Концепция прошлого англо-саксов
Беда Достопочтенный — один из первых средневековых историков, в чьем сочинении была создана целостная концепция прошлого. Как, по его мысли, выглядела история англо-саксов? С какой целью происходили разрозненные события? — Ответы на эти вопросы можно найти в «Церковной истории народа англов».
История в системе христианских дисциплин занимала важное, но все же подчиненное место. По мысли средневековых авторов, историк должен был «сохранить память о... прошедших временах, memoria temporum, рассказать факты, относящиеся к этим временам, gesta temporum, дать описание этих времен, temporum descriptio, точнее представить себе «последовательность времен», series temporum, установить достоверно хронологию событий temporum certitudo"[440]. Автора повествования о прошлом в меньшей степени занимало выяснение причин события: все они, в той иной мере, оказывались необходимой частью божественного замысла, который открывался людям со временем[441]. Знание о прошлом было важно не само по себе, а как часть знания об изначальном плане, в котором каждое событие имело свой смысл. Чтение и комментирование Библии, — книги, в которой содержалась вся полнота смыслов, доступных человеку, — предполагало тщательное исследование древнееврейской истории. Изучение хода событий, хронологии, генеалогии, топографии священной истории богоизбранного народа оправдывало и возвышало занятия собственной историей и задавало определенную структуру и набор подходов для ее описания и интерпретации. Предметом преимущественного интереса было теологическое измерение прошлого: определение места своего народа, королевства, церкви в общей картине истории христианских народов, установление цели и высшего назначения произошедших событий, выяснение их духовного содержания.
В пяти книгах «Церковной истории народа англов» говорилось об истории христианства в Британии, начиная с римских времен вплоть до 731 г. При написании своего труда Беда ориентировался на определенные образцы исторического повествования и интерпретации событий прошлого[442]. Действительно, эта работа должна рассматриваться в кругу других раннесредневековых тестов. В «Церковной истории» прослеживаются общие черты, свойственные христианским историям и хроникам; на ее основании можно говорить об особенностях исторического сознания раннего Средневековья, форм исторической памяти, воображения, знания о прошлом.
История — повествование, в котором выражен опыт и представления какой-либо социокультурной группы. Критерии правдоподобия, отбора материала, назначение «важного» и «второстепенного», как и способы интерпретации событий зависят от установок и правил, разделяемых внутри сообщества, которые часто задаются тем или иным властным институтом, источником авторитетных предписаний. Раннесредневековые христианские труды, посвященные событиям прошлого, создавались, прежде всего, как тексты одного института, — церкви, — и уже во вторую очередь как нарративы других групп — локальных общин, народов, королевств. Как правило, погодные записи о происходящем велись в монастырях, а хроники и истории составляли духовные лица, священники, монахи, епископы, совмещая ученые занятия со своими основными обязанностями.
Устойчивость правил и норм историописания раннего Средневековья подкреплялась силой традиции, склонностью авторов следовать канонам, заданным предшественниками, предпочтением суждений учителей инновации. Основными источниками для создания исторического нарратива служили труды других писателей (нередко автор стремился продолжить и довести до своего времени сочинения предшественников, которые мыслились им как непрерывная традиция — «Доселе пишет Иероним, а с этого времени и дальше — пресвитер Орозий»[443]). В VI в. Кассиодор в «Институциях» перечислил те исторические тексты, которые, на его взгляд, можно было назвать среди основополагающих. К ним относились: «Иудейская война» и «Иудейские древности» Иосифа Флавия, «Церковная история» Евсевия Кесарийского в переводе на латинский язык Руфина, его собственное продолжение этого труда, «Трехчастная история», «История против язычников» Орозия, историко-географический трактат Аммиана Марцеллина, продолжение хроники Евсевия, выполненное Иеронимом, а затем Марцеллином, хроника Проспера Аквитанского, и сочинение «О выдающихся мужах» Иеронима и Геннадия. В последущее время сочинения из этого списка (исключая трактат Марцеллина) широко распространились по библиотекам средневекового Запада[444]. Эти тексты были доступны и Беде Достопочтенному в Ярроу. В более позднее время перечень «образцовых» сочинений о прошлом пополнила хроника Исидора Севильского и само сочинение Беды, «Церковная история народа англов». Эти произведения оказали существенное влияние на историческую культуру. Таким образом, в качестве «нормативных» историй выступал узкий круг текстов: это сказалось на облике исторических сочинений, которые писались в продолжение, под влиянием, или в подражание этим трудам.
В целом средневековые авторы придерживались того понимания истории, которое, вслед за античными писателями, сформулировал в VII в. Исидор Севильский: история — это рассказ о свершившихся делах, «historia est narratio rei gestae»[445]. При таком подходе (который согласовывался и со стилистикой повествования в исторических книгах Ветхого Завета) авторов интересовали события, и даже не столько то, «что произошло», а «то, что было сделано»[446] людьми, «замечательными мужами» («viris illustribus»), правителями, служителями церкви, праведниками и целыми народами. По форме такие тексты были близки к политической и церковной истории; нарратив часто выстраивался вокруг становления государства, правления короля или династии, или вокруг обращения народа в христианство и достижения церковного единства. В «Церковной истории народа англов» прослеживается отсылка к двум традициям исторического повествования. Одна из них связана с историей христианских общин и институций, и восходит к «Церковной истории» Евсевия Кесарийского. Другая — с описанием прошлого «нового» варварского народа, как в «Истории франков» Григория Турского. В то же время. Беда создал новую модель исторического письма, которое неразрывно объединяло прошлое народа и Церкви.
Исторические представления Беды сложились под влиянием книг Библии, истории евреев. Прошлое англо-саксов описывалось им как направленное непрерывное движение к Богу, из вечности в вечность, — по аналогии с историей израильтян, избранного народа. Беда полагал, что цель и, одновременно, конец человеческой истории могли быть достигнуты с обращением в христианство всех людей на свете. Благодаря этому прошлое и настоящее «англов» имело свое место во всеобщей истории.
«Народы» часто фигурировали в качестве основных героев раннесредневековых историй — например, бритты у Гильдаса, франки у Григория Турского, лангобарды у Павла Диакона, и т.п. «Судьба народа» конструировалась по библейской модели: история разворачивалась через отношения Бога и людей, принимающих или отвергающих веру. В историческом сочинении этот способ объяснения событий был опробован Павлом Орозием, стремившемся обосновать учение Августина о двух Градах. Согласно этой логике, народы древности, включая греков и римлян, не осознавая того, жили в грехе, терпели всяческие бедствия, и двигались к ложным целям, вслед за своими правителями. Орозий замечал: «...я обнаружил, что минувшие дни не только равно тяжелы с этими, но и тем более несчастны, чем более удалены от лекарства истинной религии: так что в результате этого тщательного исследования стало, безусловно, ясно, что смерть, алчущая крови, царствовала до тех пор, пока неведома была религия, которая оградила бы от крови...»[447].
Грехи «современных» язычников или вероотступников виделись более тяжелыми, поскольку эти народы сознательно противились истине. Страницы раннесредневековых историй изобилуют сценами наказаний свыше тем, кто не следовал праведному пути. Подразумевалось, что Бог, хотя и не говорил напрямую с героями, как это происходило в Ветхом Завете, неусыпно заботился о жизни людей, даруя заслуженное вознаграждение, или посылая кару. Концепты «греховного» и «праведного» народа позволяли авторам объяснять исторические перемены, которые с ними происходили.
