Глава 3. Культуры слова
Беда Достопочтенный поместил перечень своих трудов в заключительной главе «Церковной истории народа англов» (731 г.). В него вошли тридцать восемь сочинений[229], затрагивавшие практически все области знания, — экзегетические комментарии на книги Библии, трактаты по грамматике и риторике, хронологии, космологии, церковные гимны и проповеди, жития святых, исторические произведения.
Работы Беды были широко известны в средневековом христианском мире. По мысли их автора, для обучения людей, наставления в вере и распространения благочестия нужно было составить простые краткие своды знаний, извлеченных как из разнообразных произведений авторитетных богословов и ученых, так и приобретенных на основе собственного опыта. Простая и лаконичная форма трудов Беды, ясный и емкий язык изложения делали эти тексты доступными пониманию читателей, позволяя им приобщаться к наследию позднеантичной и раннесредневековой христианской культуре.
Значительную часть сочинений Беды Достопочтенного составляют богословские тексты, комментарии к Ветхому и Новому Заветам, а также его евангельские проповеди[230]. О себе англо-саксонский автор говорил, что «старательно шел по следам отцов»[231] и видел свою задачу в разъяснении и «популяризации» работ таких писателей как Блаженный Августин, Амвросий Медиоланский, Григорий I. Экзегетические труды Беды Достопочтенного и его евангельские беседы послужили образцом для писателей Каролингского возрождения.
Ряд сочинений был составлен Бедой для преподавания в школе монастыря Ярроу. Это ранние работы: «Об орфографии», «О метрическом искусстве», «О фигурах и тропах Св. Писания» (между 691 и 703 гг.)[232], руководства по математике и хронологии для расчета церковного календаря: «О временах» (703), «Об искусстве счета», «О праздновании Пасхи»[233], космологические сочинения «О природе вещей» (702–703), «Об исчислении времен» (725)[234]. В своих трудах Беда попытался воплотить идею папы Григория I о таком образовании монахов, которое было бы целиком христианским. Трактаты по латинской грамматике и основам стихосложения должны были научить англо-саксонских монахов свободному владению латинским языком — языком Писания и церкви. Заботясь о распространении вероучения среди мирян Беда, по словам его ученика Кутберта, выполнил перевод Евангелия от Иоанна на древнеанглийский язык (этот текст не сохранился).
Существенное место в трактатах англо-саксонского ученого отводилось проблемам календарного счета — арифметическому вычислению, измерению времени, описанию некоторых астрономических явлений. Особое внимание уделялось составлению пасхалий. В понимании Беды правильность этих исчислений имела большое значение для установления единственно возможного распорядка каждодневной жизни внутри церкви, для поддержания и упрочения церковного единства в Британии. Беда разработал общую методику определения дат Пасхи; на протяжении столетий его сочинения были основным руководством для календарных расчетов и использовались даже после Григорианской реформы 1582 г.
В его работах, основывавшихся на книгах Плиния Старшего и Исидора Севильского, приводились рассказы о миропорядке, времени в его малых и больших отрезках, лунных и солнечных циклах, о явлениях природы, космосе, звездах, кометах, океане и его движении. Изучение творений было для христианского ученого частью познания Бога; все они рассматривались в иерархии, и каждый ее мельчайший фрагмент восходил к Творцу. Так, в трактате «Об исчислении времен» логика Беды вела его через разные стадии от описания минимального отрезка времени, момента, к рассказу о возрастах мира и вечности[235]. Подобное же понимание места каждой вещи и ее соотношения с высшим порядком прослеживается в работе «О природе вещей», где все, от небесного свода до полевой лилии, воспринималось как свидетельство божественного могущества и величия.
К историческим трудам Беды можно отнести «Хронику шести возрастов мира» (в редакциях 703 и 725 годов, первоначально помещенную в конце трактата «Об исчислении времен»)[236], в которой излагалась мировая история в соответствии с историей Св. Писания, сопоставлялись римская, иудейская и христианская хронологические системы. Согласование светской и священной истории, установление точных дат и последовательности событий позволяло увидеть единство божественного замысла, проследить действие Провидения в истории. В работе Беда использовал собственную хронологическую систему, основанную на сопоставлении греческого и латинского переводов Библии. На основе труда настоятеля Ионы Адамнана (до 709 г.) Беда составил «Книгу о святых местах»[237].
