Он просто забыл, что никому на свете никогда не удавалось ее переубедить.
Антуанетта стояла прямо, округлив руки, расправив плечи, выставив грудь. Все это вкупе с копной густых жестких волос придавало ей воинственный вид.
– Я надеюсь, по крайней мере, что я тебя вдохновляю… – заметила она, крутя затекшими запястьями.
Гортензия не ответила – она в этот момент по-другому закалывала ткань.
– Внимание! Десять секунд скуки! Я сейчас достану песочные часы!
– Я работаю, Антуанетта, ты что, не видишь?
– Так на чем мы остановились? Ах ну да… На моменте, когда китайцы атаковали французскую торговлю и стали угрожать, что опустошат сундуки Людовика и Кольбера…
Гортензия пробубнила (рот у нее был полон булавок):
– Подожди секунду! Дай мне подумать… А если я здесь сделаю вот такую внутреннюю складку?
– Вот уже два часа, как я стою стоймя, а на мне закрепляют булавками ткань. Поговори со мной! Я жажду новостей о всемогущем и светлейшем короле-Солнце!
– А если я буду говорить, ты оставишь меня в покое?
– Да, конечно.
Антуанетта заделалась страшной почитательницей Людовика XIV и Кольбера. Она считала, что они потрясающие ребята. Хватка, живой ум, сметливость и здравый смысл – что еще нужно? «Знаешь, что мне нравится в мужчинах? Когда они такие же умные, как женщины».
Она хотела узнать как можно больше об их долгом правлении.
– Женщины в Версале ходили исключительно в одежде из очень дорогих тканей, – начала Гортензия, опуская край ткани. – Их аристократическая нежная кожа не переносила грубых тканей. К тому же они поняли, что роскошная одежда является показателем социального статуса и власти, и поэтому они не ограничивали себя в расходах. Именно тогда был заложен базовый принцип: чем одежда дороже, тем она лучше.
– А «дороже» – это сколько? – поинтересовалась Антуанетта.
– Ну, средней руки позолоченная парча стоила порядка пяти тысяч евро за метр…
– А если в долларах?
– Тогда семь тысяч долларов!
– За метр! – задохнулась Антуанетта. – А были ли ткани подешевле?
– Ну конечно. Бархат или дамасский шелк. Тысяча долларов за метр.
– А народ тем временем помирал с голоду! Стыд и позор!
– Но для благородных природных дам ничто не казалось слишком дорогим. Все должно было подчеркнуть их титул и состояние.
– И пополнить заодно кассы Кольбера!
– Ты хорошо выучила урок. И вот однажды…
Антуанетта больше не ерзала, она затаила дыхание, превратилась в восковой манекен. Гортензия воспользовалась этим, чтобы потуже затянуть вытачки на бедрах.
– Так вот, в один прекрасный день в 1683 году глава французской полиции проинформировал Его Величество, что рабочие в парижских предместьях одеваются в одежду из тканей, привезенных из Китая, гораздо более дешевых, чем французские ткани. Это могло сильно повредить отечественной торговле. Король и Кольбер немедленно запретили импортировать ткани с Востока. И чтобы рабочие не соблазнились и не воспользовались контрабандными источниками, они опубликовали декрет, предписывающий фабрикантам текстиля копировать восточные ткани, чтобы все прибыли от текстильной промышленности попадали в карманы государства. Имитировать, чтобы уничтожить. Неглупо, да?
– Ты уверена, что это правда?
– Это было в книге, которую мне дала почитать Елена. Я ничего не придумываю.
Едва она произнесла имя Елены, как та сама вплыла в комнату с коробкой лукума в руке.
Она поприветствовала Антуанетту, поцеловала Гортензию.
– Я не мешаю? – из вежливости поинтересовалась она.
Ее лицо лучилось лукавством, словно у нашкодившего балованного ребенка. «Хоть вроде сегодня и не среда, вроде Грансир не ожидался», – подумала Гортензия.
– Как тебе мой новый цвет? – спросила Елена, тряхнув волосами.
– Вам очень идет, – ответила Гортензия. – Я вот смотрю, что-то изменилось…
– Потому что мне надоела моя прическа!
Она сморщила нос и покосилась на алую прядь.
– И Робер мне тоже надоел. Он слишком старый. Он талдычит одно и то же. У него в голове одни цифры. Не человек, а калькулятор!
– Каждому – свое, – рассудила Гортензия, отступив на три шага и оглядывая задрапированную ткань. «Великолепно», – одними губами произнесла она.
– А ты не спрашиваешь, что он о тебе сказал?
– Нет. Мне наплевать на его мнение. Я сама знаю, чего я стою. Если он не оценил меня по достоинству, это его проблема, а не моя.
– А можно я пойду? – спросила Антуанетта, уставшая стоять в одной позе. – Я вам вовсе не нужна для этого разговора. Стою и теряю время.
– Да. Спасибо. Завтра тебе позвоню.
Гортензия сняла с нее ткань. Обнаженная Антуанетта предстала перед Еленой, которая внимательно оглядела ее. Ее явно впечатлило это зрелище.
– Вы поразительно красивы, мадемуазель! Все нужные изгибы и формы на месте, золотистая кожа, высокая и стройная, просто совершенство. Мои поздравления.
– А вы в свое время, видимо, тоже были весьма ничего себе. Вы даже сейчас привлекательны, несмотря на ваши морщины и впалые щеки. Держу пари, вы до сих пор нравитесь мужчинам…
Елена покраснела. Она закивала, прибавив: «Не так уж далеко от истины!»