«Волки-враги..., взбешенные от ужасного голода, «с пересохшими глотками», врывающиеся в овчарню в отсутствие пастыря, прорывают границу, влекомые лопастями весел, руками гребцов и парусами, изогнутыми ветром, и нападают на всех, и что встречают на пути, словно созревшие хлеба, сжигают, топчут, уничтожают»[448]. Так, в интерпретации Гильдаса, произошло с бриттами, которые погрязли в грехах, отвернулись от Бога, и потому были завоеваны англами. Хотя историки писали о наличии изначального божественного замысла, такое видение предполагало наличие выбора, за который герой или народ получал воздаяние. «...У христиан, исповедующих святую троицу, все слагается счастливо, а у еретиков, разъединяющих ее, все кончается дурно. <...> Король Хлодвиг, исповедуя троицу, с ее помощью подавил еретиков и распространил свою власть на всю Галлию. Алларих же, отвергая ее, лишился королевства и подданных, и, что еще важнее, самой вечной жизни»[449].
В соответствии с библейской моделью и с идеей Августина о Граде Божьем в раннесредневековых текстах изображался «праведный народ». Образ нового богоизбранного народа, появившийся в одном из самых читаемых сочинений, в «Церковной истории» Евсевия, обрел особое значение для историков германских королевств. Редкое повествование о прошлом обходилось без прямой отсылки или аллюзии на этот образ. Сама конструкция «праведного народа» при этом наполнялась разными смыслами.
«Пришествие Спасителя нашего Иисуса Христа осияло недавно всех людей. — писал Евсевий, — И вот появился, по неизреченному предопределению времени, воистину новый народ, не малый, не слабый и осевший не в каком-то уголке земли, но из всех народов самый многочисленный и благочестивый, неистребимый и непобедимый, ибо Бог всегда подает ему помощь. Народ этот у всех почтен именем, происходящим от имени Христа»[450]. Народ — истинно верующие — выделялся не по признаку территории, или языка: для веры не должно было быть «ни иудея, ни эллина». Смысл фразы — «появился ... и новый народ» — прочитывался аллегорически / типологически. В Ветхом Завете Бог-Отец вел избранный народ — евреев; в «настоящее время» история должна была повториться с новым избранным народом Сына — христианами. После падения Римской империи и складывания варварских королевств этот образ трансформировался: богоизбранный народ стал ассоциироваться авторами историй с одним из новых германских народов.
Наиболее отчетливо эта идея была представлена в «Церковной истории народа англов». Согласно Беде, англо-саксы были новыми избранниками свыше. Их миссия заключалась в том, чтобы распространить истинную веру в самые отдаленные земли и восстановить церковное единство в тех местах, жители которых отпали от римской христианской традиции. Воспроизводя мнение, высказанное прежде Гильдасом, Беда трактовал поражение бриттов от англо-саксов как небесную кару за грехи. Вина бриттов, по его мнению, состояла в том что они, вместо того, чтобы стать учителями и проповедниками англо-саксов, не пожелали спасать души новых жителей острова. «Прочие свои злодеяния, которые горестно описал их историк Гильдас, они усугубили тем, что никогда не проповедовали слово веры народу англов или саксов, населявшему вместе с ними Британию. Но Божественной любовью не был отринут Его народ, о котором Он знал наперед, ибо предуготовил несравнимо более достойных вестников истины этому народу, через которых он бы уверовал»[451].
Англы, новый «народ израильский», получили христианство из Рима, центра католического мира. Центральный сюжет в сочинении Беды составляет становление Церкви в Британии — церковной организации в англо-саксонских королевствах и духовной общности верующих на земле и небесах в соответствии с Божественным замыслом. Беда соединял рассказ о прошлом англо-саксов с повествованием о создании и устройстве Церкви. Отдельные события, войны, изменения границ государств, деяния правителей, праведников обретали смысл в соотнесении с пониманием прошлого как истории спасения. Так, в общих чертах, выглядела концепция история англо-саксов у Беды.
Однако для того, чтобы представить читателям эту идею, следовало особым способом организовать исторический нарратив. Такая концепция могла быть помещена в рамки разных жанров — хроники, жития, и даже экзегетического комментария. Какого рода прошлое было репрезентировано в историческом произведении Беды, и какими средствами был построен текст?
Прежде всего, на себя обращает внимание умение Беды создать образ истории англо-саксов как некоей целостности. Первые слова книги задавали единство места действия:
«Британия, остров в океане, называемый некогда Альбионом, расположен между Севером и Западом, напротив Германии, Галлии и Испании, трех величайших частей Европы, отдаленный большим расстоянием... На острове множество деревьев и плодов; он пригоден для разведения скота и вьючных животных. В некоторых местах там произрастает виноград. Остров богат и птицами разных видов — на суше и на море. Славный полными рыбы реками и щедрыми источниками он изобилует отменным лососем и угрями. Часто попадаются и тюлени, и дельфины, равно как и киты. Есть и множество видов раковин, среди которых мидии. Часто находят заключенный в них превосходный жемчуг всех цветов, то есть красного, пурпурного, фиолетового и зеленого, но большей частью — белого. Весьма изобильны моллюски из которых приготовляют малиновый краситель, чей самый красивый красный цвет, что не тускнеет ни от солнечного жара, ни от выставления под дождь, что становится все прекраснее со временем»[452].
Здесь остров представлен как нечто большее, чем просто территория. Это описание было заимствовано из «Естественной истории» Плиния, но оно помещалось в совершенно иной контекст, нежели у римского автора, и наделялось Бедой новым смыслом. В контексте «Церковной истории» в этих фразах присутствует аллюзия на начало книги «Бытия»[453]. Британия видится как символическое пространство, где должна была развернуться история избранного народа: в типологическом смысле Британия уподоблялась земному раю.
Жители Британии, согласно Беде, объединялись христианской верой. Особый смысл заключался в том, что население острова говорило на пяти языках. Аллегорически это соотносилось с Пятикнижием. «В настоящее время, в согласии с числом книг, в которых записан Божественный Закон, на пяти языках народов признается и изучается одно и то же учение высшей правды и истинного величия, — а именно, — на языке англов, бриттов, скоттов, пиктов и на латыни, которая стала общей для всех других благодаря изучению Писания»[454]. Автор «Церковной истории» конструировал образ духовного единства Британии. В результате перед читателями представали не соперничавшие королевства, а общее пространство, на котором разворачивались исторические события.
Дополнительную связанность фрагментам текста придавало «единство времени» действия. Для датировки событий Беда использовал одновременно несколько систем летоисчисления (по правлениям королей и по индиктам), и впервые вводил в историческое повествование датировку от Рождества Христова. Эта новая система обладали важным аллегорическим значением: история «народа англов» соотносилась с евангельской, и отсчитывалась от главного события в прошлом всех людей. Все сюжеты «Церковной истории» увязывались благодаря постоянным отсылкам друг к другу (условной темпоральности, «quo tempore, in primis, procedente autem tempore» и т.п.), и к настоящему времени (Беда отмечал все то, что дошло до его дней из прошлого, adhucusque hodiehactenus; если оставались в живых те, кто помнил произошедшее или знал его героев, он обязательно упоминал об этом). Это позволяло Беде двигаться внутри «историй» и возвращаться от их конца к тому месту, где они вышли из основного сюжета, и создавать ощущение взаимозависимости всего, что попадало в сферу его рассказа.