«Церковная история народа англов»[238], законченная в 731 году, — последнее большое произведение Беды Достопочтенного, которое в Новое время снискало ему славу «отца английской истории». Сведения, приведенные Бедой, легли в основу историографических представлений о раннесредневековом прошлом англо-саксов. В «Церковной истории...» впервые в историографии летоисчисление велось от Рождества Христова. Из этого сочинения такой способ датировки событий был воспринят Павлом Диаконом, а затем широким кругом историков. Движение «народа англов» от разрозненности к церковному единству является основным сюжетом этого сочинения. Беда создал свою концепцию истории англосаксов, представив общее прошлое этих разнообразных племен как важную часть божественного замысла и истории человеческого рода.
Беда Достопочтенный был автором нескольких агиографических сочинений. «Книгу о жизни и страстях Святого Феликса Исповедника я обратил в прозу по стихотворному сочинению Паулина, Книгу о житии и страстях Святой Анастасии, плохо переведенную с греческого и еще хуже поправленную каким-то невежественным человеком, я, насколько смог, исправил по смыслу. Житие Святого отца, монаха и священника, Кутберта описал сначала в героических стихах, а затем в прозе. Историю аббатов того монастыря, где я счастлив усердно служить высшей милости, — Бенедикта, Кеолфрида и Хвэтберта, — написал в двух книгах»[239].
Оба жития св. Кутберта (705–716 и 721 г.), монаха и епископа Линдисфарна («святого острова», расположенного недалеко от Ярроу) Беда составил по просьбе линдисфарнской общины, ориентируясь на анонимное «Житие св. Кутберта», происходившее из этого монастыря. Стихотворное сочинение Беды (около тысячи гекзаметров)[240] посвящалось чудесам Кутберта; прозаический текст представлял его хорошо документированную расширенную версию[241]. В отличие от них, в «Истории аббатов монастыря в Веармуте и Ярроу — Бенедикта, Кеолфрида, Эостервина, Сигфрида и Хвэтберта» (между 725–731 г.)[242] чудеса отсутствуют. Этот текст исследователи иногда относят к историческим сочинениям Беды, публикуют под названием «История аббатов...» и анализирует вместе с «Церковной историей народа англов».
Беде также принадлежит «Мартиролог» (около 730 г.). Его текст был восстановлен исследователями из множества поздних добавлений и, в результате, содержит сто четырнадцать исторических очерков, извлеченных из трудов христианских историков[243].
Известно, что помимо стихотворного «Жития Кутберта», Беда написал поэму «О Судном Дне»[244], посвященную Акку (призывавшую к покаянию, описывавшую страдания грешников и награду праведникам), шестнадцать гимнов, один из которых включен в «Церковную историю» (похвала девственности, в честь королевы Этельреды)[245]. По свидетельству современников, Беда был автором таких работ как «Книга эпиграмм в героических и элегических стихах», а также стихов на христианскую тематику, написанных на староанглииском языке[246]. Эти сочинения не дошли до Нового времени.
Язык Церкви
Ранние работы Беды, предназначавшиеся для школы Ярроу, были посвящены латинскому языку, правописанию, риторике, основам поэтического искусства. Такой выбор был неслучайным: обучение клириков языку Церкви было одной из первостепенных задач, стоявших перед учителями и наставниками монастыря. На нем велось богослужение, произносились проповеди. Элементарного владения латынью было недостаточно для чтения Библии, книг христианских мыслителей, теологов и поэтов, наконец, для умения грамотно и красиво излагать свои мысли и писать тексты.
Трактаты Беды были рассчитаны на разные уровни владения языком; однако, чтобы их освоить, нужно было быть уже достаточно подготовленным слушателем. Сочинение «Об орфографии» о трудностях латинской грамматики и правописания предназначалось ученикам, уже способным воспринимать этот текст, но лишь осваивающим практику письма и чтения оригинальных сочинений.
