– Чем могу вам помочь? – спросила она, не удосужившись даже взглянуть на меня.
– Я пришел к Мэгги Блум.
Помощница подняла руку, продолжая печатать другой, и показала большим пальцем налево. Я двинулся по коридору, переступая через коробки с папками и стопки газет, и нашел Мэгги за рабочим столом. Она писала что-то в блокноте и, увидев меня, улыбнулась.
– Послушайте, – сказала Мэгги доверительным тоном, – у меня потрясающая новость. Думаю, Шэй может быть повешен. – Она вдруг побледнела. – Я не то имела в виду. Ну… вы знаете, что я имела в виду.
– Зачем ему это?
– Затем, что тогда он сможет стать донором сердца. – Мэгги нахмурилась. – Но сначала нам следует добиться от тюрьмы разрешения отправить его на обследование, чтобы убедиться, что его сердце не слишком большое для ребенка…
Я затаил дыхание.
– Послушайте… Нам надо поговорить.
– Не часто ко мне на исповедь приходит священник, – пошутила Мэгги.
Она не знала и половины всего.
Дело не в тебе, напомнил я себе, сосредоточившись на мыслях о Шэе.
– Борн хочет сам спросить Джун Нилон, не примет ли она его сердце. К несчастью, его посещение не входит в список ее первоочередных дел. Скажите, можно ли попросить, чтобы суд ходатайствовал о проведении этих переговоров?
Мэгги прикусила губу.
– Вы действительно считаете, что Шэй – самая подходящая персона для передачи ей этой информации? Не понимаю, как это поможет нашему делу…
– Послушайте, я знаю, вы выполняете свою работу, – сказал я, – но я тоже выполняю свою. Для вас, может быть, не так важно спасение души Шэя, но для меня это вещь критическая. В настоящий момент Шэй убежден, что пожертвование сердца – единственный путь спастись. Но существует большая разница между милосердием и спасением.
Мэгги сложила руки на столе:
– И в чем же она?
– Понимаете, Джун может простить Шэя. Но лишь Господь может искупить его вину. И это не имеет никакого отношения к пожертвованию сердца. Да, это станет прекрасным самоотверженным актом на земле. Но не закроет его долга перед семьей жертвы и не обязательно позволит набрать очки в глазах Бога. Спасение не является личной ответственностью. Человеку не нужно добывать спасение. Оно дается ему Иисусом.
– Значит, – сказала она, – вы не считаете его мессией.
– Нет, полагаю, это весьма опрометчивое суждение.
– Обойдемся без проповедей. Я была воспитана в иудейской вере.
У меня вспыхнули щеки.
– Я и не думал.
– Но теперь я атеистка… – (От изумления я открыл рот.) – И я последний человек на свете, который поверил бы, что Шэй Борн – воплощение Иисуса…
– Ну разумеется, нет.
– …но не потому, что мессия не может воплотиться в преступнике, – уточнила она. – В этой стране полно невиновных людей, приговоренных к смертной казни.
Я не собирался говорить ей, что знаю о виновности Шэя. Я изучал вещественные доказательства, я слушал показания свидетелей, я приговорил его.
– Это не тот случай.
– Тогда как вы можете быть уверены, что он не тот, за кого его все принимают? – спросила Мэгги.
– Потому, – ответил я, – что у Бога был единственный Сын, дарованный нам.
– Верно. И – поправьте меня, если ошибаюсь, – это был тридцатитрехлетний плотник, которому был вынесен смертный приговор и который совершал чудеса направо и налево. Ну да, все так. Ничего похожего на Шэя Борна.
Я подумал о том, что сказал Ахмед, и доктор Периго, и надзиратели. Так называемые чудеса Шэя Борна совсем не были похожи на чудеса Иисуса… или были? Превращение воды в вино. Насыщение многих практически ничем. Исцеление больных. Обретение слепыми – или, в случае Кэллоуэя, предвзятыми – способности видеть.
Как и Шэй, Иисус не приписывал себе этих чудес. Как и Шэй, Иисус знал, что умрет. В Библии сказано, что Иисус должен вернуться. Но хотя в Новом Завете ясно говорится об этом пришествии, непонятно, когда и как это произойдет.
– Он не Иисус.
– Ладно, – согласилась Мэгги, поднимая руки.
– Нет, – подчеркнул я.
– Поняла.
– Будь он Иисусом… будь это второе пришествие… было бы вознесение и воскрешение, и мы не сидели бы здесь за мирной беседой.
Однако в Библии ничего не сказано о том, что перед вторым пришествием Иисус не заглянет к нам посмотреть, как обстоят дела на земле.
Полагаю, в этом случае имеет смысл явиться инкогнито, чтобы выдать себя за человека, на которого никто не подумает, что он мессия.
Боже правый, о чем это я?! Я потряс головой, чтобы она прояснилась.
– Дайте ему один раз встретиться с Джун Нилон, прежде чем вы будете ходатайствовать о пожертвовании органа. Это все, о чем я прошу. Я хочу того же, что и вы: чтобы был услышан голос Шэя, девочка была спасена и отменена смертная казнь. Я хочу также быть уверенным, что если Шэй станет донором сердца, то сделает это, исходя из правильных побуждений. А значит, душевное здоровье Шэя не будет связано с юридической стороной этой кутерьмы.
