– Эти слова, – сказал он, – режут мне глотку.
– Ваша честь, – чувствуя приближающуюся катастрофу, сразу же обратилась я к судье, – можно сделать перерыв?
Шэй начал раскачиваться взад-вперед.
– Пятнадцать минут, – объявил судья Хейг.
К Шэю подошли федеральные маршалы, чтобы взять его под стражу. Он в страхе съежился и поднял руки для защиты. И мы все увидели, что бывшие на нем цепи – наручники, ножные кандалы и цепь на поясе, те, что громыхали во время процесса, – со звоном упали на пол, словно были такими же эфемерными, как дым.
Религия часто мешает Богу.
Мэгги
Шэй стоял, раскинув руки, не менее нас удивленный этим освобождением от цепей. После мгновения всеобщего ступора в зале суда возник хаос. С мест для публики послышались крики. Один из маршалов поспешил к судье, чтобы отвести его в кабинет, а другой наставил на Шэя оружие, приказав ему поднять руки вверх. Шэй замер, и маршал проворно надел на него наручники.
– Остановитесь! – прокричал у меня за спиной отец Майкл. – Он не понимает, что происходит.
Маршал толкнул Шэя на деревянный пол, и тот в ужасе поднял на нас взгляд.
Я резко повернулась к священнику:
– Да что это такое, черт возьми?! Он что, превратился из Иисуса в иллюзиониста Гудини?
– Он способен на такое, – произнес отец Майкл, и мне показалось, я услышала в его голосе нотку удовлетворения. – Я пытался вам об этом сказать.
– А теперь скажу я, – парировала я. – Наш приятель Шэй заработал себе билет в одну сторону на каталку со смертельной инъекцией, если только один из нас не сможет объяснить судье Хейгу смысл произошедшего.
– Вы – его адвокат, – сказал Майкл.
– А вы – духовник.
– Помните, я говорил вам, что Шэй не захочет со мной разговаривать?
Я закатила глаза:
– Может быть, перестанем притворяться школьниками и займемся своими обязанностями?
Он отвел взгляд, и я сразу поняла, что предстоящий разговор не будет приятным.
Зал суда опустел. Мне предстояло достучаться до Шэя, чтобы внушить ему единственную здравую мысль, которую, как я надеялась, он сумеет изложить на свидетельском месте. У меня не было времени выслушивать исповедь отца Майкла.
– Я состоял в коллегии присяжных, приговоривших Шэя к смерти, – вдруг изрек священник.
В мои подростковые годы мама пользовалась одной уловкой: если я вдруг скажу что-нибудь, от чего ей захочется закричать, или двинуть меня, или то и другое, то, прежде чем ответить, она считала до десяти. И вот я чувствую, как у меня округляются губы для произнесения этих цифр, и с некоторым смущением осознаю, что в конечном счете стала такой же, как мама.
– Это все? – спросила я.
– А этого не достаточно?
– Просто хотела убедиться.
В моей голове проносились всякие мысли. У меня могут быть неприятности из-за того, что заранее не сказала об этом Гринлифу. Но я и не знала заранее.
– Есть какая-то причина, почему вы так долго это умалчивали?
– «Не спрашивайте, не говорите», – повторил он мои собственные слова. – Поначалу я думал, что помогу Шэю понять искупление и потом расскажу вам правду. Но в конечном счете Шэй сам просветил меня по поводу искупления, а вы уверяли, что мои свидетельские показания очень важны, и я подумал: может, вам лучше не знать. Я подумал: это в той же степени навредит суду…
Я подняла руку, останавливая его:
– Вы поддерживаете ее? Смертную казнь?
Священник ответил не сразу:
– Прежде поддерживал.
Мне придется известить об этом Гринлифа. Даже если показания отца Майкла вычеркнут из протокола, нельзя заставить судью забыть услышанное – вред уже нанесен. А сейчас предстояло нечто более важное.
– Мне пора идти. – Я обнаружила Шэя в отведенном ему помещении; он был по-прежнему в смятении, глаза крепко зажмурены. – Шэй, – позвала я, – это Мэгги. Посмотрите на меня.
– Не могу! – вскрикнул он. – Убавьте громкость.
В помещении было тихо – ни радио, ни каких-то звуков. Я глянула на маршала, но тот пожал плечами.
– Шэй… – опять обратилась к нему я, подходя к прутьям решетки. – Откройте глаза. – (Он приоткрыл один глаз, потом другой.) – Расскажите, как вы это сделали.
– Что – сделал?
– Это маленькое волшебство.
Он покачал головой:
– Я ничего не делал.
– Вам удалось освободиться от наручников, – напомнила я. – Что вы сделали: смастерили ключ и спрятали его под подкладку?
– У меня нет ключа. Я не отпирал кандалы.
Что ж, формально это было правдой. То, что я увидела, – это со звоном упавшие на пол скрепленные наручники, а руки Шэя каким-то образом освободились от них. Он наверняка мог открыть замки, а потом снова запереть их, но это было бы не так быстро и шумно, и мы все услышали бы лязг.
А мы не слышали.
– Я ничего не сделал, – повторил Шэй.