В «учебнике» были приведены слова в алфавитном порядке, которые могли составлять сложности для понимания или правильного использования. Например: «Предлог Ante имеет много значений. Так, он обозначает время, когда говорится: Ни прежде меня не был создан Бог, ни после меня не был. И присутствие, как: Пред взором народов явил свою справедливость, то есть перед народами. И достоинство, как: ...Тот, кто придет после меня, был создан передо мною, то есть, меня превосходит»[247]. В трактате давались примеры верного и ошибочного словоупотребления, например: «ARBOR omne lignum dicitur, ARBUSTA non nisi fructifera». («Словом arbor называют любое дерево, arbusta — только плодовые»). Или: «ACCIDUNT mala, CONTINGUNT bona, EVENIUNT utraque». («Случаются — accidunt — дурные вещи, происходят — contingent — хорошие, следуют — eveniunt — и те и другие»)[248]. Здесь также объяснялись некоторые особенности изменения слов: «ACER, acerrimus, non acerissimus. AGILIS, agillimus, non agilissimus; et in adverbiis acerrime et agillime». «...ACER, facit pluralem acri; ACRIS, pluralem acres»[249].
Отдельную проблему для англо-саксонских монахов, которые осваивали текст Библии и работы авторов, живших во времена Римской империи, составляли слова, за которыми стояли реалии чужих культур. Беда иногда упоминал их, например, расшифровывая распространенные в произведениях римских авторов сокращения: «L sola Lucium significat. М sola, Marcum. <...> P sola — Publium; et cum R, populum Romanum; et subjecta R, Rempublicam»[250]. («Одна [буква] Л обозначает Луция, М — Марка. <...> Одна П — Публий; вместе с Р — римский народ, после Р — республика»). Однако содержание незнакомых понятий в этом трактате не объяснялось. Некоторые из таких культурных реалий (как, например, «театр») рассматривались в комментариях к Заветам и в компиляции о наименованиях мест «De Nominibus Locorum»[251].
Предполагалось, что монахи Ярроу будут ориентированы в азах греческого языка. В своем трактате Беда давал для части латинских слов греческие соответствия. В других случаях указывал на разницу слов в двух языках («Agon Graece, Latine Certamen» — «По-гречески состязание agon, по-латыни certamen»)[252].
Трактат «О метрическом искусстве» был адресован клирикам, изучавшим основы латинского стихосложения. Такие знания могли понадобиться для правильного чтения и написания церковных гимнов, литургических текстов и агиографических поэм. Беда начинал свое повествование с рассказа о буквах, гласных и согласных звуках, долготе и краткости гласных, слогах и стопах. Далее в сочинении подробно говорилось о видах стихотворных размеров и о ритме. Каждое из рассуждений сопровождалось примером, который, по-видимому, предлагалось учить наизусть.
В основе обеих работ Беды лежали поздние римские грамматические трактаты; в особенности сильной была его опора на грамматику Доната (IV в.). Однако для англо-саксонского автора представлялся важным тот контекст, в котором его ученики получали знания о латыни. Его слушатели, изучая язык, должны были находиться в христианском интеллектуальном окружении. Беда брал лексические и метрические примеры для своих сочинений в основном из Библии и произведений христианских поэтов — Проспера Аквитанского, Ювенция, Седулия, Аратора, и др., — заменяя ими цитаты из античных писателей. Таким образом, знание о латинском языке, на котором был написан огромный корпус языческой литературы, включалось в контекст христианской культуры.
«Истинно, в стихах, написанных гекзаметром, должна быть самая приятная на слух связь многочисленных стихов, которую легко найти у Аратора и у Седулия: иногда между двумя, тремя, четырьмя или пятью стихами, но иногда даже между шестью, семью или даже большим количеством следующих друг за другом стихов, как здесь:
«Lot Sodomis fugiente chaos, dum respicit uxor,
In statuam mutata salis stupefacta remansit.
Ad poenam conversa suam: quia nemo retrorsum
Noxia contempti vitans discrimina mundi,
Aspiciens salvandus erit; nec debet arator
Dignum opus exercens, multum in sua terga referre»[253].
Для примеров Беда выбирал также такие высказывания и фразы, которые могли бы напомнить ученикам о смирении и послушании; к ним, в частности, относились отрывки из бенедиктинского устава. («А: <...> Ausculto praecepta magistri» — «Внимаю наставлениям учителя»)[254]. Впрочем, он часто оставлял «нейтральные» примеры из сочинений античных поэтов, упоминая в тексте Вергилия, Овидия, Варрона, ссылаясь на их практики словоупотребления («ALLIUM, et DOLIUM, per i scribendum, non per e, sicut oleum. Virgilius allia, serpillum, per i dixit». — «Allium (чеснок) и dolium (бочка) пишутся через i, а не через е как oleum (масло). Вергилий писал allia, serpillum (тимьян) через i»).
