– Слушайте внимательно, – сказала я. – В нашей стране есть закон о том, что штат должен разрешить вам отправлять свои религиозные обряды, если это не угрожает безопасности в тюрьме. В Нью-Гэмпшире есть также закон, в котором сказано, что, хотя суд приговорил вас к смерти посредством летальной инъекции, не позволяющей вам стать донором сердца… но в определенных обстоятельствах заключенные-смертники могут быть повешены. А если вас повесят, вы сможете стать донором органа.
Ему трудно было это принять, и я видела, как он постепенно проглатывает слова, словно подаваемые на конвейере.
– Возможно, мне удастся убедить штат повесить вас, – выдохнула я, – если я смогу доказать в федеральном суде, что пожертвование органов является частью вашей религии. Вы понимаете, о чем я говорю?
Он вздрогнул:
– Мне не нравилось быть католиком.
– Не обязательно говорить, что вы католик.
– Скажите это отцу Майклу.
– С удовольствием, – рассмеялась я.
– Тогда что же мне говорить?
– За стенами тюрьмы, Шэй, многие люди охотно верят, что ваши действия здесь имеют под собой религиозную основу. Но мне надо, чтобы вы тоже в это поверили. Если это сработает, то вам надлежит сказать мне, что пожертвование органа – для вас единственный путь к спасению.
Он встал и принялся вышагивать по комнате.
– Мой путь спасения может не подойти кому-то другому.
– Это нормально, – сказала я. – Суду нет дела до кого-то другого. Они лишь захотят узнать, думаете ли вы, что пожертвование вашего сердца Клэр Нилон искупит вашу вину в глазах Господа.
Когда он остановился и встретился со мной взглядом, я заметила нечто удивившее меня. Поскольку я была поглощена сооружением аварийного люка для Шэя Борна, то позабыла, что подчас вопиющие вещи – это фактически правда.
– Я не думаю, – сказал он. – Я знаю.
– Значит, мы в деле. – Я засунула руки в карманы пиджака и вдруг вспомнила, что еще должна сказать Шэю. – Она колется, – объяснила я. – Будто ходишь по неструганой доске. Но почему-то не больно. Она пахнет воскресным утром, как газонокосилка за окном, когда ты пытаешься сделать вид, что солнце еще не встало.
Пока я говорила, Шэй закрыл глаза:
– Кажется, я помню.
– Что ж… – вздохнула я. – На тот случай, если не помните…
Я достала из карманов пригоршню травы, которую нарвала во дворе тюрьмы, и разбросала пучки по полу.
Лицо Шэя осветилось улыбкой. Он скинул тюремные кеды и босиком зашагал взад-вперед по траве. Потом наклонился, чтобы собрать пучки, и засунул их в нагрудный карман комбинезона, под которым все еще сильно билось его сердце.
– Я сохраню их, – сказал он.
Я знаю, Бог не даст мне ничего, с чем я не справлюсь.
Просто не хочу, чтобы Он доверял мне настолько сильно.
Джун
За все приходится расплачиваться.
Ты можешь быть с мужчиной своей мечты, но лишь несколько лет.
Ты можешь иметь идеальную семью, но это оказывается иллюзией.
Можно сохранить жизнь своей дочери, но только если она станет реципиентом сердца человека, которого ты ненавидишь больше всех на свете.
Я была не в состоянии ехать из тюрьмы прямо домой. Я так сильно дрожала, что не могла даже управлять машиной и дважды пропустила выезд с шоссе. Я пошла на эту встречу, чтобы сказать Шэю Борну, что нам не нужно его сердце. Но почему я передумала? Может, потому, что рассердилась. Может, потому, что меня шокировали его слова. Или потому, что, если полагаться на Службу обеспечения донорскими органами, могло оказаться слишком поздно.
Кроме того, говорила я себе, вопрос, скорее всего, весьма спорный. Шанс, что Борн в физическом смысле подойдет Клэр, ничтожен. Его сердце, вероятно, слишком велико для детского тела. К тому же у него могли быть опасные заболевания или он мог длительно принимать лекарства, что лишало его права стать донором.
И все же другая моя часть постоянно думала: а что, если?..
Могу ли я позволить себе надеяться? И смогу ли это выдержать, если в очередной раз надежда будет разбита Шэем Борном?
К тому времени, как я успокоилась и смогла поехать домой и увидеться с Клэр, был уже поздний вечер. Я заранее договорилась с соседкой, чтобы та заходила к дочери каждый час в течение дня, поскольку Клэр категорически отвергла формальную няню. Когда я вошла в гостиную, Клэр крепко спала на диване, а пес свернулся у нее в ногах. Дадли, достойный часовой, поднял голову.
Где ты был, когда у меня отняли Элизабет? – не в первый раз подумала я, почесывая Дадли за ухом. На протяжении многих дней после убийства я брала щенка на руки, заглядывая ему в глаза и воображая, что он может дать мне ответы, в которых я отчаянно нуждалась.
Я выключила бормочущий телевизор и села рядом с Клэр. Если она получит сердце Шэя Борна, неужели я буду смотреть на свою дочь, но видеть его ответный взгляд?
Смогу ли я это выдержать?
А если не смогу… выживет ли Клэр?