Постоянное внимание исследователей «Церковной истории» привлекает ключевое понятие, введенное Бедой — «gens anglorum», народ англов. Расхождения историков в трактовке значений этого словосочетания велики. Так, в классических переводах «Церковной истории» на английский язык, выполненных Б. Колгрейвом и, позднее, Л. Ширли-Прайсом, «gens anglorum» передавался как «english people» — английский народ[455]. (Иногда переводчики употребляли и более «сильное» выражение «English nation»)[456]. По мысли историков, придерживавшихся этой точки зрения, Беда писал о едином прошлом германских племен, противопоставляя их скоттам, пиктам и бриттам, и предвосхищая будущее политическое единство англо-саксов, достигнутое во времена короля Альфреда. В работах последней трети XX в. также встречается расширительная трактовка «народа англов» как «английского народа»[457]. Однако в современной историографии более распространен взгляд, согласно которому корректно говорить об «англах», — названии одного из племен, использованном Бедой для рассказа обо всех англо-саксах в Британии.
В 1980-х исследователи предприняли новые попытки поиска «исторической реальности», скрытой за словами англо-саксонского историка. Насколько англо-саксы VIII в. ощущали свое единство, или, иными словами, следовало ли считать, что в «Церковной истории» отразилась картина развивающегося этнического самосознания англо-саксов? — В работах сторонников этой позиции аргументировался тезис, что во времена Беды англо-саксы осознавали себя как «этническое целое, включавшее все германские элементы в Британии»[458]. Иной взгляд на проблему содержался в статье П. Уормалда, определившей дальнейшие пути дискуссии[459]. Он справедливо указывал на то, что в «Церковной истории» было представлено теологическое видение истории. Отдельные племена англов, саксов, ютов, фризов, расселенные во враждующих королевствах, изображались Бедой в качестве единого «народа» по аналогии с библейскими «народами». При этом имя народа было заимствовано из писем в Британию Григория I, для которого — в соответствии с Божественным замыслом — все жители острова были «англами». Таким образом, англо-саксы в сочинении Беды обретали единство по мере становления у них христианской церкви. История излагалась Бедой в то время, когда церковная организация у англо-саксов уже существовала. Ее целостность проецировалась автором на прошлое, таким образом связывались между собой англо-саксонские королевства и их жители.
Наконец, в историографии высказывается гипотеза о том, что под «народом англов» Беда имел в виду не все племена англо-саксов, а именно жителей Нортумбрии, англов, под началом которых должны были объединиться саксы, юты, фризы. Историки, отстаивающие это положение, подчеркивают то особое внимание, которое уделялось в «Церковной истории» Нортумбрии. Согласно С. Харрису, Беда, англ по происхождению, адресуя свой труд королю Кеолвулфу, не случайно упоминал о «нашем народе», чью историю он изложил. С этим же приоритетом связано замечание Беды о том, что англы происходили от Одина. По мнению этого исследователя, автор «Церковной истории» акцентировал внимание на отличии языка англов от саксонского языка. Так, согласно С. Харрису, «богоизбранным народом были ... англы, а не саксы»[460]. — Однако, думается все же, что Беда употреблял в тексте слово «англы» в двух разных значениях: в буквальном смысле и в аллегорическом, подразумевая под ним христиан англо-саксов.
При этом спорным остается вопрос, насколько сами англо-саксы VIII века ощущали свою общность: существовала ли она ко времени написания «Церковной истории», или Беда фактически создал образ «народа англов», впоследствии воспринятый самими жителями Британии[461]. Герои «Церковной истории» нередко именовали себя «англами». Например, король Кента Этельберт отвечал Августину: «Ваши слова и обещания очень хороши, но они для нас новы и вызывают сомнения, поэтому я не могу уступить и принять их, отринув те верования, которых я со всем народом англов придерживался так долго»[462]. Согласно исследованию Н. Брукса, во времена Беды у англо-саксов не было стабильного политического или культурного единства. В качестве общего самоназвания могло быть использовано слово «саксы», так что в тексте Беды правитель, скорее, назвал бы своих подданных именно так. «Саксами» или же «англами или саксами» Беда именовал варварские племена после их вторжения на остров. Однако после прибытия в Британию миссионеров из Рима в тексте «Церковной истории» используется наименование «англы». Думается, в это понятие Беда вкладывал духовный смысл: жители Британии становились новым народом по мере обращения в христианство. Возможно также, что автор заимствовал это наименование по отношению к населению острова из включенных в «Церковную историю» писем Григория I, для которого все обитатели этих земель были «англами», и чье имя напоминало об «ангелах»[463]. — В поддержку точки зрения об аллегорическом значении «gens anglorum» можно привести еще один косвенный аргумент. В своих работах Беда неоднократно одобрительно отзывался о тех, кто отказывался от традиционных сообществ (семьи, рода, страны) в пользу новой общности верующих (подобно тому, как это в свое время сделал его духовный учитель Бенедикт Бископ)[464].
Сочинение англо-саксонского автора дает пример того, как в историческом тексте создавались общности, которые впоследствии сами превращались в реальность в сознании тех, к кому это произведение было обращено. В своем труде Беда Достопочтенный впервые «увидел» и описал эту целостность; его «Церковная история» предложила англо-саксам их прошлое, героическую историю, поставив передними цель, сориентировав их в прошлом и будущем, среди других народов, показав их место в Божественном замысле, наделив англо-саксов особой миссией как избранников Божьих.
Особый акцент Беда делал на единстве Церкви и ее преемственности со св. престолом в Риме. Церковь, «тело Христово» и «невеста Христова», мыслилась в соответствии с учением Августина как град Божий на земле и небесах[465]. Начало повествования об англо-саксонской истории от римского завоевания Британии могло иметь особое значение в свете рассуждений Блаженного Августина о роли Римской империи в истории человечества. Она выполняла важную миссию в Божественном замысле, поскольку государство, собравшее большую власть над различными народами, было способно содействовать распространению христианской веры в мире. Вопреки запретам и гонениям вероучение, таким образом, утверждалось в разных землях. Для Беды этот процесс обладал первостепенной важностью. Сразу после описания римского завоевания Беда переходил к рассказу о том, как в Британию из Рима пришло христианство. Во втором веке «бритты восприняли веру и... сохраняли ее нерушимо и неприкосновенно, в мире и покое»[466].
Из сочинения Беды складывается впечатление, что англо-саксонская Церковь возникла еще до того, как первые миссионеры достигли берегов Альбиона, что она — как часть Божественного плана — уже существовала в тот момент, когда папа Григорий Великий задумал отправить в Британию своих посланников. Как уже отмечалось, сама мысль о единой церковной организации с диоцезной структурой и двумя архиепископствами впервые была представлена в письмах Григория I, который упоминал ее как некую данность. Автор истории, высоко ценивший труды «апостола англов», воспринял этот образ как осуществляющееся пророчество и предписание, и перенес его на страницы своего труда.