– Вы такая тоненькая, – сказала Елена. – Сидите на диете?
– Да вы с ума сошли! Мне есть чем заняться, кроме того, что следить за своим весом.
Она пожала плечами, закатила глаза и принялась натягивать узкие джинсы на длинные стройные ноги.
– Столько девушек разрушают себя этими идиотскими диетами! – заметила Елена.
– Только не я! Мне совершенно не улыбается тратить девяносто пять процентов своего времени на то, чтобы потерять пять килограммов. Чао, чао, красавица моя, – бросила она Гортензии, – а вы, старушка, постарайтесь не меняться! Вы супер!
Елена ошеломленно поглядела ей вслед.
– Где ты выкопала это чудо? Такие девушки – большая редкость.
– Это сестра моей подруги. Будет моей тайной советницей и музой.
– Нашей музой, Гортензия!
Гортензия нахмурила брови, сморщила нос, ей вовсе не нравилось это обобществление всего и вся. Елена прочла у нее на лице молчаливое неодобрение.
– Ну вот так как-то. Надо смириться с этой мыслью, малышка.
– Я как-то иначе все себе представляла…
– Ты занимаешься творчеством, я занимаюсь деньгами. Фифти-фифти. Если тебя это не устраивает, сразу скажи.
– Но торговый дом будет называться моим именем? Вы мне это обещали.
– Да, но мы обе на борту корабля. Не забывай об этом никогда!
– Я не забываю… – слабо запротестовала Гортензия.
– Мы обе в случае триумфа – и я одна в случае провала. Я потеряю мои деньги. И целую кучу денег.
Елена взяла кусочек рахат-лукума, отправила в рот, помолчала.
– Это в случае, если нас ожидает провал, но, уверяю, я в это не верю. Более того, я убеждена в обратном.
Гортензия посмотрела Елене в глаза.
– Но я буду одна на сцене, да? – упрямо спросила она. – Это ведь мои модели, мои идеи, моя работа. Вы только даете деньги…
– Но они и есть ударная сила взрыва. Без моих денег ты ничего бы не сделала. Так что, улыбнись. Не хватало еще, чтобы мы ссорились из-за полной бессмыслицы.
Гортензия изобразила подобие бледной улыбки. Елена кивнула, благодаря ее за понимание.
– Ты будешь на сцене на первом плане и на фотографиях тоже. Но я хочу при этом, чтобы все знали, что за тобой стою я. С моей бронебойной силой. Мы с тобой не первые, кто создал пару деньги – талант. Так что усмири свои мечты о величии, твои девчачьи рыдания, научись делиться славой и продолжай работать!
– Ну, это я и без вас знаю, только этим и занимаюсь с утра до вечера! – вспылила Гортензия.
– Вот и замечательно. Я просто хочу знать, во что я вкладываю деньги. И на каком ты сейчас этапе?
– Я жду звонка от Младшенького.
– А это кто?
– Мой знакомый в Париже. Очень умненький мальчик, который возглавляет предприятие по продаже изделий для дома и быта. Что-то вроде «Икеи». Он в курсе всей ситуации, знает фабрикантов, производства, рынки. Он должен мне позвонить, чтобы подтвердить, что нашел предприятие, которое было бы способно воспроизвести эластик необходимой фактуры.
– Он уже нашел варианты?
– Да. Скоро можно начать производство. У меня в записях есть как минимум две полные коллекции.
– Ты что, отправила ему образец ткани моего корсета?
– Да. Вы мне разрешили.
– Что-то я этого не помню.
– Так сосредоточьтесь! Если мы работаем вместе, нужно хотя бы память иметь!
– Гортензия, ну-ка полтона ниже!
– Мне не нравится, как вы со мной разговариваете. Не надо свистеть мне, как собачке, ладно?
– Я прошу только, чтобы ты помнила свое место.
– А вы помните ваше!
– Гортензия! – воскликнула Елена.
– Да? – спросила Гортензия ненатурально покорным тоном.
– Я хочу, чтобы ты встретилась с Жан-Жаком Пикаром, прежде чем начать все дело. Его мнение – самое важное. Его мнение и его комментарии. Без него ничего не начинай делать.
– Я поняла. Я жду звонка от Младшенького и отправляюсь в Париж.
– Договорились. Я предупрежу его, что ты позвонишь. Договорись о встрече. И скажи… сколько лет парнишке, которого ты называешь Младшеньким?
Гортензия сделала вид, что занята измерением глубины выреза, склонилась над тканью, измерила пройму и мысленно обратилась к Младшенькому, умоляя: «Младшенький, пожалуйста, позвони мне поскорей! Иначе мне придется соврать, сколько тебе лет! Ты можешь себе представить ее лицо, если я скажу, что тебе шесть? Она подавится своим рахат-лукумом. Поспеши же!»
– Гортензия! – сказала Елена громко и отчетливо. – Я задала тебе вопрос…
– Я вот думаю, сделать здесь покороче или подлиннее? Вы что об этом думаете?
Елена склонилась над тканью, прижала ее к деревянному манекену, вычислила длину. Руки ее летали, радуясь вновь обретенному умению. Она вспоминала былые навыки. Находила талию, ощупывала ткань своими морщинистыми руками с красными ногтями, и золотые браслеты, звеня, собирались к запястьям. Взгляд ее стал острым, в нем поселились былая пристальность и цепкость. Это больше не была сумасшедшая старуха, которая ест рахат-лукум и совокупляется по средам с массажистом, это была ловкая, умелая, вдохновенная женщина, которая раньше знала толк в деле и руки ее вспомнили былое мастерство.