Отношение англо-саксонского учителя к античной риторике было неоднозначным. Выше говорилось о том, что вслед за раннехристианскими авторами Беда осуждал чрезмерное увлечение светскими науками и поэзией. Изучение светских произведений, предпринятое ради них самих, понималось им как подспорье ереси. Но, одновременно, Беда считал неправильным запрет на чтение книг язычников, из которых можно было позаимствовать определенные познания. В его работах встречаются аргументы в пользу овладения искусством красноречия. Так, в своих комментариях на первую Книгу Царств Беда приводил историю Ионафана: царь Саул запретил своему народу принимать пищу до вечера, до победы над филистимлянами. Однако его сын Ионафан, не зная об этом, вкусил в лесу мед диких пчел. Таким образом, подкрепив свои силы, он смог нанести больший ущерб врагам. Беда, давая аллегорическое истолкование этому фрагменту, писал, что в нем речь шла о необходимости воздержаться от «сладости мирского красноречия», чтобы, вслед за Иеронимом, избежать опасности стать «не христианином, но цицеронианином»[255]. Но Саулу не следовало требовать от подданных полного отказа от пищи: «Приводит в смятение острый ум читающих, и принуждает отступить тот, кто полагает, что им нужно любыми средствами запретить чтение светских текстов»[256]. Христианин, подобно Иоанафану, мог извлечь пользу из «меда» — из сочинений авторов-язычников. «Гораздо надежнее сохраняется роза среди острых шипов, чем лилия в мягких листьях; гораздо вернее добрый совет, найденный на страницах апостолов, нежели Платона»[257]; но образованным людям Церкви чтение языческих текстов могло помочь исправлять заблуждения. Тот, кто отведал немного «от цветка науки Туллия», обретал большую мудрость, был способен увереннее отстаивать чистоту вероучения, и успешнее трудиться во славу Господа.
Беда считал, что библейские тексты были продиктованы Св. Духом, имели общий божественный замысел и воплощение. Их преимущество перед другими книгами он обосновывал так: «Св. Писание превосходит все иное, что было написано, не только властью, ибо оно божественное, и пользой, так как ведет к вечной жизни, но также и древностью, и стилем»[258]. В трактате «О фигурах и тропах Св. Писания» Беда рассматривал священные тексты с точки зрения его литературной формы, объясняя ученикам риторические приемы, которые часто использовались в Библии. В этом сочинении Беда также основывался на грамматике Доната. В главах этой работы он рассказывал о риторических украшениях, семнадцати фигурах, и о переносных значениях в речи и письме, тринадцати тропах на примерах из книг Заветов. — «О метафоре. Метафора — перенос вещей и слов. Это делается четырьмя способами: 1. с одушевленного на одушевленное; 2 с неодушевленного на неодушевленное; 3. с одушевленного на неодушевленное; 4. с неодушевленного на одушевленное. Таким образом: 1. с одушевленного на одушевленное делается так, как в псалме II: Зачем мятутся народы? И: Господь, который избавлял меня от льва и медведя[259]. Также в псалме CXXXVIII: Возьму ли крылья пред светом[260]. Ведь и люди и звери и крылатые одушевлены. 2. С неодушевленного на неодушевленное, как в Кн. Захарии XI: Открывай, Ливан, ворота свои. То же и в псалме VIII: Все, преходящее морскими стезями. Здесь производится перенос с города на гору, и с земли на море, ничего из которых не одушевлено. 3. С одушевленного на неодушевленное, как в Кн. Амоса I: Иссохнет вершина Кармила. Ведь [подразумевается, что] вершины имеют не горы, а люди. 4. С неодушевленного на одушевленное, как в Кн. Иезекиля XI: Возьму из плоти их сердце каменное. Ведь одушевлен не камень, а народ»[261]. — Таким образом, в сочинении Беды правила классической науки о красноречии включались в корпус христианского знания, адаптировались к церковной монашеской культуре.
В представлении Беды все, и клирики, и миряне, должны были знать наизусть основы учения, которые содержались в Символе веры и Господней молитве, и ежедневно произносить эти тексты, укрепляя душу против греха: «Благодаря этому все сообщество верующих научится преисполниться веры и с ее помощью охранять и оборонять себя от нападений нечистых духов; благодаря этому и весь хор хвалящих Бога узнает о том, что особенно угодно Его милости»[262]. Такое знание предполагало владение латинским языком. Однако опыт Веармута-Ярроу представлял, скорее, исключение, чем правило для Нортумбрии. Во времена Беды не только миряне, но и многие священники не были достаточно обученными и, следовательно, были далеки от культуры Библии.