Сам Беда называл центральную линию своего произведения «возрастанием Церкви»[467], которое происходило благодаря усилиям миссионеров, учителей, праведников и святых на Земле и небесах. Вместе с этим «ростом» он описывал процесс достижения церковного единства христиан в Британии, то есть, постепенного отказа англо-саксов, скоттов и пиктов от практик кельтской церкви.
Исследователи «Церковной истории» неоднократно замечали, что в этом сочинении много места отводилось рассуждениям о церковном календаре. Действительно, вопрос о времени празднования Пасхи представлялся Беде чрезвычайно важным. Для него истинный путь к спасению был достижим только в полном согласии с церковью апостола Петра. Отступление от этого пути обрекало человека или целый народ на погибель. Такое видение побуждало историка включать в свое произведение пространные доказательства правильного, по мнению Беды, исчисления церковного календаря, — для наставления и спасения тех, кто еще придерживался пагубного заблуждения[468]. К ним относились и ирландские учителя и праведники, в свое время заботившиеся об обращении англосаксов, но впоследствии сделавшие «множество вещей, противных единству Церкви»[469].
В качестве кульминации движения Церкви в Британии от разрозненности к единству Беда изобразил церковный собор в Уитби в 664 г. и деятельность архиепископа Теодора. Вокруг этой темы Беда объединил множество различных событий. Его повествование построено на основании больших и малых примеров из жизни отдельных людей[470] — верующих из разных королевств, местечек, детей и стариков, высоко образованных и необученных людей, правителей, епископов, простых монахов, ремесленников, слуг, историй, то идущих параллельно, то ответвляющихся от «ствола». Все они содержали авторскую оценку, или мораль, что было немаловажно для духовного урока читателю. Каждая из них вносила вклад в изображение целого.
По словам Беды, к концу VII века христианская вера укоренилась у англо-саксов в самых разных слоях, ее нормы определяли поведение королей, их приближенных, простолюдинов. Хотя это утверждение корректируется фрагментами из других его работ[471], в целом, образ христианской Британии, который он создал, обладал большой силой и притягательностью; этим он, как кажется, во многом был обязан глубине и искренности веры Беды и его таланту писателя. В «Церковной истории» это было представлено так: «желания всех были обращены к радости царства небесного, о которой они недавно узнали...», «король, Кэдвалла.., оставив власть во имя Господа и вечного царства, пришел в Рим, желая достичь особой славы, совершив омовение в источнике крещения в храмах блаженных апостолов..., надеясь также вскоре после крещения перейти из этого мира, оставив тело, к вечной радости; <...> в это время многие из народа англов, знатные и незнатные, миряне и клирики, мужчины и женщины имели обыкновение поступать таким же образом»[472]. Частность примеров, выхваченных как бы наугад из общего потока, усиливала эффект их множественности.
По мере приближения к «настоящему времени», общий сюжет начинал дробиться: пятая книга «Церковной истории» посвящена описанию чудес и деяний отдельных праведников и святых, видений Рая и Ада. Все эти картины, однако, складываются в целое и характеризуют понимание истории, присущее Беде. Так, в его произведении прошлое англо-саксов обретало ясную логику, цель и духовный смысл. Единство Божественного замысла предполагало цельность общей истории «народа англов».
Формы и способы историописания
Любой выбор событий в тексте, их структурирование и последовательность изложения — результат решения автора, соотнесения материала с определенными повествовательными образцами. Как христианский учитель, богослов и проповедник Беда имел свое видение прошлого, ставил собственные цели и задачи в создании исторического произведения. В зависимости от них он производил отбор материала, организовывал его, создавая образ истории, отвечавший его целям. Что представлялось Беде важным и недостойным внимания? Как в его сочинении конструировалось событие?
При первом приближении «Церковная история народа англов» предстает как «открытый», «прозрачный» текст; взгляд читателя как бы проходит сквозь него, устремляясь к событиям и героям прошлого, о которых в нем рассказывается. Специфика такого подхода исторична; в частности, она связана с особенностями историографии как дисциплины, сложившимися в XIX–XX в., с утверждением секуляризованного отношения к прошлому. Вопрос о том, как читать сочинение христианского раннесредневекового автора, достаточно сложен. Можно делать предположения о том, как воспринималась «Церковная история» Беды, но прямые свидетельства об этом в источниках отсутствуют.
Из античной историографии в раннесредневековую перешел тезис о том, что историк должен предавать памяти потомков достойные дела и рассказывать в назидание о недостойных; что история призвана приносить пользу читателям; что она не предписывает, но повествует, и обучение в истории происходит через рассказ о добрых и дурных делах: «Все, что о порядке событий во времени сообщает история, очень помогает нам в понимании священных книг, даже если оно усваивается в детских уроках, помимо церкви. ...Ведь одно дело рассказывать о содеянном, другое — учить, что надо делать. История верно и с пользой для дела рассказывает о содеянном; книги же гаруспиков и другие подобные науки имеют целью учить, что надо делать или как поступать, с дерзостью надзирающего, а не с добросовестностью указующего»[473].
В предисловии к «Церковной истории», адресованном правителю Нортумбрии Кеолвульфу, которому Беда отправил копию своего сочинения, автор рассказывал о своем понимании назначения этой книги. В этом фрагменте обращают на себя внимание две фразы Беды. Первая из них, стоящая в начале текста, «Historiam ...ad meditandum (retransmitto)»[474] («историю ...для размышления (вновь посылаю)») напоминает высказывания Беды из комментариев на Евангелие: «juxta historiam manifestos est sensus» и «Quando autem ad intelligendam provocamur, mysticum monstratur esse quod dictum est»; («согласно истории смысл очевиден» и «Когда же нас побуждают к размышлению (пониманию), сказанное предстает тайным»)[475].
Таким образом, прошлое, прочитываемое буквально («исторически») согласно правилам чтения Св. Писания, имело и более глубокие аллегорические и моральные смыслы, которые были доступны тому, кто вдумывался в написанное. Сам Беда как экзегет извлекал «тайные» значения из предложений и из фрагментов нарратива; можно предположить, что мораль и аллегория содержатся не только в целостном тексте «Церковной истории», но и в отдельных его частях и предложениях.
С приведенным выше высказыванием (Historiam ...ad meditandum) перекликалось другое суждение: «historia... ad imitandum...» («история... для подражания»). Полностью предложение выглядело так: «Если история будет рассказывать о добре хороших людей, она воодушевит внимательного слушателя на подражание добру. Если же плохое поведает о ничтожных, тем не менее благочестивый и набожный слушатель или читатель, избегая того, что вредоносно и дурно, будет вдохновлен следовать с большим умением тому, что, как он узнал, хорошо и достойно Бога»[476].
В процитированном отрывке задаются некоторые условия восприятия произведения. Читателю показан путь духовного совершенствования, извлечения морального урока. При этом наставником выглядит не автор (в предисловии он многократно подчеркивает свою роль как своеобразного посредника), а сама «история». В данном случае речь идет об «истории» как о виде текста, особым образом организующем материал. Фраза Беды предполагает также возможность определенного выбора сведений для этого жанра. В основной части Беда постоянно обращался к читателю с поощрением, увещеванием, разъяснением; в тексте сохраняется эффект присутствия автора как читателя этой истории, расставляющего акценты, помогающего истолковать значение событий. Таким образом, в употреблении Беды слово «история» обладало двумя значениями, дополняющими смысл «история как прошлое»: история как способ прочтения в зависимости от уровня извлекаемого смысла и история как форма повествования.