Когда-то я читала о фокусниках, умеющих смещать плечевые кости, чтобы выбраться из смирительной рубашки. Может быть, в этом и состоит секрет Шэя. Может быть, дело в гипермобильности суставов его пальцев и он способен втихомолку выскользнуть из металлических оков.
– Ладно, пусть так, – тяжело вздохнула я. – Вот в чем дело, Шэй. Не знаю, фокусник вы или мессия. Я не очень понимаю в спасении, чудесах или в том, о чем говорили отец Майкл и Иэн Флетчер. Я не знаю даже, верю ли я в Бога. Но в чем я разбираюсь, так это в законах. И прямо сейчас все люди в зале суда считают вас абсолютно помешанным. Вам надо собраться с духом. – Я взглянула на Шэя и увидела его сосредоточенный взгляд, ясные и умные глаза. – У вас есть единственный шанс, – медленно произнесла я. – Один шанс поговорить с человеком, который будет решать, как вы умрете и будет ли жить Клэр Нилон. Так что же вы ему скажете?
Однажды, когда я училась в шестом классе, я позволила самой популярной девчонке в школе списать у меня контрольную по математике.
– Знаешь что? – сказала она после. – Не такая уж ты неотесанная.
Она разрешила мне сидеть с ней за ланчем, и одним восхитительным субботним днем меня пригласили в торговую галерею с компанией ее подружек. В магазинах они прыскали себе на запястья духи и примеряли дорогие узкие джинсы, а моего размера там даже не было. Я сказала им, что у меня месячные и что я даже не покупаю джинсы, когда у меня раздут живот, – полное вранье. Но все же одна девочка предложила показать мне, как вызвать у себя рвоту, чтобы сбросить лишние пять фунтов. Как раз в этот момент мне делали макияж у прилавка косметики «Клиник», хоть я ничего не собиралась покупать. И, взглянув в зеркало, я поняла, что мне не нравится та, которую я вижу. Я потеряла себя в угоду этим девчонкам.
Глядя на Шэя, вновь занимающего место свидетеля, я вспомнила о том трепете школьницы, когда на время стала частью тусовки, стала популярной. Публика затихла, ожидая очередной вспышки, но Шэй был уравновешен и спокоен, даже чрезмерно тих. Вновь закованный в кандалы, он неловко сидел, ни на кого не глядя и дожидаясь, когда я обращусь к нему с тем самым вопросом. Интересно, думала я, возвращение его к образу истца говорит больше о том, кем он желает быть, или о том, кем стала я?
– Шэй, – начала я, – что вы хотите сказать данному суду?
Он перевел взгляд на потолок, словно ожидая, что оттуда, как снег, посыплются слова.
– «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим»[23], – пробормотал он.
– Аминь, – послышался с галереи женский голос.
Честно говоря, не это я имела в виду, когда сказала Шэю, что он может совершить последнюю попытку склонить суд в свою пользу. Для меня религиозные писания звучали так же странно и напыщенно, как диатриба, произнесенная Шэем на предмет организованной религии. Но возможно, Шэй был умнее меня, потому что его цитата заставила судью скривить губы.
– Это из Библии, мистер Борн?
– Не знаю, – ответил Шэй. – Не помню, откуда это.
Над моим плечом пролетел крошечный бумажный самолетик и приземлился ко мне на колени. Развернув бумагу, я прочла торопливо нацарапанную записку отца Майкла.
– Да, Ваша честь, – быстро сказала я. – Из Библии.
– Маршал, принесите мне Библию, – попросил судья Хейг; он начал листать страницы из тонкой гладкой бумаги. – Миз Блум, вы, случайно, не знаете, в каком месте?
Я не знала, когда Шэй Борн читал Писание и читал ли вообще. Цитата могла прийти от священника, она могла прийти от Бога; это могла быть единственная известная ему строчка из Ветхого Завета. Но каким-то образом Шэй пробудил интерес у судьи Хейга, который не отмахнулся от моего клиента, а водил пальцем по страницам Библии, как слепой по шрифту Брайля.
Я встала, вооруженная подсказкой отца Майкла.
– Это из Книги Исаии, Ваша честь, – сказала я.
Во время перерыва я поехала в свой офис. Не по соображениям непоколебимой служебной этики – хотя формально одновременно с делом Шэя у меня было шестнадцать других дел, но мой босс разрешил мне отложить их до лучших времен, – а потому, что мне необходимо было на время отрешиться от суда.
Увидев меня, секретарша прищурилась:
– А ты разве не должна быть…
– Да! – выпалила я, проходя к своему столу через лабиринт картотечных шкафов.
Я не знала, как выходка Шэя подействует на судью. Я не знала, проиграла ли дело, еще до представления защитой свидетелей. Но зато я знала, что плохо спала последние три недели, что у меня нет корма для Оливера и вообще сегодня поганый день. Я провела руками по лицу, сообразив, что, вероятно, смазала тушь.
Вздохнув, я взглянула на гору документов на столе, которая постоянно росла, поскольку я не удосуживалась разбирать их. Там лежала апелляция, составленная в Верховном суде адвокатами одного скинхеда, написавшего белой краской слово «тюрбанник» на подъездной дорожке своего работодателя, владельца магаз