Вопрос о том, как преодолеть такую языковую преграду, казался Беде чрезвычайно важным. «Все, кто путем постоянного чтения уже научился латыни, наверняка изучили эти тексты», — писал Беда в послании к своему ученику Эгберту, ставшему архиепископом Йорка. — «Что до неученых, знающих только родной свой язык, то пусть они выучат эти тексты на родном языке и постоянно поют их. Это следует делать не только тем, кто ведет еще жизнь мирян, но и тем клирикам и монахам, которые уже изучили латынь». Сам Беда упоминал о том, что не раз переводил Символ веры и Господню молитву на язык англов для незнавших латынь священников[263]. Из письма монаха Ярроу Кутберта известно, что незадолго до своей смерти Беда начал переводить с латыни Евангелие от Иоанна и успел закончить эту работу[264].
Священные тексты
Составляя список своих трудов, Беда особо выделял комментарии к Ветхому и Новому Заветам. «С того времени как я принял сан священника и вплоть до моего пятидесятидевятилетнего возраста я старался делать короткие примечания к Святому Писанию из трудов досточтимых отцов — для потребности своей и своих братьев...»[265]. В понимании Беды истолкование Библии было главным делом его жизни, направленным на благо верующим и церкви. Изучение Святых текстов сформировало его представления, определило строй мысли и язык повествования.
Беду можно назвать одним из наиболее выдающихся экзегетов Средневековья. Его комментарии, охватывавшие значительную часть книг Писания, получили большую известность в Европе. Культура изучения Библии, постепенно складывавшаяся на Западе, подразумевала, что читатели обращались не только к самим св. текстам, но и к толкованиям их фрагментов. В XII в. был составлен сводный труд, известный как «Glossa Ordinaria» («Обыкновенный комментарий»), где тексты отдельных библейских книг сопровождались глоссами на полях. В этот сборник были включены выдержки из авторитетных комментариев отцов Церкви и более поздних писателей; среди них большое место занимали извлечения из экзегетических работ Беды.
Англо-саксонский монах не был самостоятельным богословом и не предлагал собственные интерпретации вероучения. У Беды, в отличие от ранних комментаторов, не было необходимости защищать положения веры, спорить с противниками или опровергать мнения оппонентов. Суждения Беды по различным вопросам всегда строились в согласии со святоотеческой традицией. Поиск новых смыслов в Библии не был его целью; из своего знания, веры, церковной практики Беда извлекал примеры и материал, чтобы нагляднее проиллюстрировать те или иные положения Писания. Его работы давали пример того, как следовало читать тексты, учили размышлению над ними.
Книги Заветов — «хлеб жизни»; только вкушая его, человек мог прожить в этом мире, надеясь на спасение в следующем. Эта мысль постоянно повторялась в разных сочинениях Беды[266]. Послание Господа воспринималось им как неисчерпаемое. Буквальный смысл текста Писания составлял небольшую часть всего заложенного в него тайного смысла, который следовало раскрыть. Умением понять эти скрытые значения обладали только самые образованные люди. Поэтому «тем, кто в силах, кто обрел по милости Божьей способность к пониманию, необходимо собраться для усердного изучения и сделать так, чтобы их младшие братья пришли к познанию сказанного и написанного, чтобы пища тех слов не пропала от бездействия и не была сокрыта от простых людей»[267].
Таким образом, Беда полагал, что его задачей было научить верующих тому, что он знал сам, тому, что было по разным причинам недоступно для других. Книги Блаженного Августина, Амвросия Медиоланского или Григория Великого «так многочисленны, так велики, что только очень богатый человек может их приобрести; они так глубоки, что могут быть прочитаны только самыми учеными людьми... Поэтому я... извлек из томов отцов то, что может научить несведущего читателя», — писал Беда[268]. — «Я хотел принять во внимание неподготовленность нашего народа, англов, который недавно, то есть во времена папы Григория, получил зерно веры и взращивал его не особенно ревностно в том, что касается чтения; и я решился не только объяснить значение [сочинений отцов Церкви], но и сжать их доказательства. Ибо ясная краткость обычно лучше откладывается в памяти, чем подробное рассуждение»[269].