Я пристроилась к ней, вытянувшись рядом на диване. Во сне она прижалась ко мне, как кусочек пазла, вставший на место. Я притронулась губами ко лбу дочери, бессознательно проверяя температуру. Теперь это моя жизнь и жизнь Клэр: игра в ожидание. Как и Шэй Борн, сидящий в камере и ожидающий своей очереди умереть, мы сидели взаперти из-за болезни Клэр, ожидая ее очереди жить.
Не судите меня, если вы не засыпаете на диване с вашим больным ребенком, думая, что это может быть его последняя ночь.
Вместо этого спросите: ты это сделаешь?
Сможешь ли отказаться от мести кому-то, кого ненавидишь, если это поможет спасти любимое существо?
Захочешь ли, чтобы сбылись твои мечты, если за этим стоит исполнение предсмертного желания твоего врага?
Мэгги
В школе я была из тех учеников, которые не забывают ставить черточку на «t» и точку над «i». Я старалась выравнивать записи в тетрадях по правому краю, чтобы текст не выглядел «рваным». Я мастерила замысловатые обложки: крошечную, двухмерную работающую гильотину для моего эссе по «Повести о двух городах». Лабораторную по физике, посвященную призмам, я оформила красочным заголовком; алая буква для… ну, вы поняли.
Вот почему составление письма уполномоченному по исправительным учреждениям немного напомнило мне мои ученические дни. Там было несколько частей: расшифровка стенограммы заявления Шэя Борна о том, что он хочет стать донором сердца для сестры жертвы; заключение кардиохирурга Клэр Нилон, согласно которому она, чтобы выжить, действительно нуждается в пересадке сердца. Для облегчения медицинского осмотра, позволившего бы определить, подходит сердце Шэя для Клэр, я предварительно созвонилась с врачом. Кроме того, я целый час разговаривала по телефону с координатором Службы обеспечения донорскими органами, чтобы подтвердить, что если Шэй отдает свое сердце, то он может сам выбрать реципиента. Я скрепила все эти документы блестящей серебряной скрепкой в виде бабочки, а затем вернулась к компьютеру, чтобы закончить свое письмо уполномоченному Линчу.
Как следует из письма духовного наставника заключенного, отца Майкла Райта, казнь посредством смертельной инъекции не только помешает обвиняемому пожертвовать свое сердце Клэр Нилон, но и противоречит обрядам его религии, что является вопиющим нарушением прав согласно Первой поправке. Поэтому, в соответствии с Уголовным кодексом Нью-Гэмпшира 630:5, раздел XIV, уполномоченному по исправительным учреждениям не рекомендуется приводить в исполнение смертный приговор посредством летальной инъекции. С другой стороны, приведение смертного приговора через повешение не только разрешается Уголовным кодексом, но и позволит обвиняемому отправлять свои религиозные обряды вплоть до момента смерти.
Представляю себе, как отвисла челюсть у уполномоченного в тот момент, когда до него дошло, что мне удалось связать воедино два несопоставимых закона, вследствие чего несколько следующих недель превратятся в сущий ад.
Более того, наш офис готов работать совместно с уполномоченным по исправительным учреждениям для упрощения необходимых действий, поскольку перед пожертвованием органа надлежит проверить тканевую совместимость и провести другие медицинские исследования, поскольку при подготовке донорских органов время играет важную роль.
Не говоря о том, что я вам не доверяю.
Исходя из очевидных причин необходимо быстро уладить это дело.
Мы не располагаем достаточным временем для тщательной подготовки этого дела, поскольку как у Шэя Борна, так и у Клэр мало времени, точка.
Искренне Ваша,
адвокат Мэгги Блум
Я распечатала письмо и вложила в надписанный конверт из плотной бумаги. Заклеивая его, просила: «Пожалуйста, пусть все получится».
С кем я говорила?
Я не верю в Бога. Больше не верю.
Я атеистка.
Или так я говорила себе, пусть даже какая-то сокровенная часть меня надеялась, что я ошибаюсь.
Люций
Люди подчас думают, что знают, чего им больше всего будет недоставать, если они поменяются со мной местами и окажутся в тюремной камере. Еда, свежий воздух, любимые джинсы, секс – поверьте, я все это слышал, и все это неправда. Чего больше всего не хватает в тюрьме, так это выбора. У тебя нет свободы волеизъявления: волосы тебе стригут так же, как и всем. Ешь то, что дают и когда дают. Тебе говорят, когда можно принимать душ, испражняться, бриться. Даже наши разговоры предписаны: если в обычной жизни кто-то толкнет тебя, он скажет «извини». Если кто-то толкнет тебя здесь, ты скажешь «какого черта, урод», не дав ему даже рта раскрыть. Если этого не сделаешь, то превратишься в мишень.
Причина, по которой мы теперь лишены выбора, заключается в том, что в прошлом мы сделали неверный выбор. Вот почему всех нас так взволновала попытка Шэя умереть на своих условиях. Казнь оставалась казнью, но даже это мизерное преимущество превосходило то, что мы имели ежедневно. Я мог лишь мечтать о том, как изменился бы мой мир, получи мы возможность выбирать между оранжевым и желтым комбинезоном, между ложкой и вилкой во время еды вместо универсальной пластиковой комбинации того и другого. Но чем больше нас вдохновляла эта возможность, да, возможность… тем удрученней становился Шэй.