В приведенных высказываниях Беды можно увидеть дань риторике. Но, думается, что ее использование не меняет основного смысла рассмотренного фрагмента, поскольку он был разделяемым в том кругу христианских авторов и их сочинений, из которых историк мог заимствовать те или иные фигуры речи.
Из сочинения в сочинение средневековые историки повторяли рассуждения, восходившие к античным трудам, о том, что задача пишущего о прошлом — установить истину, повествовать ясно, просто и правдиво, отличая действительно произошедшие вещи от вымысла. Понимание средневековыми историками границ «правды» и «вымысла» было достаточно специфическим, — этой теме посвящено много работ современных исследователей[477]. Изложение «деяний», описание сцен, характеров, речей, мотивов поступков для раннесредневекового историка было важно не столько с точки зрения точной передачи «преходящих» деталей, сколько из перспективы «должного», универсальных, вечных смыслов произошедшего. Поэтому у историка, в конечном счете, ориентированного на истины типического, было существенно более широкое право на изобретение, чем у авторов Нового времени[478].
В предисловии к «Церковной истории» Беда так же заверял читателя в своем намерении следовать истине. «К тому же», — продолжал он, — «я прошу читателя, если он найдет в том, что мы написали что-либо отличное от правды, пусть не пеняет на нас за это, так как мы только пытались записать для наставления потомков то, что собрали из молвы простых людей, что есть истинный закон истории» («vera lex historiae»)[479]. Это предложение привлекало внимание многих исследователей, которые обращались к нему в поисках «методологической установки», «историографического принципа» Беды[480].
В работах авторов XIX — н. XX в. эти слова часто интерпретировались как стремление англо-саксонского историка к достоверности и непредвзятости. Действительно, в предисловии понятие «истории» связано с «истинностью» и «достоверностью» — благодаря многочисленным ссылкам Беды на надежность его источников и правдивость свидетелей. Однако было бы ошибочным понимать это высказывание буквально, усматривая в нем намерение воспроизводить молву. Эти слова были позаимствованы Бедой у Иеронима, из его предисловия к переводу «Хроники» Евсевия Кесарийского (необходимо рассказывать о прошлом, «выражая мнение простого народа, что есть истинный закон истории»)[481]. Р. Рэй обращал внимание на то, что Беда следовал историографической традиции, восходившей к священной истории (истории евангелистов), находя подтверждение этому тезису в его библейских комментариях. Беда, в соответствии с наставлениями Августина в сочинении «De consensus evangelistarum», заботился в первую очередь о сути вещей (res). Эта установка предполагала не рассказ о том, что произошло буквально, а предложение читателям «поучительной формы действительных событий»[482], — что и было «законом» исторического повествования. В таком нарративе духовный смысл («благо») по значимости превосходил детали.
Ссылка на «простых людей» также не предполагала простого пересказа того, что доносила «молва». Но преимущественное внимание к «сути» требовало осторожного обращения с устоявшимися распространенными представлениями о событиях прошлого. «Если бы детали были исправлены ради них самих, и стали бы, таким образом, непривычными аудитории,... нарратив мог бы утратить свое правдоподобие и сделаться риторически неэффективным»[483].
Несмотря на то, что точность интересовала Беду не ради нее самой, это не умаляет достоинств его исторического повествования. В предисловии к «Церковной истории» Беда, заверяя короля в своем стремлении к достоверности, ссылался на тех людей, кто передал ему сведения для этого сочинения: «чтобы избавить тебя, или других слушателей, или читателей этой истории от поводов усомниться в том, что я написал, я позаботился кратко изложить, от кого я большей частью это узнал»[484]. Длинный перечень содержал имена «достопочтенных мужей», священников, епископов и аббатов монастырей из Кента, Уэссекса, Мерсии, королевства Восточных англов, с указанием характера предоставленных ими в записях или изустно сведений о «церковных деяниях». Беда ссылался на «писания предшественников», рассказы «многочисленных очевидцев» событий. Одним из главных своих «корреспондентов» Беда называл аббата Альбина «ученейшего мужа, которого обучили в Кентской церкви блаженной памяти архиепископ Теодор и аббат Адриан, также почтеннейшие и ученейшие мужи. Он заботливо собрал все, что сохранилось в записях или в древней традиции о деяниях учеников папы Григория в Кентской провинции и в соседних землях»[485]. В распоряжении Беды также имелись некоторые документы по истории церкви. Священник Лондонской церкви Нотхельм (в 735–739 г. архиепископ Кентербери) совершил путешествие в Рим. Там в архивах он скопировал послания римских пап Григория I и Бонифация V правителям и миссионерам в Британию, и передал их Беде. Большая часть этих текстов была включена в главы «Церковной истории».
Цель «рассказывать о добре добрых людей» требовала соответствующего отбора материала и его организации. Они производились согласно с тем, что Беда понимал под «правдой» исторического сочинения. Почему тот или иной факт расценивался как значимый для повествования? Что и по каким причинам не оказалось на страницах «Церковной истории народа англов»?
В «Церковную историю» был помещен ряд материалов, написанных другими авторами. По словам Беды, он включал в нее тексты, которые могли принести «пользу для читателей», однако к таковым относились далеко не все письменные источники, которые были в его распоряжении[486]. Так, например, в это произведение попали главы из «Книги о св. местах» Адамнана, письмо аббата Кеолфрида королю пиктов с доказательством верной даты исчисления Пасхи, постановления церковного собора в Хертфорде с правилами, регулировавшими жизнь англо-саксонской церкви, — то есть документы и свидетельства, имевшие большую практическую значимость для обучения и наставления клириков. Среди них важную роль играли послания римских пап в Британию, которые вставлялись в главы полностью, без сокращений. Первоначально, когда Беда еще не располагал копиями писем Григория I, он включил в одну из глав «Церковной истории» текст «Книги ответов» папы Августину[487]. В подлинности этого сочинения иногда сомневались даже деятели англосаксонской церкви[488]; «ответы» изобиловали грамматическими ошибками. Все это не помешало Беде привести «Книгу» полностью, без исправлений и оставить ее в «Церковной истории», после того, как Нотхельм привез в Ярроу более достоверные документы. «Книга ответов», как и все письма Григория I, Бонифация V, Гонория I, имела в глазах англо-саксонского автора не только историческую, но и символическую ценность. В ней содержались собственные — по мнению Беды — слова «апостола Британии», свидетельство его заботы о «народе англов». Поэтому Беда не пожелал искажать этот текст правкой.
Одним из критериев отбора сведений для «Церковной истории» была их пригодность и полезность для того, чтобы преподать моральный урок читателям. Действительно, «доброго» в тексте несравнимо больше, чем нечестивого. Явный контраст с этим сочинением представляет «История франков» Григория Турского. На фоне бесконечной череды насилия и неправедных дел, изображенной в этом сочинении, «Церковная история» выглядит как «житие» англов. Трудно предположить, что причина крылась в несхожих нравах и обычаях двух германских народов. Скорее разница заключалась в способах их представления, в том, как понимали свои задачи два историка.
