Папа разговаривал с гостями, улыбался, но когда никто, кроме Витара, не видел, вздыхал и шепотом делился с сыном тем, что в женитьбе на принцессе есть свои минусы. А еще обещал узнать, кто «их всех» позвал, и оторвать доброжелателю голову. Витар подумал, что это, наверное, Лара, но отцу говорить не стал: Лара ему нравилась с головой.
Потом появился сидэ Миаллан. Вообще-то Витару, как идущему, эльф давно разрешил называть себя просто Гайли, но мальчишка пока не отваживался на панибратский тон. Пра-пра удивился, увидев среброволосого, но тот сказал, что у него отпуск, и тут он неофициально, как и величество. А Витару сообщил на ухо, что в такой ситуации доктор не помешает. Мальчик предложил сидэ Миаллану пойти наверх, но эльф рассмеялся и сказал, что он — совсем другой доктор, и внизу от него будет больше толку. Затем поинтересовался, как давно у папы проявились первые «симптомы». Витар не знал, что это такое, и Гайли перефразировал вопрос: спросил, давно ли отец ест тарталетки вместе с салфетками. Тарталетка была первая, и салфетку папа тут же выплюнул, но Витар припомнил заварник и поглядел на часы. Оказалось, что прошло всего полчаса, и мальчик сам удивился, как много всего случилось за это время, кроме самого главного.
Стоило об этом подумать, как в гостиную зашел Рин. Все повернулись к нему, и тэр Эн-Ферро спросил, все ли в порядке. Рин сказал, что нет, и гомон смолк, а папа побледнел. Тогда Рин помахал перевязанной рукой и сообщил, что она его укусила — разве же это нормально? Все облегченно выдохнули (и Витар — тоже) и на несколько голосов уверили молодого карда, что да. Рин обиженно надулся, отобрал у величества бокал, залпом выпил и снова ушел.
А Витар все-таки уснул…
10
Итак, ворон на дереве было три.
Эвил поглядел на них, потом — на свои носочки и скорбно вздохнул. Стянул с головы чепчик и протянул эльфу.
— Подержи пока.
Примерился к птицам, подняв над головой руку, и вздохнул снова: пальцы дрожали. То ли все еще после вчерашнего, то ли уже от холода.
— Всех не накрою, — признался он. — Разве что вместе с деревом… и к демонам в бездну!
— Не, не надо в бездну, — затряс головой Ленир. — Мне феникс живой нужен. Очень нужен.
— А мне, думаешь, не нужен? С живым фениксом и я живее буду. Матери принесу, скажу, охотился всю ночь. Может, и поверит… Если в сторону дышать.
— Матери? — переспросил принц. — Мать тебя и без феникса простит. Ну, повоспитывает немного — переживешь. А мне грозились уши отрезать…
— Полностью? — уточнил Эвил.
— В смысле?
— Ну, если не полностью и аккуратненько так… Вот тут вот…
— Отстань! — Ленир отбил что-то вычерчивающий вокруг его уха палец. — Думай, как ворон ловить будем.
— А что тут думать? Никак. Могу наугад одну сбить, может, повезет.
— А если не повезет? Нет, так не пойдет. Нужно всех. Или определить как-то, которая из них — наша.
— Поближе бы их подманить, — предложил Эвил, прыгая с ноги на ногу. — Тогда я попробовал бы. А так — не вижу.
— Сбегать к Эйли, пусть зерна даст, сыпанем им?
— Пока будем туда-сюда бегать, они улетят. Вот, гляди, уже собираются. Сейчас надо. Может, ты попробуешь их как-то?..
— Как?
— Э-э… — огневик присмотрелся к принцу. — Эльфийская магия? Говорят, вас звери-птицы слушаются. У меня книга в детстве была, там юная эльфийская дева пела песню, и к ней сбегались все обитатели леса. Слышал эту историю? Мачеха хотела ее убить, и дева нашла убежище у гномов…
— Издеваешься? — подозрительно прищурился Ленир. — Я не маг — это раз. И не юная дева, если ты еще не заметил. У меня и гномов знакомых нет…
— Но петь-то ты умеешь?
Одна из ворон громко каркнула и захлопала крыльями.
— Это последний шанс, — без единого намека на шутку продолжил Эвил. — Спой, тебе жалко, что ли?
— Петь воронам?! Я, между прочим, пр-р… происхожу из знатного семейства и пою лишь на больших праздниках, перед высочайшими гостями…
— Ленир, — вздохнул маг, — они на дереве, в десяти гиарах от земли — куда выше? Давай, сидэ, это — единственный способ. Или идем назад. Я не феникс: простужусь, умру — уже не воскресну.
Эльф сам уже оценил «свежесть» зимнего утра и мог только представлять, каково Эвилу топтаться по снегу в одних носках. Да и не убудет с него, в конце концов. Дома послушать пение наследного принца приходили те еще птицы: качали клювами и каркали невпопад — терпел же.
Ленир откашлялся, вернул магу чепчик, взобрался на широкий пень у тропы, чтобы быть поближе к настороженно вертящим головами слушателям, и негромко начал:
— О, фея, в дивных сновиденьях,
явись усладою ночей.
Не жить мне без твоих очей.
И стану я считать мгновенья,
когда смогу увидеть их,
пускай во сне, пускай на миг…
— Хорошо, — похвалил Эвил. — Еще минут десять такой тоски, они уснут и попадают с дерева.