Беда не ограничился тем, что составил выдержки из книг предшественников, но и добавил к ним собственные доводы и пояснения. Помимо текстов, которые комментировали отцы Церкви (например, «Книга Бытия», Евангелие от Луки), Беда толковал книги Писания, которые редко оказывались в сфере внимания христианских авторов («Соборные послания апостолов», «Книги Ездры», «Книга Неемии»).
За основу Беда брал Вульгату, латинский перевод Библии, выполненный Иеронимом Стридонским, но сопоставлял ее с греческим текстом. Методы изучения Писания, которые использовал Беда, были заимствованы им у его предшественников, и восходили к александрийской экзегетической школе. Англо-саксонский писатель различал четыре уровня прочтения текста: буквальный, моральный, аллегорический и апагогический. В начале работы, согласно Беде, следовало изучить грамматику текста и понять, что именно в нем было сказано. Значение фразы могло варьироваться при ее помещении в контекст других книг Заветов. Комментатору надлежало задуматься о скрытых смыслах написанного: для этого интерпретировались отдельные предложения библейского текста. Чаще всего при таком способе прочтения содержание целостной книги отступало на второй план перед самостоятельными значениями ее небольших фрагментов.
Пути извлечения скрытых значений из текстов Беда объяснял ученикам так: «Весь ряд Писания истолковывается четырьмя способами[270]. Во всех Святых книгах следует выяснить, что за непреходящие истины подразумеваются в них, о каких деяниях говорится, какие грядущие события предсказаны, и что за повеления или советы там содержатся... Слово небесной истины может быть воспринято в историческом, аллегорическом, тропологическом (то есть моральном), или в апагогическом смысле. Когда нечто описано ясными словами в соответствии с тем, как буквально оно было сказано или совершено, это история, как, например, когда рассказывается что народ Израильский, спасенный из Египта, в пустыне построил Богу скинию. Это аллегория, если присутствие Христа или Таинств Церкви выражено в мистических словах или событиях; в словах, когда Исайя говорит: И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его (Ис. 11:1), то есть, если сказать открыто: Родится Дева Мария из рода Давидова, и Христос из рода его произойдет. В событиях, когда народ из рабства египетского спасенный кровью Агнца обозначает Церковь, освобожденную страданием Христа от владычества демонов. Это тропология, то есть моральный способ рассуждения, когда в буквальной или образной речи содержится забота о духовном наставлении и исправлении. Говорится прямо, когда, например, Иоанн увещевает, произнося: Дети мои! станем любить не словом или языком, но делом и истиною (1Ин 3:18). Образно, когда Соломон говорит: Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей (Еккл. 9:8), то есть, говоря открыто. Да будут во все времена дела твои чисты и да не оскудеет милосердие в сердце твоем. Это анагогия, то есть форма изъяснения, если она отсылает к вещам высшего порядка, которые сообщают в явных или тайных словах о будущей награде и о том, что составляет грядущую жизнь на небесах. Например, явно, когда говорится: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф 5:8). Или же тайно, например: Блаженны те, которые омывают одежды свои, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами (Откр 22:14). То есть, говоря открыто. Блаженны те, кто очищают помыслы и дела свои, чтобы иметь право узреть Господа Христа, который говорил: Я есмь путь, и истина, и жизнь, и благодаря вероучению и примерам предшествующих отцов войти в царство небесное»[271].
Различение Бедой Достопочтенным этих способов интерпретации текстов важно для изучения его собственных произведений, не только экзегетических, но и исторических. Прочтение каждого текста предполагало несколько уровней понимания; выделялись скрытые и лежащие на поверхности значения. Слова «буквальное», совершенное «согласно записи», «историческое» употреблялись Бедой как синонимы[272]. Обладая собственной ценностью, наиболее простой уровень «истории» подразумевал и сложные тайные смыслы. Составляя историческое сочинение. Беда заключал в него и мораль, и аллегорию, и «рассказ о высших вещах», при этом каждый фрагмент (подобно тому, как ему виделась структура текстов Писания и комментариев отцов Церкви), мог содержать множественность смыслов, «приглашать к размышлению»[273].