Так, например, рассказы Беды о нортумбрийских королях VII — начала VIII века, по-видимому, больше сообщают о «должном» положении дел, чем о действительности. Многочисленные войны, которые вели англосаксонские правители, представали в «Церковной истории» как сражения христианских королей с язычниками или с «греховным народом» (бриттами). Короли у Беды, — Эдвин, Освальд, Освиу, — размышляли о вероучении, выясняя смыслы христианских добродетелей; их ближайшими советниками были проповедники и епископы, такие как Паулин или Айдан. Эдвин, который большую часть своей жизни был язычником, в описании Беды, вел войны за веру, проводил долгие часы, думая и споря о христианстве и его духовном преимуществе над язычеством[489]. «Церковная история», отправленная королю Нортумбрии, должна была, по замыслу автора, учить надлежащему отношению к церкви и давать примеры христианских добродетелей — благочестия и смирения — современным ему правителям.
Изображение зла и порока в сочинении Беды также служило наставлению в вере. Характерен, к примеру, следующий эпизод: «Я сам знал одного брата (которого хотел бы не знать, чье имя я могу назвать, если бы это было нужно), который был помещен в славный монастырь, но вел бесславную жизнь. Его часто порицали братья и те, кто этот монастырь возглавляли, и призывали его обратиться к более умеренной жизни. И хотя он не желал их слушать, они долго терпели его, из-за необходимости его услуг: он был на редкость умелым ремесленником. Но он сильно предавался пьянству и другим соблазнам распущенности, и предпочитал оставаться день и ночь в своей мастерской, чем вместе с братьями идти в церковь, чтобы петь псалмы, молиться и слушать слово жизни...». Далее Беда рассказывал о внезапной болезни монаха, во время которой ему были явлены «разверстая преисподняя и Сатана в глубине ада с Каифой и прочими, кто убил Господа, и вокруг них бушующее пламя. «Рядом с ними», — сказал он, — «я видел место вечной погибели, уготованное мне, несчастному"». С этими словами монах умер без покаяния, и за его душу никто не отваживался молиться. Это, писал Беда, «недавно случилось в провинции Берника, весть о том широко распространилась и побудила многих покаяться в их грехах без промедления. И пусть это же произойдет после чтения того, что мы написали»[490].
Иногда, хотя и довольно редко, исследователям предоставляется возможность сравнить, как Беда и его современники описывали одни и те же события. В этом случае становится очевидным, что Беда включал в свое сочинение далеко не все известные ему факты. Одним из самых наглядных примеров может служить сопоставление глав «Церковной истории», где говорилось о деятельности нортумбрийского епископа Уилфрида, и «Жития епископа Уилфрида» Эддия Стефана.
Уилфрид (634–709 г.) был яркой и противоречивой фигурой в англосаксонской церкви второй половины VII века. На совете в Уитби в 664 г. он отстаивал интересы римской стороны, которая, во многом, была обязана своей победе его решительности и настойчивости. Несколько раз Уилфрид занимал епископские кафедры в Йорке, Мерсии, Кенте, то вступая в сан, то в результате конфликтов с королями, или церковными иерархами, лишаясь его[491]. По всей Британии он основал ряд монастырей, получил во владения многие земли в том числе четвертую часть острова Уайт, подаренную ему королем Кэдваллой. Идеал церкви, которого придерживался Уилфрид — могущественной, влиятельной, вмешивающейся в политику королевств, — был внове как для духовенства, так и для правителей Британии[492]. Уилфрид заложил основу еще одного новшества в практике англо-саксонской церкви — личной апелляции к папе как «третейскому судье» для разрешения споров в англо-саксонской церкви. Изгнанный епископ дважды отправлялся к папе, и оба раза решения выносились в его пользу. Обо всем этом становится известно из сочинения Эддия Стефана, сопровождавшего Уилфрида в путешествиях.
Ко времени написания «Церковной истории» Беда знал это произведение (тем более что составить жизнеописание епископа Эддия Стефана побудил друг Беды, епископ Акк) и использовал в своей работе[493]. Однако в «Церковной истории» не говорится о многих обстоятельствах жизни Уилфрида, — о его конфликтах с архиепископом Теодором, о заключении, которому его подверг король Нортумбрии, об изгнании епископа из Мерсии, Уэссекса. Там, где было возможно не упоминать о неоднозначных поступках человека, который должен был давать пример праведности, Беда не говорил ничего. Там же, где событие нельзя было опустить без нарушения хода повествования, историк ограничивался осторожными выражениями, из которых нельзя составить полного впечатления о происходившем. Отношение Беды к Уилфриду было неоднозначным. С одной стороны, историка смущали далекий от аскетизма образ жизни епископа, его столкновения с деятелями церкви (в которых правота Уилфрида была сомнительной). С другой стороны, Беда высоко ценил его миссионерский труд в Британии и на континенте, приверженность Уилфрида римским церковным традициям[494]. Верный своему принципу писать о «добром» в истории, Беда отбирал те факты из жизни епископа, которые он считал достойными подражания и заслуживающими памяти. Все то из сочинения Эддия Стефана, что не укладывалось в эти рамки. Беда не счел нужным вносить в «Церковную историю». При этом повествование о епископе построено так, что в нем не видно пропусков.
Современным исследователям приходится все чаще задаваться вопросом: о чем не написал в своем труде автор «Церковной истории», что было сознательно оставлено историком за рамками текста. Ощущение целостности и непрерывности повествования создавалось, скорее, благодаря последовательному подчинению материала авторской концепции прошлого, чем вследствие «тотальности» описания. Так, Беда представил преимущественно «нортумбрийский» взгляд на историю англо-саксов; в его сочинении сведения по истории Нортумбрии превосходили все, что было им написано о прошлом других королевств[495]. Беда располагал хорошими источниками по истории Церкви в Кенте, королевстве Восточных Англов, Сассексе. Его «регионализм» ощутим по отношению к Мерсии, королевству, которое позже других было обращено в христианство. В «Церковной истории» описывались бедствия, которые причинили жителям Нортумбрии король-завоеватель Пенда, язычник, от рук которого пал Эдвин, и его преемники, в сражении с которыми погиб благочестивый Освальд. Ко времени написания этого сочинения Мерсия — уже ставшая христианской — возвысилась над другими англо-саксонскими королевствами, и Беда с беспокойством отмечал ее растущее влияние и силу.
У Беды было немного источников, происходивших из Уэссекса, и в его труде присутствуют большие пропуски материала. Так, например, он практически не упоминал о короле Инэ (688–695 гг., известному историкам по кодексу законов, составленному во время его правления), об «апостоле Германии» Бонифации (Уинфриде), чья миссионерская деятельность превосходила труды всех других англо-саксонских проповедников христианства. Беда мало писал о монастырях Уэссекса, которые, судя по трудам Альдхельма, переживали время подъема интеллектуальной культуры. В сочинении Беды ничего не говорится о язычестве англо-саксов[496], достаточно немного сведении приведено о порядках в монастырях и о монашеской жизни в различных королевствах. Автор не упоминал и о светской аристократии англо-саксонских королевств (хотя ее вовлеченность в дела церкви была очень велика).
