– Да-да, ей тоже очень понравилось.
Елизавета выдержала паузу, а потом негромко спросила:
– А скажите мне, он ничего не подозревает?
– Нет. Ни он, ни его подружка. Они с удовольствием слопали историю о том, что мне за жилье нужно платить музыкальными концертами.
– Они не должны ничего знать!
– Нет, конечно.
– А малышка Гортензия? Как она вам? Ширли ее нахваливает.
– Несносная девчонка. Да, с характером, но в целом девочка хорошая. И кстати, я с ней начала дело…
– Что значит «начала дело»?
– Я снова решила заняться модой.
– What? Nonsense![31]
Елизавете, судя по всему, даже изменило ее легендарное хладнокровие. Она кашлянула и спросила:
– А хорошая ли это мысль? После всего, что случилось…
– Это просто превосходная мысль! – сказала Елена. – Ну во-первых, потому, что никогда не следует останавливаться на поражении. Ну и еще потому, что мне придется чаще ездить в Европу, и я смогу вас навестить!
– Вы собираетесь взять реванш, правильно я поняла?
– Да, я собираюсь отомстить, и это будет ужасно для «той женщины».
Она никогда не произносила ни имени, ни фамилии врагини. Она говорила «та женщина», и близкие понимали, о ком она.
– Елена… вы уверены, что это разумное решение?
– Никто на свете не заставит меня отступиться от этого плана. Я нашла верную руку, которая отомстит за меня… Искушение слишком велико.
Елизавета глубоко вздохнула, ее собаки удивленно прислушались и насторожились.
Это было в 1972 году.
Елена представила свою первую коллекцию. Она все организовала с помощью верного Робера Систерона, секретаря графа. Он был у нее и ассистентом, и бухгалтером, и советником, и координатором проекта.
И при этом любовником. Он был молод, а ей хотелось свежей плоти. У графа была связь с женщиной на тридцать лет моложе его, обворожительной и жадной, которая хотела вытеснить Елену из его жизни.
Робер предупредил ее: «Эта женщина сделает все, чтобы подставить вам подножку, ее ничего не остановит. Ей нужен граф. Если вы добьетесь успеха, он никогда вас не покинет. Он будет гордиться вами, он захочет сиять в лучах вашей славы, а она это понимает, опасайтесь ее, Елена».
Она в который раз осадила его.
– Вы везде видите препятствия, Робер, а я рвусь напролом. Я хочу открыть свой дом моделей, хочу уже давно, я училась, я все узнала, я чувствую себя сильной и способной на это. И к тому же у меня есть чем платить за все мои прихоти!
– Она сделает все, чтобы помешать вам, вплоть до того, чтобы на вас напасть или нанять человека, который это сделает. Я буду ходить за вами по пятам. Было бы разумно с вашей стороны прислушаться к моим словам.
Елена не слишком-то обратила на них внимание.
Уже много дней она рисовала, резала, примеряла. Сняла мастерскую с пятью работниками и работницами швейного производства. Разработала около пятидесяти моделей. Сняла салон в отеле «Мерис», самый дорогой, самый шикарный, наняла пятнадцать манекенщиц, пригласила представителей франкоязычной прессы со всего мира.
И вот великий день настал.
Робер заказал множество букетов белых цветов, салон благоухал. Пятьдесят моделей одежды должны были привезти около шести утра. Показ начинался ровно в одиннадцать тридцать.
Ровно в шесть она стояла, выпрямившись как стрела, в салоне отеля «Мерис». Завтрак был уже подан: кофе, чай, шоколад, венская выпечка, яичница-глазунья, яичница-болтунья, тосты, фруктовый сок.
Атмосфера была наэлектризована. Люди, которые работали всю ночь вместе с Еленой, толпились вокруг буфета, на ходу ловили круассаны, ломтики ветчины и лосося, все время что-то требовали, жаловались, что никто их не слышит.
Одни гомонили, нервно курили сигарету за сигаретой, бегая из угла в угол. Тогда еще не говорили fashion week, тогда все называлось «неделя коллекций». Ожидали пятьсот человек, а не тысяча двести, как бывает сейчас, фотографы и операторы обычно тихо сидели в своем углу, и было их не слишком много. Было запрещено распространять фотографии или фильмы, надо было дождаться «разрешения на публикацию», прежде чем обнародовать хотя бы один снимок с показа. Звезды тогда звались Ив Сен Лоран, Шанель и Диор в области высокой моды, а в области прет-а-порте – Дороти Бис, Аньес Б., Эммануэль Хан, Кензо. И были еще другие, те, кого называли «цирк». Они не имели права проводить свои дефиле в рамках показов высокой моды и раскидывали шатры где угодно, на парковке или просто на пустыре. Это были Мюглер, Беретта, Монтана, Кастельбажак.
Елене удалось пробиться в синдикат высокой моды, ей назначили день и час.
Ее показ должен был длиться двадцать пять минут. Пятьдесят моделей одежды. И если все пройдет успешно, об этом узнают на следующий день из «Фигаро» или посмотрев первую страницу Woman Wear.