По мысли Беды, следовало не ограничиваться буквальным прочтением Библии: иносказание настолько же превосходило прямое значение текста, насколько «плоды превосходят листья»[274]. Св. текст мог быть истолкован различными способами, так что одна и та же фраза и имела назидательное предписание для читателя, и отсылала к другим книгам Заветов, и косвенно указывала на события настоящего времени. Например, в комментариях Беды содержится немало откликов на то, что происходило в современном ему христианском мире, и отсылок к повседневной церковной практике. Осуждая церковных иерархов в книгах Ездры и Неемии, Беда сравнивал их с современными ему нортумбрийскими епископами, которые взимали «с тех, кто вверен их заботе, тяжелую подать земных благ», забывая о своем долге проповедать слово Божие, и в конце восклицал: «Поднимется ли в наши дни новый Неемия дабы наставить нас на путь истинный?»[275].
Мораль и аллегория были излюбленными методами комментирования англо-саксонского автора, хотя они не должны были вытеснять «простую правду истории»[276]. Можно обратить внимание на то, как Беда представлял своим читателям злые деяния, в случае, если о них рассказывалось в Ветхом Завете. Отличительной чертой его подхода было стремление избегать описания жестоких и страшных событий и поступков, когда они не учили чему-либо хорошему. Фрагменты такого рода из исторических книг Ветхого Завета Беда не советовал пропускать, но, по возможности, искал пути для их смягчения и извлечения из них наставления и пользы; («не удивляйся, читатель, что иногда... злые дела представляют добрые»)[277] В качестве одного из примеров Беда, вслед за Григорием I, приводил историю Иова, ссылаясь на то, что спасительный смысл можно было извлечь из его хулительных слов, обращенных к Богу[278]. Аллегория позволяла Беде трактовать все отрывки из Ветхого Завета в духовном смысле и связывать их с местами из Нового Завета.
Такое истолкование содержало и определенную опасность, если применялось для объяснения пророчеств. Неверное понимание, как писал Беда, могло привести к ереси[279]. Для того, чтобы избежать ошибок и во всем следовать установлениям Церкви, Беда советовал читателям семь правил Тихония, — полезное руководство для изучения таких сложных книг, как Откровение Иоанна Богослова[280].
К экзегетическим трудам Беды могут быть отнесены: Комментарии «На Апокалипсис»[281] (в трех книгах, 703–709 г.), — самая ранняя теологическая работа Беды, написанная по просьбе Хвэтберта. Пророчества Апокалипсиса толковались Бедой аллегорически как описание гонений на Церковь и обещание будущей награды верующим.
У Беды было мало предшественников, комментировавших «Соборные послания»[282] (709). В сочинении англо-саксонского монаха предлагалось, в основном, моральное объяснение текста; это совпадало с содержанием посланий, отчего работа Беды выглядит как их прямое, буквальное прочтение.
В «Изложении Деяний Апостолов» (в двух книгах, после 709) также давалась «историческая и моральная» интерпретация текста. К этой книге Беда возвращался позднее, между 725–731 г., составив «Размышление о деяниях апостолов»[283].
По настоянию епископа Хексама Акка Беда написал обширные комментарии «На Евангелие от Луки»[284] (в шести книгах, 709–716 г.). До наших дней дошло письмо, в котором Акк убеждал Беду предпринять этот труд и разъяснить в нем некоторые положения сочинения на Апокалипсис, которые вызывали вопросы у членов общины[285].
В комментариях Беды «На Евангелие Марка»[286] (после 716 г.) воспроизводились многие фрагменты из его же толкований на Евангелие от Луки[287]. Основным методом Беды было буквальное пояснение событий, исторических реалий и извлечение нравственных уроков и предписаний.
При сопоставлении этих работ Беды с его толкованиями «На первую Книгу Самуила»[288] («I Книга Царств») (716 г.) видна разница в способах прочтения и интерпретации св. текстов. К Ветхому Завету Беда обратился в данном труде впервые. Возможно, к такому шагу его подтолкнул пример почитаемых им отцов Церкви, в частности, Григория I, выбиравшего преимущественно Ветхий Завет для составления проповедей[289]. Беда реже останавливался на историческом истолковании этого текста, но трактовал каждую отдельную фразу как самостоятельную аллегорию, и стремился выяснять типологическое значение имен и мест. Раскрываемый духовный скрытый смысл, как правило, отсылал читателя к Новому Завету. С гомилиями Григория на первые шестнадцать глав «Книги Самуила» Беда не был знаком[290].