– Я не могу, – сказала Мэгги. – Это самое сложное в моем деле. Послушайте, для меня не важно, считаете ли вы Шэя Иисусом, или Шэй считает себя Иисусом, или он просто чокнутый. А важно то, чтобы в сложном механизме исполнения высшей меры наказания не затерлись права Шэя. И если мне придется принять за факт, что люди считают его Богом, я это сделаю.
Я был удивлен.
– Вы используете Шэя для освещения ситуации, предосудительной на ваш взгляд, в надежде, что сможете изменить ее.
– Что ж, – покраснев, сказала Мэгги, – пожалуй, да.
– В таком случае как вы можете критиковать меня за мои планы, связанные с верой?
Мэгги помедлила с ответом.
– Есть нечто, называемое реституционным правосудием, – сообщила она. – Не знаю, разрешит ли тюрьма, а тем более согласятся ли Шэй и Нилоны. Но это позволит Шэю встретиться с родными его жертв и попросить прощения.
Я с облегчением вздохнул:
– Благодарю вас.
Мэгги взяла ручку и стала писать в своем блокноте.
– Не благодарите меня. Благодарите Джун Нилон, если заручитесь ее согласием.
Ободренный, я направился к выходу, но остановился:
– Это хорошее дело.
Она не взглянула на меня, лишь сказала:
– Если Джун с ним не встретится, я все же подам иск.
Джун
Поначалу, когда адвокат по защите жертв спросила меня, согласна ли я прийти на встречу в рамках реституционного правосудия с Шэем Борном, я рассмеялась:
– Угу, и, возможно, после этого меня бросят в кипящее масло, утопят или четвертуют.
Но она говорила серьезно, и я с серьезным видом отказалась. Последнее, чего мне хотелось, – сидеть рядом с этим чудовищем, чтобы он почувствовал себя лучше и умер спокойно.
Курт не умер спокойно. Элизабет тоже. Почему должен он?
Я думала, так все и останется, но однажды утром послышался стук в дверь. Клэр, лежа на диване, смотрела развлекательное шоу. В ногах у нее свернулся Дадли. Наши дни проходили с задернутыми шторами в ожидании донорского сердца. Мы обе притворялись, что никуда не хотим пойти, но в действительности невыносимо было видеть, как даже небольшая вылазка утомляет Клэр.
– Мам, я открою, – вызвалась она, хотя обе мы знали, что она не сможет и не станет этого делать.
Я отложила нож, которым резала на кухне сельдерей, и вытерла руки о джинсы.
– Спорим – это тот жуткий парень, который предлагал буклеты, – бросила мне Клэр, когда я проходила мимо.
– Спорим, нет.
Тот пышущий здоровьем парень из Юты собирал пожертвования на Церковь Иисуса Христа Святых последних дней. Я была в душе наверху, когда он пришел, и Клэр беседовала с ним через дверь-ширму, за что я сделала ей строгий выговор. Ее заинтриговало слово «святые», и она не знала, что так называют мормонов. Я посоветовала ему попробовать какой-нибудь другой город, где молодой человек, постучавшись в дверь в поисках работы, не совершал двойного убийства. После его ухода я позвонила в полицию.
Нет, я была уверена, что сейчас пришел не тот парень.
К своему удивлению, я увидела стоящего на пороге священника. На моей подъездной дорожке виднелся его мотоцикл.
Открыв дверь, я попыталась любезно улыбнуться:
– Наверное, вы ошиблись адресом.
– Уверен, что нет, миз Нилон, – ответил он. – Я отец Майкл из церкви Святой Екатерины. Мне нужно поговорить с вами.
– Прошу прощения… я вас знаю?
Он замялся:
– Нет. Но я надеялся изменить это.
Моим естественным побуждением было захлопнуть дверь. Это смертный грех? Какая разница, если даже не веришь в смертный грех? Могу назвать вам точный момент, когда я отказалась от религии. Нас с Куртом воспитали в католической вере. Мы крестили Элизабет, и на похоронах присутствовал священник. После этого я пообещала себе, что ноги моей больше не будет в церкви. Бог был не в силах сделать ничего, что помогло бы восполнить мою потерю. Я не знала этого священника, но мне показалось, речь пойдет не о спасении моей души, а о спасении жизни Клэр. Вдруг этот священник знает о донорском сердце, о котором неизвестно в Службе обеспечения донорскими органами?
– В доме не прибрано, – сказала я, но открыла дверь, дав ему войти.
Он остановился, когда мы проходили мимо гостиной, где Клэр смотрела телевизор. Девочка повернулась, и ее бледное личико поднялось, как луна, над спинкой дивана.
– Это моя дочь… – сказала я и запнулась – он смотрел на Клэр, как на привидение.
Я уже собиралась прогнать его, когда Клэр поздоровалась и уперлась локтями в спинку дивана:
– Вы знаете что-нибудь о святых?
– Клэр!
Она закатила глаза:
– Я просто спрашиваю, мама.
– Знаю, – ответил священник. – Мне всегда нравился святой Ульрик. Это святой, который отпугивает кротов.
– Да бросьте.
– У вас здесь бывают кроты?
– Нет.
– Значит, он делает свою работу, – мягко произнес священник.
Поскольку он вызвал у Клэр улыбку, я решила оказать ему доверие. Он пошел вслед за мной на кухню, где мы могли спокойно поговорить.