Для того чтобы составить представление о способах работы Беды с теми сведениями, которые по тем или иным причинам нуждались в осторожном обращении, проследим, как он описывал историю одного из важнейших, по его мнению, событий — утверждения христианства в Нортумбрии. Согласно Беде, король Нортумбрии, язычник Эдвин в 625 году женился на дочери христианского короля Кента Этельберге. При этом Эдвин обещал не препятствовать христианской проповеди в своем королевстве и, возможно, принять в будущем христианство. В связи с этим, как писал Беда, 21 июля 625 года был посвящен в сан епископа будущей паствы в Нортумбрии миссионер из Рима Паулин. Епископ сопровождал невесту Эдвина в Нортумбрию.
Далее, как рассказывал автор «Церковной истории», Эдвин долгое время упорствовал, не желая принимать христианство, так что римскому папе Бонифацию V пришлось отправить Эдвину и его жене два письма с наставлениями в вере; (Беда приводил оба эти послания). В марте 626 года первой в Нортумбрии была крещена новорожденная дочь Эдвина, а спустя некоторое время он сам, под влиянием сотворенного Паулином чуда, принял христианскую веру.
В рассказе англо-саксонского историка обращает на себя внимание одна деталь, отмечавшаяся в работах исследователей[497]. Паулин, по словам Беды, отправился в Нортумбрию в конце июля 625 года и прежде не встречал Эдвина. Римский папа Бонифаций V умер в октябре 625 года. За три месяца епископ успел познакомить Эдвина с основами христианского вероучения, убедиться в нежелании короля принять крещение, написать об этом в Рим; в свою очередь папа за это время получил его письмо, составил и отправил два послания в Нортумбрию, что было едва ли возможно. Представляется вероятным, что Паулин и раньше пробовал обратить в христианство нортумбрийского короля и писал о своей неудаче в Рим или, что послания были составлены преемником Бонифация. (Его письма дошли до наших дней только в тексте «Церковной истории», что препятствует точному установлению авторства и времени их написания). В работе П. Хантера Блэйра на основе изучения дополнительных источников делались заключения о том, что Паулин пытался наставить в вере Эдвина, когда тот находился в изгнании при дворе короля Восточных англов, и о том, что женитьба Эдвина на Этельберге, по-видимому, состоялась до приезда епископа в Нортумбрию[498]. С периода правления короля Эдвина до того времени, когда Беда начал писать свои произведения, прошло около семидесяти лет. Память о миссии Паулина сохранялась в нортумбрийских монастырях (так в монастыре Уитби во времена Беды аббатисой была внучка Эдвина, там же некоторое время жили его дочь, которую крестил Паулин и его сподвижник диакон Иаков). Вряд ли Беда, тщательно собиравший материал для своего труда, не знал об обстоятельствах принятия христианства в его же королевстве.
Скорее всего, известные Беде факты были организованы так, чтобы та же история была представлена наиболее «полезным» для читателя способом. В тексте создавался определенный образ прошлого. Первоначальная неудача Паулина в обращении короля, женитьба христианской принцессы на язычнике (по мнению церкви, такой брак не был вполне законным, о чем писал Этельберге Бонифаций V) противоречили общему духу сочинения Беды и, следовательно, требовали иного освещения. Текст, который в результате был представлен в «Церковной истории», имел для Беды более глубокое, аллегорическое значение. Непорочная дева Этельберга, которую Паулин должен был доставить ее будущему мужу, символизировала одновременно и Нортумбрию и Церковь, «целомудренную деву», которая предназначалась «единственному истинному жениху — Христу»[499].
В свой рассказ автор «Церковной истории» иногда включал такие обстоятельства и события, которые, в его представлении, обязательно должны были происходить в прошлом. Так, повествуя об ирландском монахе по имени Фурса, основавшем монастырь в королевстве Восточных англов. Беда писал о том, что он с усердием проповедовал в этих землях Евангелие. Согласно текстологическому анализу, проведенному Ч. Пламмером, для этого рассказа он использовал более раннее «Житие св. Фурсы». В этом житии отсутствовали какие-либо упоминания о том, что монах занимался миссионерской деятельностью, но для Беды святость его героя и следование христианским идеалам подразумевали его проповеднический труд и несение Слова Божьего людям.
Выделим такую черту подхода Беды к изложению истории, как предпочтительный рассказ о событиях прошлого, нежели настоящего. По мере приближения к описанию современного ему положения дел, Беда становился все более лаконичен. Особенно это заметно в том случае, когда историк говорил о периоде, последовавшем за смертью нортумбрийского правителя Альдфрида (705 г.).
О причинах нежелания Беды подробно писать о современной истории позволяет судить послание Беды к Эгберту (734 г.)[500]. Эгберт, происходивший из королевского рода Нортумбрии, ребенком был помещен в Ярроу. Его учителем стал Беда. В 734 году Эгберта посвятили в сан епископа Йорка, а на следующий год он сделался архиепископом. Письмо Беды датируется 734 годом и является последней из сохранившихся его работ.
В письме содержится увещевание Эгберту достойно исполнять пасторские обязанности и исправить злоупотребления и пороки в нортумбрийской церкви. Надежды Беды были связаны не только с дарованиями Эгберта, но и с тем, что он приходился близким родственником одного короля Нортумбрии и братом другого и, благодаря этому, мог многого достичь.
К моменту составления письма в положении Нортумбрии произошли изменения. Со времени смерти короля Альдфрида, покровительствовавшего монастырям и англо-саксонским ученым, прошло около тридцати лет. За этот период в государстве сменилось четыре короля, и в 729 году начал править пятый — Кеолвульф. Его предшественники ничем не зарекомендовали себя; во времена их правления было утрачено прежнее главенство Нортумбрии среди англо-саксонских королевств.
На этом фоне особое осуждение Беды вызывали два явления. В Нортумбрии, по словам Беды, оставалось еще немало земель, незатронутых христианской проповедью, где никогда не было «учителя, который... обучил бы истинной вере или различию между хорошим и дурным делом»[501]. При этом никто из жителей таких мест «не освобождался от уплаты подати епископу»[502]. Кроме того, для англо-саксонской знати приобрело особую привлекательность привилегированное положение, которое давал статус духовного лица — аббата или епископа. Согласно Беде, в Нортумбрии стало распространенным явлением основание «ложных монастырей». «Из-за нерадения предшествующих королей были сделаны глупейшие дары»[503]. Земли жаловались тем, кто заявлял о своем желании основать на них монастырь. Пожалование давалось за военную службу, но при этом земля не переходила по наследству. Теперь человек, получая королевский дар, освобождался от военной службы, женился и заводил на территории своего «монастыря» хозяйство, иногда приглашая туда беглых монахов из настоящих монастырей. Такое владение становилось наследственным. Беда описывал это явление с возмущением; отметим, что его беспокоило не только осквернение идеи бескорыстного служения Богу, но и мысль о том, что Нортумбрию будет некому защищать от угрозы нападения врагов («или в наше время умрет религия, исчезнет любовь и страх перед тем, кому открыты наши помыслы, или из-за сокращения численности мирского войска не хватит защитников наших пределов от варварского вторжения»)[504]. Там, где это было возможно, Беда предлагал считать такие земельные пожалования незаконными. Вспоминая план Григория I относительно церковного устройства в Британии[505], Беда советовал Эгберту увеличить число епископов в Нортумбрии с трех до двенадцати, учитывая огромные размеры существовавших диоцезов.
