– Может быть, – сказал он мне как-то днем, когда сломались кондиционеры и мы буквально подыхали в камерах, – надо просто дать им сделать то, чего они хотят.
В качестве акта милосердия надзиратели открыли дверь в тренировочную камеру, чтобы вызвать сквозняк, но этого не случилось.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что подумают, будто я начал войну, – ответил Шэй.
– Ну уж конечно! – рассмеялся Крэш. – Это я здесь упражняюсь в стрельбе.
Днем Крэш вколол себе бенадрил. Многие заключенные мастерили самодельные шприцы, которые затачивались о спичечный коробок. Бенадрил выдавала тюремная медсестра, можно было накопить лекарство и потом, открыв капсулы, высыпать содержимое в ложку и разогреть его над горелкой, сделанной из банок из-под газировки. Получалась наркота, но из-за буферных веществ, содержащихся в лекарстве, можно было и свихнуться.
– Что скажешь, господин мессия? Ширнуться хочешь?
– Наверняка не хочет, – ответил за него я.
– По-моему, он разговаривал не с тобой, – сказал Шэй мне и потом Крэшу: – Давай.
Крэш рассмеялся:
– Думаю, не так уж хорошо ты его знаешь, педрила. Разве я не прав, смертник?
У Крэша не было нравственных ориентиров. Когда это отвечало его нуждам, он равнялся на «Арийское братство». Он рассуждал о террористических атаках, и он аплодировал, когда мы смотрели репортаж о разрушении Центра международной торговли. У него был список жертв на тот случай, если бы он когда-нибудь вышел из тюрьмы. Он хотел, чтобы его дети, когда вырастут, стали наркоманами, торговцами или шлюхами, и говорил, что будет разочарован, если они станут кем-то другим. Однажды я слышал, как он описывал свою встречу с трехлетней дочерью: чтобы гордиться ею, он велел девочке стукнуть другого ребенка в детском саду и не приходить, пока она не сделает этого. И вот я смотрел, как он подбрасывает Шэю наркоту, тщательно спрятанную в разобранный аккумулятор с жидким бенадрилом внутри. Шэй прижал иглу к сгибу локтя и поднес большой палец к поршню.
После чего выдавил драгоценное зелье на пол галереи.
– Какого дьявола! – взорвался Крэш. – Верни сейчас же!
– Разве ты не слышал? Я Иисус. Мне надлежит спасти тебя, – заявил Шэй.
– Я не хочу, чтобы меня спасали! – завопил Крэш. – Хочу назад свои погремушки!
– Иди и забери, – сказал Шэй, просунув под дверь гильзу, которая оказалась прямо на площадке. – Эй, офицер! – позвал он. – Идите посмотрите, что придумал Крэш.
Вошли надзиратели, чтобы конфисковать наркотик и выписать Крэшу направление в карцер. Тот шарахнул кулаком по металлической двери:
– Клянусь, Борн, когда ты меньше всего будешь этого ожидать…
Его прервал голос начальника тюрьмы Койна, долетевший из внутреннего двора.
– Я только что приобрел чертову каталку для перевозки трупов! – прокричал Койн, переговариваясь с кем-то, кого мы не видели. – Что с ней делать дальше?
И когда он замолчал, мы все кое-что заметили – или отсутствие кое-чего. Непрекращающиеся стук молотков и звон пил, раздававшиеся в течение нескольких месяцев, пока тюрьма сооружала камеру для казни Шэя, вдруг смолкли. Мы слышали лишь полную блаженную тишину.
– …ты подохнешь, – закончил свою мысль Крэш.
Однако мы усомнились, что это окажется правдой.
Майкл
В Хелдретче, штат Мичиган, преподобный Арбогат Джастус читал проповеди для автомобилистов. Воскресным утром они прибывали в церковь Бога во Христе на машинах и получали голубые флаеры с соответствующими дневной службе отрывками из Писания и советом настроить приемники на AM 1620, чтобы лучше слышать его преподобие, когда он встанет за кафедру, которая прежде была барной стойкой в автокинотеатре. Я мог бы посмеяться над этим, но его приход насчитывал шестьсот человек. Это убедило меня, что в мире есть немало людей, пожелавших оставлять листки с молитвенными просьбами под стеклоочистителями и получать причастие из рук служек на роликовых коньках.
Полагаю, ему не потребовалось больших усилий для перехода от большого экрана к маленькому, и поэтому преподобный Джастус также вел духовный кабельный телеканал под названием SOS («спасите наши души»). Я несколько раз попадал на него, переключая каналы. Меня это пленяло, так же как пленяла «Неделя акул» на канале «Дискавери». Мне было интересно узнавать новое, но с безопасного расстояния. На телевидении Джастус пользовался подводкой для глаз и носил костюмы в цветовом диапазоне леденцов на палочке. Когда наступало время петь гимны, его жена играла на аккордеоне. Все это казалось пародией на веру в моем представлении – тихую, умиротворяющую, без излишней пышности и театральности, – поэтому я всегда в конечном счете переключал этот канал.
Однажды, когда я поехал навестить Шэя, мой автомобиль застрял в потоке других недалеко от тюрьмы. От машины к машине пробирались люди с сияющими обветренными лицами жителей Среднего Запада. На них были зеленые футболки с названием церкви Джастуса на спине, выведенным поверх поблекшего изображения кабриолета «шевроле-кабриолета» пятьдесят седьмого года.
