклонилась, подняла его и положила перед Жюли.
– А покажи мне это стихотворение.
– Которое было среди счетов?
– Ну конечно. Покажи мне его.
Жюли подняла кипу листов, таблиц и справочников. Вынула бумажку со стихотворением.
– Держи, – сказала она, протянув его Стелле. – Шарль Бодлер. Это было внизу подписано.
ПРОХОЖЕЙ[18]
Ревела улица, гремя со всех сторон.
В глубоком трауре, стан тонкий изгибая,
Вдруг мимо женщина прошла, едва качая
Рукою пышною край платья и фестон,
С осанкой гордою, с ногами древних статуй…
Безумно скорчившись, я пил в ее зрачках,
Как бурю грозную в багровых облаках,
Блаженство дивных чар, желаний яд проклятый!
Блистанье молнии… и снова мрак ночной!
Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно!
Быть может, в вечности мы свидимся с тобой;
Быть может, никогда! и вот осталось тайной,
Куда исчезла ты в безмолвье темноты.
Тебя любил бы я – и это знала ты!
– Вот это самое стихотворение? – воскликнула Стелла, уставившись на листок.
– Да…
– Ты что, не узнаешь его?
– Нет. А откуда я могу его знать?
– Ты что, шутишь?
– Да нет же! С какой стати?
– Потому что оно из той книги, которую ты давала мне для мамы! «Скромный юноша».
– Прямо целиком?
– Нет. Только фраза, написанная вверху страницы: «Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно! Быть может, в вечности мы свидимся с тобой». Ты разве не заметила ее?
Жюли покраснела. Отвернулась к окну. Стелла все поняла и рассмеялась.
– Ты помнишь, что ты сказала мне, когда давала эту книгу?
Жюли втянула голову в плечи, словно хотела стать маленькой-маленькой и вовсе исчезнуть.
– «Это гениально, читается одним махом, не оторвешься, и потом, можно почерпнуть для себя много полезного…» Ты мне это сказала, а сама не читала книгу?
Жюли, вся красная, помотала головой.
– Ты не прочитала эту книгу! А ведь это подарок Жерома!
– Я начала, но она такая толстая, меня это напугало. Я просто сказала себе, что он, должно быть, очень меня любит, если подарил мне ее. Я была так довольна, что мне и читать-то ее не было нужды. Мне достаточно было на нее посмотреть, и я вспоминала о Жероме и выдумывала кучу разных историй.
Они одновременно прыснули.
– Да я вообще не особенно люблю читать книжки. Но мне очень понравился такой подарок…
– А вполне возможно, он подарил ее тебе, чтобы произвести на тебя впечатление! Ну вы оба хороши! Никак не можете перейти линию старта!
– Просто я по вечерам, чтобы расслабиться, предпочитаю заняться рукоделием или паззл собрать…
– Если бы ты, как я, прочитала эту книгу, ты бы заметила, что там на одной странице, наверху, от руки приписаны строки: «Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно! Быть может, в вечности мы свидимся с тобой». И, видимо, они обращены к тебе!
– О нет! – возразила Жюли, шумно вздохнув. – И я ничего не заметила!
– А он все это время ждал, что ты подашь ему в ответ какой-нибудь знак. Неудивительно, что он не решается тебе признаться!
Стелла внимательно смотрела на Жюли, покачивая головой и улыбаясь.
– И тогда он взял и переписал все стихотворение, чтобы посмотреть на твою реакцию. А ты опять ничего ему не сказала!
– Ну я же не знала!
– В следующий раз он подарит тебе полное собрание сочинений Шарля Бодлера!
– О-ля-ля! – воскликнула Жюли.
– А я-то все это время подозревала в этих строчках заговор, какую-то угрозу. Вот глупость-то!
Стелла рассказала Жюли, что сказала ее мать после того, как они обнаружили в книге эту цитату.
– Я из-за тебя стала подозревать Жерома. Я думала, что он предатель, что он опасен, а он был всего-навсего влюблен…
– Значит, ты действительно думаешь, что…
– Я не думаю. Я уверена.
– Так почему бы ему не сказать это мне прямо в лицо?
– Ты хочешь, чтобы он упал на одно колено и признался тебе в любви? Такое только в фильмах бывает. И к тому же… только в очень старых фильмах. Поставь себя на его место. Всегда нужно ставить себя на место другого человека.
