Прочитав этот стих дважды, я потер глаза. Что-то подсказывало мне, что я уже слышал эти слова раньше.
И тогда я понял где.
Их произнес Шэй при первой встрече со мной, когда объяснял, почему хочет пожертвовать свое сердце Клэр Нилон.
Я продолжал внимательно читать, вновь и вновь слыша голос Шэя.
Те, которые мертвы, не живы, и те, которые живы, не умрут.
Мы пришли от света.
Разруби дерево, я – там; подними камень, и ты найдешь меня там[15].
Когда я впервые попал на американские горки, то чувствовал себя так же: будто земля уходит у меня из-под ног, будто подступает тошнота, будто мне надо за что-то ухватиться.
Если вы спросите у десяти человек на улице, слышали ли они о Гностических Евангелиях, девять посмотрят на вас как на сумасшедшего. По сути дела, большинство людей в наше время не смогут процитировать даже Десять заповедей. Религиозное обучение Шэя Борна было скудным и отрывочным. Единственное чтиво, которое я видел у него в руках, был иллюстрированный журнал с девицами в купальниках. Он еле-еле писал, с трудом договаривал фразу до конца. Его формальное обучение закончилось получением аттестата о среднем образовании в исправительном учреждении для несовершеннолетних.
Но тогда каким образом Шэй Борн запомнил строчки из Евангелия от Фомы? Где в своей жизни Борн мог на него натолкнуться?
Единственный ответ, который приходит на ум, – этого не было.
Все это могло быть совпадением.
Я мог неточно помнить его слова.
Или, возможно, я ошибаюсь на его счет.
За последние три недели я то и дело проталкивался через толпу, собравшуюся перед тюрьмой. Я выключал телевизор, когда очередной мудрец высказывал предположение, что Шэй может быть мессией. В конце концов, мне ли не знать – я священник, я давал обет, я знаю, что существует только один Бог. Его послание записано в Библии. Помимо всего прочего, Шэй не говорил словами Иисуса из четырех канонических Евангелий.
Но было и пятое. Евангелие, не вошедшее в Библию, но столь же древнее. Евангелие, поддерживающее верования какой-то части людей при зарождении христианства. Евангелие, которое цитировал Шэй Борн.
Может быть, зачинатели Церкви поняли его неправильно?
А вдруг настоящими были отвергнутые и развенчанные Евангелия, а те, что были отобраны для Нового Завета, являются их приукрашенными версиями? Произносил ли Иисус слова, приведенные в Евангелии от Фомы?
Если так, то это означало бы, что выводы, сделанные в отношении Шэя Борна, могут быть недалеки от истины.
И это объясняет, почему мессия может вернуться под маской убийцы – посмотреть, поймем ли мы правильно на этот раз.
Я встал с кресла, прижимая к себе книгу, и начал молиться.
«Отец Небесный, – про себя произнес я, – помоги мне разобраться».
Я вздрогнул от телефонного звонка и взглянул на часы. Кто стал бы звонить мне в три часа ночи?
– Отец Майкл? Говорит надзиратель Смайт из тюрьмы. Извините, что беспокою в такой час, но у Шэя Борна случился очередной припадок. Мы подумали, вы захотите узнать.
– Шэй в порядке?
– Он в лазарете, – ответил Смайт. – Спрашивал про вас.
В этот час люди, разбившие лагерь перед зданием тюрьмы, спали в своих палатках под громадными прожекторами, искусственный свет которых заливал тюремный фасад.
Меня впустили в приемную, где ждал Смайт.
– Что случилось?
– Никто не знает, – ответил офицер. – Нас снова предупредил Дефрен. Камера наблюдения ничего не показала.
Мы вошли в лазарет. В дальнем сумрачном углу на кровати полулежал Шэй, рядом с ним сидела медсестра. Одной рукой он держал стакан, из которого пил сок через соломинку, другая была пристегнута наручником к раме кровати. Из-под его больничной сорочки шли провода.
– Как он? – шепнул я.
– Будет жить, – ответила медсестра, но потом, осознав свою ошибку, мучительно покраснела. – Мы подключили его к кардиомонитору. Пока все нормально.
Я сел на стул рядом с Шэем, вопросительно глядя на нее и Смайта:
– Оставите нас на минуту для разговора?
– На большее можно и не рассчитывать, – сказала медсестра. – Мы только что дали ему успокоительное.
Они перешли в противоположный конец комнаты, и я наклонился к Шэю:
– Как ты?
– Вы не поверите, если я расскажу.
– Ну, попробуй, – отозвался я.
Он огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто.
– Я смотрел документальный фильм о том, как делают шоколадную карамель. Начал уставать и встал, чтобы выключить телик. Но не успел нажать на кнопку, как свет из телевизора шарахнул по мне, словно электрическим разрядом. Я прямо почувствовал, как в крови у меня движутся эти штуки, как их там – корпус…
– Корпускулы.
– Ага, точно, они самые. Терпеть не могу это слово. Вы когда-нибудь смотрели «Звездный путь», где инопланетяне высасывают из всего соль? Я всегда считал, что их следует называть корпускулами. Вы произнесли это слово, и сразу сделалось кисло во рту, будто ешь лимон…
– Шэй, ты говорил о свете.