К Книгам Царств Беда проявлял особый интерес: к ним он возвращался в компилятивном сочинении «Названия мест» (составленном на основе работ Иеронима и Иосифа Флавия), в «Тридцати вопросах на Книги Царств»[291] (725 г., ответах на вопросы Нотхельма, кентского священника, будущего архиепископа Кентербери)[292]. В первом из них Беде было необходимо разъяснять географические названия, упомянутые в «Книге Царств»; послание Нотхельму содержит существенно более сложную интерпретацию. В зависимости от назначения работы и того читателя, к которому обращался Беда, он предлагал различные уровни понимания одного и того же места Библии. На эти же св. тексты Беда делал отсылки в «Церковной истории народа англов», имея в виду аллегорические параллели между ветхозаветными царями и современными ему англо-саксонскими правителями.
В комментариях «На начало Бытия»[293] («Шестоднев», 720 г., в четырех книгах) Беда давал буквальное объяснение библейских стихов, от сотворения мира до рождения Исаака и изгнания Измаила. Для составления этого сочинения Беда опирался на комментарии Блаженного Августина, Амвросия Медиоланского и Василия Великого[294]. Будучи последователем александрийской экзегетической школы, Беда почти извинялся перед читателями за буквальность своего комментария, обещая более подробно рассказать о высших значениях текста в аллегорических комментариях к «Книгам Ездры и Неемии»[295] (725–732 г.). В этой работе у Беды не было предшественников.
Небольшие сочинения — два письма, посланные в 716 году Акку, содержали пояснения относительно мест, в которых останавливались евреи во время их исхода[296] и слов пророка Исаии[297]. По просьбе монахини Беда составил комментарии «На молитву Пророка Аввакума»[298], которая произносилась, как он отмечал, каждую пятницу. Согласно Беде, молитва представляла страсти Христовы, воплощение, воскрешение, вознесение, распространение веры среди народов и отвержение евреев.
Объяснения к отдельным стихам «Исхода» (24:13 — 30:31) Беда приводил в работе «О Скинии...»[299] (721–729 г.). Скинию, — шатер для богослужения, воздвигнутый Моисеем, — ее покровы, сосуды, жертвенники, подробно описанные в библейском тексте, англо-саксонский писатель интерпретировал иносказательно, раскрывая духовное значение предметов.
Полностью в аллегорическом смысле Беда толковал стихи 5–7 из «III Книги Царств» — «О сооружении Храма»[300] (729–731) и «Книгу Блаженного отца Товита»[301], где Товит олицетворял иудеев, сохранявших веру среди других народов.
Комментарии «На Притчи Соломоновы» сам Беда называл «Super Parabolas Salomonis»[302]; слово «parabola» указывало на иносказание, на высшие смыслы, отсылки читателя к вечному царству Христа и Церкви. Последний раздел «De mulier forti» часто копировался как отдельное произведение; «добродетельная жена» была уподоблена Святой Церкви. Таким же образом (Христос и Церковь, или каждая душа верующего) Беда объяснял образы возлюбленных из «Песни Песен», возможно, самой сложной для понимания» книги Заветов[303]. Эта работа содержит семь книг аллегорических комментариев и выдержек из произведений Григория I. Некоторые вопросы Ветхого и Нового Заветов Беда разбирал в своих письмах[304].
Кроме того. Беда был автором двух книг евангельских бесед, популярных на латинском западе после его смерти[305]. В проповедях, рассчитанных на произнесение во время мессы, англо-саксонский писатель придерживался того же метода, что и в экзегетических трудах, уделяя больше места моральным урокам, которые следовало из них извлечь.
Беда составил несколько компиляций из книг других богословов. Эти работы носили справочный характер: книга «Названия мест» — объяснение библейских географических наименований из книг Иеронима и Иосифа Флавия, «Наименования регионов и мест из Деяний Апостолов» — выдержки из сочинений Иеронима, «Собрание комментариев на письма апостола Павла» из трудов Августина[306].
Помимо этого. Беда считался возможным автором еще целого ряда экзегетических сочинений (таких как «О шести днях творения», «Вопросы на книги Левит, Числа, Второзаконие, Иисуса Навина, Судей, Руфь, Царств», «Толкование на Псалтырь», «Вопросы на Деяния Апостольские» и др., опубликованных в издании Patrologiae в разделе спорных произведений). Впоследствии эти трактаты были признаны неправильно атрибутированными.