Ко мне подошла девушка, и я опустил стекло.
– Господь вас благослови! – С этими словами она протянула мне желтую бумажку.
На листке был изображен Иисус с дружественно поднятыми руками, парящий в овале зеркала заднего вида. Надпись гласила: «Предметы в зеркале ближе, чем вам кажется». А ниже: «Шэй Борн – волк в овечьей шкуре? Не дайте лжепророку ввести вас в заблуждение!»
Наконец вереница авто с пыхтеньем поползла вперед, и я свернул на парковку. Пришлось поставить машину на траву – все места вокруг были заняты. Толпы, ожидающие Шэя, и пресса, освещающая его историю, не рассеялись.
Однако, подойдя к зданию, я понял, что в тот момент внимание большинства было привлечено не к Шэю, а к мужчине в костюме-тройке цвета лайма с пасторским воротничком. Он стоял достаточно близко, и я заметил грим на его лице и подведенные глаза. Мне стало ясно, что преподобный Арбогат Джастус переместился в сферу сателлитного пасторства… избрав первой остановкой тюрьму.
– Чудеса ничего не значат, – объявил Джастус. – Мир переполнен лжепророками. В Откровении говорится о звере, одурачивающем людей с помощью чудес, которым они поклоняются. Знаете, что происходит с этим зверем в Судный день? Его и всех одураченных бросают в огненное озеро. Вам этого хочется?
Из толпы вырвалась вперед женщина.
– Нет! – прорыдала она. – Я хочу идти с Господом.
– Иисус слышит тебя, сестра, – произнес преподобный Джастус, – потому что Он здесь, с нами. Не внутри тюрьмы, как лжепророк Шэй Борн!
Новообращенные ответили ревом. Но не молчали и те, кто не отступился от Шэя.
– Откуда нам знать, что вы не лжепророк? – выкрикнул молодой человек.
Женщина рядом со мной крепче прижала к себе больного ребенка. Взглянув на мой пасторский воротничок, она нахмурилась:
– Вы с ним?
– Нет, – ответил я. – Определенно нет.
– Хорошо, – кивнула она, – мне не нужны советы от человека, проповедующего с буфетной кафедры.
Я собирался возразить, но меня отвлек дородный мужчина, который стащил преподобного Арбогата Джастуса с импровизированной кафедры и вытолкнул в толпу.
Камеры, разумеется, продолжали снимать.
Недолго думая и позабыв о репортерах, я бросился вперед и спас Арбогата Джастуса из лап толпы. Задыхаясь, он схватился за меня, и мы выбрались на гранитный бортик, ограничивающий парковку.
Оглядываясь назад, я теперь не понимаю, зачем выбрал для себя роль героя. И уж совсем не понимаю, зачем сказал следующие слова. С философской точки зрения мы с преподобным Джастусом были из одной команды, пусть даже преподносили религию в разных стилях. Но я также понимал, что Шэй – возможно, впервые в жизни – пытался сделать что-то достойное. И он не заслуживал, чтобы его за это порочили.
Наверное, я не верил в Шэя, но я верил ему.
Я почувствовал, как ко мне повернулся широкий белый глаз телекамеры, а потом еще несколько других.
– Не сомневаюсь, преподобный Джастус пришел сюда, полагая, что говорит вам правду. Что ж, Шэй Борн тоже. Перед тем как покинуть этот мир, он хочет сделать одно-единственное дело – спасти жизнь ребенка. Иисус, которого я знаю, наверняка одобрил бы это. И, – добавил я, обращаясь к Джастусу, – Иисус, которого я знаю, не стал бы посылать людей в огненный ад за то, что они пытаются искупить свои грехи. Иисус, которого я знаю, верил, что должен быть второй шанс.
Когда преподобный Джастус осознал, что я, возможно, спас его от толпы, чтобы вновь принести в жертву, у него покраснело лицо.
– Только Божье слово истинно, – провозгласил он хорошо поставленным голосом, – а у Шэя Борна не эти слова на устах.
Что ж, с этим не поспоришь. За все время нашего общения с Шэем он ни разу не цитировал Новый Завет. Скорее уж он мог выругаться или вдруг начинал рассуждать о хантавирусах или правительственном заговоре.
– Вы совершенно правы, – сказал я. – Он пытается сделать что-то, чего никогда не делал прежде. Он задает вопросы о положении вещей. Он пытается предложить другой путь – лучший путь. И он согласен умереть за то, чтобы это произошло… И да, я готов поспорить: у парня вроде Шэя Борна может найтись много общего с Иисусом.
Кивнув, я спустился с гранитного бортика и стал проталкиваться сквозь толпу к пункту охраны, где меня встретил надзиратель.
– Отец, – сказал он, качая головой, – вы понятия не имеете, во что ввязались.
И как подтверждение зазвонил мой сотовый: рассерженный отец Уолтер звал меня немедленно вернуться в церковь Святой Екатерины.
Я сидел в первом ряду церкви, а отец Уолтер вышагивал передо мной.
– А что, если я выдвинул эти обвинения, поддавшись Святому Духу? – предположил я и получил в ответ испепеляющий взгляд.
– Не понимаю, – сказал отец Уолтер. – Ради всего святого, зачем вам было говорить нечто подобное… в прямом эфире…
– Я не хотел…
– …когда вы знали, что от этого пострадает наша церковь?