Принц сердито заскрежетал зубами.
Птицы на березе переглянулись и растопырили крылья.
— Повеселей у тебя ничего нет? Это же вороны, им не интересно слушать про несчастную любовь. Им бы что-нибудь более приземленное: солнышко светит, искрится снежок… Понял?
— Э-э… Солнышко светит, искрится снежок, — нерешительно пропел Ленир на мотив слышанной когда-то детской песенки.
Вороны заинтересованно прислушались.
— Молодец, не останавливайся.
— Солнышко светит, искрится снежок…
Я вам, вороны, принес пирожок!
Птицы радостно встрепенулись, и вдохновленный их вниманием певец продолжил:
— Вкусный, румяный, большой пирожок,
сыра головку и каши горшок.
Ну-ка летите скорее сюда,
сытная ждет здесь пернатых еда.
Пернатые не торопились.
— Наверное, нас боятся, — шепотом заметил Эвил. — Скажи, что мы — их друзья.
— Ты это серьезно?
Впрочем, вряд ли можно было бы сделать ситуацию еще более абсурдной.
— Я — добрый эльф из волшебных лесов,
друг перепелок, соек и сов.
Так что бояться меня вам не след,
смело летите сюда на обед!
— А я?
— А… А это мой друг, он прославленный маг,
и не смотрите, что в странных носках.
Пусть он небрит, не причесан и хмур,
любит ворон он и… и…
— Жареных кур! — невпопад закончил Эвил.
Но вороны и без того не спешили спускаться. Может, песня им не понравилась. Может, смущало отсутствие в поле зрения обещанного пирожка.
— А спали ты их, как и собирался, — махнул рукой принц, спрыгнув с пенька. — Хоть пожаров больше не будет. Ну и что, что никто не узнает, что это мы феникса нашли. Брат говорит, что истинные герои часто остаются в тени.
— И спалю! — хмуро пообещал огневик. — Твари носатые! Мы тут мерзнем, песни им поем, а они…
А они не стали дожидаться окончания гневной тирады, синхронно взмахнули крыльями и взмыли высоко в небо. Эвил проводил их взглядом и разразился такой бранью, что кристалл Ленира переводил эту речь через слово.
— Пошли, — вздохнул эльф. — Видно, не судьба.
Теперь, когда проклятые птицы были вне досягаемости, он понял, насколько замерз, и мечтал поскорее оказаться в тепле флигелька Эйли. А если хозяйка сжалится и напоит горячим чаем, будет и вовсе хорошо. И демоны с этим фениксом!
— Пошли, — согласился продрогший маг.
Но не успели они развернуться и сделать несколько шагов по направлению к хутору, как сзади захлопали крылья спикировавшей на освобожденный Лениром пень вороны.
— Пир-р-рожок! — требовательно выговорила птица, алчно поблескивая черными бусинами глаз.
— Чего? — растерялся принц.
— Пир-рожок! — повторила ворона.
Она нетерпеливо переминалась с лапки на лапку и выжидательно поглядывала на застывших на тропинке парней.
— Он… Он у меня не здесь, — сглотнув, соврал эльф. — Но если вы полетите с нами вон туда…
— Да что ты с ней разговариваешь, — Эвил оттолкнул Ленира в сторону, и выбросил вперед руку, запустив в ворону чем-то невидимым.
Промахнулся совсем немного: снег под пнем взбугрился. А оскорбленная в лучших чувствах просительница возмущенно замахала крыльями.
— Вр-руны! — заорала она, поднимаясь в воздух. — Пр-рохвосты! Пир-рожок укр-р-рали!
— Что?! — вскричал разозленный промахом огневик. — Это наш пирожок, гадина прожорливая! Чтоб тебе…
Он снова кинул чем-то в ворону и снова промахнулся.
— Кар-раул! Кр-р-ровопийца! — истошно завопил феникс (а кто бы еще это был?), улепетывая от разъяренного мага.
— Не уйдешь, говорилка пернатая! — помчался за птицей Эвил, высоко прыгая по глубокому снегу — только полосатые носки мелькали. — Сейчас я тебя!..
Попытки с десятой он все же попал, и ворона, издав последнее душераздирающее «Кар!», рухнула вниз и утонула в пушистом сугробе.
— Ты все-таки ее убил, — ужаснулся Ленир, откопав несчастную птицу.
— Она первая начала! — огрызнулся огневик.
Ворона лежала на спине, вывернув шею и растопырив крылья. Скрюченные лапки торчали вверх надломленными веточками. Эльф несколько раз ткнул бездыханную птаху пальцем, надеясь, что все же ошибся в выводах, но, увы, феникс, на которого возлагалось столько надежд, был мертв.
— Давай хоть труп заберем, — предложил Эвил. — Остаточные эманации еще чувствуются…
Он протянул к птице ладони, выставив так, словно хотел отогреть руки этими самыми остаточными эманациями, и в этот момент феникс вспыхнул ярким пламенем, заставив мага отпрянуть назад.
— Ты зачем это? — возмутился Ленир.
— Это не я, — пробормотал обескуражено огневик.
За секунду, не больше, от вороны осталась лишь кучка пепла. А спустя еще миг эта кучка зашевелилась.
— Феникс! — Эвил стукнул себя кулаком по лбу. — Это же феникс!
Действительно, как можно было забыть? Из-за этого ведь и начался шум: умирает, значит, птичка, а потом возрождается — все по канону.