– Ну давай же, объясни мне.
– Ты его начальница, ты каждый месяц выплачиваешь ему зарплату.
– Это верно.
– Ты в курсе всех его злоключений, лотерея, пальмы, солнышко, жена, которая бросила его ради какого-то жиголо, а он вернулся в Сен-Шалан ни с чем. Вся эта история явно не делает из него героя любовного романа.
– И то верно, – согласилась Жюли.
– Ты вновь берешь его на работу в нашу контору, предоставляешь ему ответственную должность, он постоянно находится рядом с тобой, начинает понимать, до какой степени ты необыкновенная, замечательная…
– Не преувеличивай!
– Именно так. И он влюбляется.
– Повтори мне это еще раз! – Жюли в экстазе закатила глаза.
– Но он не знает, как тебе в этом признаться. У него не слишком-то привлекательная внешность…
– Это ты так считаешь!
– Ну, он сам, видимо, думает, что выглядит не бог весть как: ездит на работу на велосипеде, лысоват, все вокруг знают его историю и видят в нем рогоносца!
– А мне он кажется таким милым с этим своим велосипедом. И потом, он так не толстеет, остается в форме.
Она помолчала, а потом спросила:
– А книгу-то ты мне отдашь?
– Да. Просто пока мама хочет подержать ее у себя, но как только она скажет, что можно забрать, я тут же тебе ее верну.
– Потому что мне бы очень хотелось…
– Обещаю тебе, – серьезно сказала Стелла.
Она потеребила застежку-молнию своего комбинезона, а потом спросила:
– А Жерому сколько лет?
– Должно быть, лет сорок пять.
– Ну вот, ему сорок пять лет, тебе тридцать четыре, он думает, что слишком стар, слишком лыс или что-нибудь еще слишком… Ну, я не знаю! Человек обычно не очень-то уверен в себе, когда влюблен.
Жюли посмотрела на Стеллу с тайной мольбой:
– А сама-то ты веришь во все, что мне сейчас говорила?
– А тебе хотелось бы верить?
– Да.
Они услышали шаги на лестнице, и дверь открылась.
Это был Эдмон Куртуа.
Он заметил Стеллу и застыл на пороге. На нем был мятый плащ, который плохо на нем сидел. Брюки тоже были мятые, и из-под них торчали слишком короткие носки. Он был небрит и выглядел очень усталым. В руке он держал чемодан.
– Папа, с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Жюли.
– Мне уже не по возрасту так путешествовать, – вздохнул он, вытирая пот со лба и ставя чемодан на пол. – Разница во времени меня совершенно выбивает из колеи.
– Присядь, – сказала Жюли, – может, выпьешь чего-нибудь?
Он кивнул, слабо улыбнулся и рухнул на ближайший к нему стул.
Жюли наклонилась к нему, поцеловала, обняла за плечи и прижала его к себе.
Он безучастно смотрел в одну точку.
– Ты уверен, что с тобой все нормально?
– Да, да. Свари мне, пожалуйста, кофе.
Он словно не видел Стеллу. Или, скорее, его взгляд скользил по ней, точно он не хотел ее видеть.
– Ну, я вас оставлю, – сказала Стелла, надевая шляпу.
– Нет! Останься! Мы все втроем попьем кофе.
– Да у меня работы полно! – ответила Стелла, памятуя об упреках Эдмона Куртуа.
– Дела подождут! Останься, прошу тебя!
Жюли указала ей на стул. «Я хочу еще посоветоваться про Жерома, не уходи», – одними губами произнесла она за спиной у отца. Стелла растроганно улыбнулась.
Эдмон Куртуа принял эту улыбку на свой счет и сразу как-то расслабился. Ему явно хотелось извиниться, объяснить, что последнее время он неважно себя чувствует, что порой говорит совершенно непонятные вещи, но он не решился и обронил только:
– Я был неправ тогда, сожалею.
Он хотел признаться ей в том, что не давало ему спать по ночам, заставляло мчаться, как безголовая утка, вскакивать в самолеты, нервничать по поводу мельчайшей ошибки в контракте и переперченного блюда, хотел рассказать ей о той сцене с Люсьеном Плиссонье, об угрызениях совести, которые его мучают. «Он умер из-за меня, ты понимаешь, Стелла? Из-за меня». Он попытался высказать все это в одном взгляде. И время стало медленным и тяжелым.