Зал медленно наполнялся. Журналисты, колумнисты, друзья и знакомые. Весь Париж был тут и с нетерпением ожидал триумфа любимицы прессы Елены Карховой.
Из-за занавеса, который принесет ей удачу или провал, она наблюдала за залом.
В первом ряду был граф со своей знаменитой тростью и каракулевым воротником. Для парижского общества это значило очень много.
Елена умолила его прийти. «Не оставляйте меня одну-одинешеньку, пожалуйста, я прошу вас об этом одолжении и я больше никогда ни о чем не буду вас просить, ну пожалуйста».
В конце концов он согласился. Притом что «та женщина» пришла в ярость и пыталась его удержать. Она била вазы, срывала с себя подаренные бриллиантовые серьги, угрожала разрывом. Граф стоял на своем.
Все было готово. Манекенщицы, одетые и накрашенные, ждали в трусиках и лифчиках, когда прибудет одежда. Репетиции прошли без проблем. Музыка, свет, проходы манекенщиц по подиуму – все было безупречно подготовлено.
Не хватало только платьев.
В зале перешептывались: графиня Елена Кархова решила сказать свое слово в области высокой моды. Оказывается, это не просто светская красавица, которая вихрем проносится по магазинам, дает пышные ужины, встает к полудню и листает журналы. Она, оказывается, работает, рождает идеи, создает. Воцарилось напряженное ожидание. Все готовились или осмеивать, или прославлять ее работу.
Елена за кулисами ожидала прибытия грузовика, ежесекундно поглядывая на часы, ругала Робера, который бегал вокруг, звонил, отправлял гонцов на склад.
– Грузовик отправился в пять тридцать, он уже давно должен быть здесь, – повторял он, потея от волнения. – Что случилось?
Модели для показа не привозили и не привозили.
Елена вне себя, на грани обморока, молча сжимала зубы, стараясь не выказывать паники. Симона, ее примадонна, время от времени заливалась слезами, но вещи не прибывают, и невозможно проводить дефиле, мы скоро пойдем по домам, и она молилась, скрещивая пальцы на удачу.
Робер Систерон промакивал платком лоб и на нервной почве косил пуще прежнего. У Елены за шиворот лились ручейки холодного пота.
Все служащие потрясенно молчали. Позвонили префекту полиции, чтобы выяснить: что же могло произойти на промежутке от улицы Крыма до гранд-отеля на улице Риволи?
Грузовик так и не приехал.
Приглашенные подождали час в салоне «Мерис», и наконец Робер Систерон вышел на подиум и сделал объявление:
«Показ отменяется. Модели были похищены по дороге между складом и отелем».
Раздались крики удивления и разочарования. «Это невозможно, немыслимо, невиданно, неслыханно! Очковтирательство! Она просто не была готова к показу и хотела заставить нас поверить в то, что… Просто решила сделать себе дополнительную рекламу! Номер не удался».
Елена за кулисами попросила стул и упала на него совершенно раздавленная.
Она была уверена: это дело рук «той женщины».
Но у нее не было доказательств.
Когда граф покинул свое место в первом ряду, за ним потянулись все приглашенные.
Елена проводила всех, остался только верный Робер, который побежал искать ей настой ромашки и два аспирина.
– У меня столько слез внутри, что я даже не могу плакать, – пожаловалась она, глотая таблетки. – Я думаю, что сейчас умру.
Они сидели в пустом салоне «Четыре сезона». Тут вдруг появился курьер и протянул Елене белый конверт:
– Мадам Кархова?
Елена кивнула.
– Вам письмо. Распишитесь, пожалуйста.
Елена знаком попросила Робера, чтобы он расписался за нее.
Она открыла письмо.
Внутри – белый листок, на котором было написано: «Я сожалею…» и подписано тем проклятым именем.
Неделю спустя она случайно узнала, что ее соперница подкупила шофера, чтобы он не довез до места коллекцию. «Она» велела ему вывалить платья на помойку и поджечь бак.
Так была разрушена мечта Елены.
Она вернулась к себе.
На неделю закрылась дома. Ела рахат-лукум, пила шампанское.
Ни проронила ни слезинки.
Не открывала графу, который барабанил в дверь.
С тех пор она его не видела.
Открыла дверь она только Роберу Систерону. Приказала ему приготовить ее спешный отъезд. Она собиралась покинуть Париж.
– И куда же вы поедете?
– В Нью-Йорк. Туда, где меня не знают. Я собираюсь начать новую жизнь.
– Но на какие средства? Вы же все деньги получаете от графа.
Она раздраженно подняла бровь:
– Я смогу прожить и без графа.
– Но вы же не сможете жить без гроша. Вы уже, к сожалению, получили пагубную привычку к роскоши.
– Я предпочитаю жить одна, нежели унижаться. Ей нужен граф, я оставляю ей графа!
И потом она добавила:
– Я не прошу вас поехать со мной.
Он промолчал.
– Потому что я знаю, что вы останетесь с графом. Рядом с его деньгами. Вы замечательный любовник, но смелости вам недостает.
– Ведь та женщина захочет наложить лапу на его состояние, – заметил Робер Систерон.
– Я добьюсь своего собственного счастья. И это бесценно. Я уезжаю с шиком.