– Ах да… Мне показалось, я начинаю кипеть изнутри и глаза превращаются в студень. Я пытался закричать, но челюсти у меня были сомкнуты. Потом я проснулся здесь, чувствуя, что меня досуха высосали. Корпускулы.
– Медсестра сказала, это был припадок. Ты помнишь что-то еще?
– Помню, о чем я думал, – ответил Шэй. – Вот что я почувствую.
– В смысле?
– Когда буду умирать.
Я глубоко вдохнул:
– Как-то ты рассказывал, что уснул в машине, когда был маленьким. И кто-то отнес тебя домой и положил в постель, а проснувшись утром, ты автоматически знал, что снова оказался дома. Вот что, я думаю, чувствуешь, когда умираешь.
– Это было бы хорошо, – произнес Шэй глубоким, нетвердым голосом. – Приятно будет узнать, какой он, дом.
В мозгу у меня вдруг всплыла фраза, прочитанная час назад: «Царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его»[16].
Хотя я и знал, что время сейчас неподходящее, что я пришел сюда ради Шэя, я все же придвинулся ближе и прошептал ему в самое ухо:
– Где ты нашел Евангелие от Фомы?
Шэй тупо уставился на меня.
– Какого Фомы? – спросил он, и веки его сомкнулись.
Пока я ехал из тюрьмы, в моей голове звучал голос отца Уолтера: «Он вас надул». Упомянув Евангелие от Фомы, я не уловил в глазах Шэя ни малейшего проблеска узнавания. К тому же он был под влиянием успокоительного и вряд ли смог бы продолжать вводить меня в заблуждение.
Так ли чувствовали себя иудеи, встретившие Иисуса и признавшие в Нем нечто большее, чем просто одаренного раввина? Мне не с чем было сравнивать. Я вырос в католичестве, стал священником. Я не могу припомнить такого случая, чтобы я не верил в то, что Иисус был мессией.
Правда, я знал одного человека, который мог бы.
У раввина Блума не было синагоги, поскольку она сгорела, но он снимал офис неподалеку от школы, где проходила служба. Я подождал его перед запертой дверью, и он появился около восьми часов утра.
– Ух ты! – воскликнул он, увидев перед собой взъерошенного каноника с красными глазами, сжимающего мотоциклетный шлем и томик с текстами из Наг-Хаммади. – Я мог бы одолжить книгу больше чем на одну ночь.
– Почему евреи не верят в то, что Иисус был мессией?
Он отпер дверь офиса.
– Для ответа мне придется выпить по крайней мере полторы чашки кофе, – сказал Блум. – Входите.
Предложив мне сесть, он принялся готовить кофе. Его офис был очень похож на кабинет отца Уолтера в церкви Святой Екатерины – притягательный, уютный. Место, в котором хочется посидеть и поговорить. Правда, бросалось в глаза и отличие. Комнатные растения раввина Блума были живыми. У отца Уолтера они были искусственными, купленными на пожертвования прихожан, после того как у него погибли все живые цветы, начиная от фикуса и кончая африканской фиалкой.
– Я только что из тюрьмы. У Шэя Борна случился очередной припадок, – сообщил я.
– Вы видели Мэгги?
– Нет пока. – Я взглянул на него. – Вы не ответили на мой вопрос.
– Я еще не выпил кофе.
Поднявшись, он налил нам по чашке и, не спрашивая, положил мне сахар и добавил молока.
– Евреи не считают Иисуса мессией, потому что Он не соответствовал критериям для иудейского мессии. Все это достаточно просто, и все изложено Маймонидом. Иудейский Мошиах приведет евреев обратно в Израиль и создаст правительство в Иерусалиме – центре политической власти мира как для евреев, так и для язычников. Он восстановит Храм и сделает иудейский закон важнейшим законом земли. Он воскресит мертвых – всех мертвых – и возвестит о наступлении великой эпохи мира, когда все будут верить в Бога. Он будет потомком Давида, царем и воином, судьей и великим лидером, но останется при этом бесспорно человечным. – Блум поставил передо мной чашку. – Мы верим, что в каждом поколении рождается человек с потенциалом Мошиаха. Но если мессианский век не наступает и тот человек умирает, значит это не он.
– Как Иисус.
– Лично я всегда воспринимал Иисуса как великого патриота. Он был добрым иудеем, который, вероятно, носил кипу и подчинялся Торе и никогда не замышлял зачинать новую религию. Он ненавидел римлян и хотел, чтобы они ушли из Иерусалима. Его обвинили в политическом неповиновении, приговорили к казни. Да, Его приговорил иудейский первосвященник Каиафа, которого большинство иудеев ненавидели за его приверженность римлянам. – Блум взглянул на меня поверх края кофейной чашки. – Был ли Иисус хорошим парнем? Да. Великим учителем? Безусловно. Мессией? Не знаю.
– Иисус сделал массу библейских предсказаний в отношении мессианской веры.
– Но были ли они ключевыми? – спросил раввин Блум. – Допустим, вы не знали меня и я попросил о встрече с вами. Я сказал, что буду стоять у входа в «Стиплгейт молл» в десять часов в гавайской рубашке, у меня курчавые рыжие волосы и я буду слушать на айподе