Это письмо представляет большой интерес не только как свидетельство о положении дел в церкви Нортумбрии, но и потому, что позволяет увидеть иного Беду — автора текста, не рассчитанного на широкий круг читателей. В письме, фактически, шла речь о тех же сюжетах, что и последних главах «Церковной истории народа англов», однако послание отличают критический взгляд на вещи, суровость и жесткость суждений. Сопоставление двух текстов ведет к постановке вопроса о том, насколько дидактические цели Беды, его приверженность к наставлению в вере на примере добрых и праведных деяний повлияли на описание современной ему действительности в «Церковной истории». Беда обходил молчанием все те проблемы, которые волновали и беспокоили его. Все указывает на то, что он предпочел бы не излагать свои мысли письменно. В 733 году Беда ездил в Йорк, чтобы обсудить с Эгбертом необходимость изменить сложившиеся в церкви порядки. Болезнь помешала Беде отправиться в Йорк снова. «Если бы на то была воля Божья, мне не пришлось бы писать тебе послание, потому что говоря наедине, в тайной беседе я бы мог более свободно поведать тебе все, что хочу и считаю необходимым»[506].
В конце «Церковной истории» Беда оглядывался на тот путь, который прошла христианская церковь, с признательностью за все, что было достигнуто деяниями святых, проповедников, учителей, благочестивых и усердных в вере людей. Обратим внимание те слова, которыми Беда завершал свой труд. «Из-за благоприятствующего мира и спокойных времен многие из народа Нортумбрии, как знатные, так и не состоящие на службе люди, со своими детьми, отложив оружие, стремятся скорее, приняв тонзуру, дать монашеский обет, чем заниматься военными делами. Какой исход получат эти дела — увидит последующий век»[507]. Если рассматривать их отдельно от текста письма к Эгберту, можно услышать в них отзвук «благодарственного псалма»[508]. Но в данном случае смысл заключительных слов «Церковной истории» понятен только при их сопоставлении с текстом из послания Эгберту. «Эти люди, совершенно невежественные в монашеской жизни, подчинили своей власти столько мест под именем монастырей, что не осталось нигде земли, где бы сыновья знатного человека, или воины, окончившие службу, могли бы иметь владение... Они продолжают жить в праздности, ...и покидают свою родную землю, за которую они обязаны сражаться...»[509].
Хотя Беда испытывал тревогу за будущее церкви и королевства, но в «Церковной истории», адресованной как его современникам, так и потомкам, автор предпочел не писать об этом. Обстоятельный рассказ о пороках современной церкви в сочинении подобного рода казался Беде неуместным. Советуя Эгберту принять неотложные практические меры для искоренения зла, сам Беда находил возможным наставлять своих читателей на праведный путь с помощью поучительных примеров и рассказов о достойных деяниях. Рассмотренный пример показывает также, что в каких-то случаях (при том что исследователи не располагают дополнительным материалом для выяснения, в каких именно) Беда либо старался обойти молчанием то, что его заботило, либо писал, но по-иному, упоминая об этом косвенно.
Модели исторического повествования
Автор, пишущий о прошлом, должен уметь ограничивать поток исторических событий и встраивать их в повествование с конвенциональной структурой. В работе по организации и, одновременно, интерпретации материала раннесредневековым авторам помогали модели, заимствованные из Ветхого Завета и патристики. Св. Писание давало не только форму для рассказа о прошлом, но и представляло историю, которая служила образцом для будущего хода событий[510]. Поэтому при репрезентации многих сцен и истолковании ключевых событий в текстах исторических сочинений встречаются скрытые цитаты, заимствования и прямые аллюзии на соответствующие места в Библии[511]. Модели, топосы, риторические фигуры помогали упорядочивать и приводить к известному отдельные факты: таким образом, в историю помещались сведения, достоверные, прежде всего, с типологической точки зрения.
Представления о том, что такое история народа, и как должно выглядеть ее описание, Беда получил из изучения истории евреев. Книги Ветхого Завета послужили ему главным образцом для создания нового нарратива — о пути к Богу «народа англов». Как видно из его экзегетических трудов, проведение аналогий между Заветами, событиями прошлого и «современностью» было привычным для рассуждения Беды. Как отмечалось выше, в его сознании два плана — Ветхий и Новый Заветы (старое и новое время) — сосуществовали рядом. Деяния из прошлого предвосхищали настоящие и грядущие дела, которые трактовались с их помощью. При этом они не просто повторялись, или походили друг на друга, но, одновременно, могли выражать общий смысл и в аллегорическом прочтении быть одним и тем же. («Не следует удивляться, если мы говорим, что две персоны... обе представляют одну...»[512]). Это позволяло Беде проводить параллели в истории двух народов. В аллегорической трактовке событий двигалось как бы назад — от истории Нового Завета к ветхозаветной. Событию, которое произошло после Рождества Христова, историк находил в тексте Ветхого Завета параллельные сюжеты, способные в аллегорическом прочтении предсказывать его наступление, пророчествовать о будущем.
Мысль об уподоблении англо-саксов древним евреям высказывалась в христианской литературе и до Беды: идею о том, что англов, как новый народ Израиля, вел сам Бог к полноте христианской веры, он, скорее всего, воспринял из рассуждений Григория I. При таком понимании особую значимость приобретали темы угодности Богу, исполнения Его воли, заботы Бога о народе, отпадения от Него, кары и воздаяния. В «Церковной истории» эти сюжеты раскрываются в судьбах народов, их правителей, отдельных людей.
Беда неоднократно апеллировал к образам Первой книги Царств, к которой несколько раз возвращался в своих комментариях на Писание. Прямых отсылок к Св. Писанию в «Церковной истории» немного. Однако в тексте содержатся указания на то, что история англо-саксов могла следовать «образцам» ветхозаветной истории. Историк производил неявные, но подразумевавшиеся сравнения между англо-саксонскими королями и древними царями. Из книг Ветхого завета Беда вынес представление о том, что каждый правитель исполнял свое предназначение, возложенное на него свыше, и получал воздаяние по заслугам[513].
Так, борьба между двумя королевскими родами Нортумбрии прочитывалась аллегорически, как противостояние ветхозаветных Саула и Давида. Могущественный король Этельфрид, призванный Богом для истребления «греховного народа» бриттов, подобно царю Саулу, прогневал Господа тем, что обратился против будущего правителя Нортумбрии, избранного свыше Эдвина. Эдвин, как и Давид, бежал «в землю Филистимскую» (в данном случае, в королевство Восточных англов). Правитель Восточных англов и его армия, как филистимляне, разбили войско и убили Этельфрида-Саула. Правление возвратившегося из изгнания Эдвина Беда уподоблял царствованию Давида[514]. Беда не объяснял своим читателям аллегорический смысл таких образов, предполагая знание библейской истории теми, кому он адресовал сочинение. Поэтому в тексте не назывались причины событий; они лежали на уровне того же сюжета, рассказанного прежде — в Св. Писании.
Другой характерный пример того, как логика библейских героев переносилась на поступки современных Беде правителей, можно увидеть в описании короля Дейры Освина. Узнав о том, что ему предстояло сражаться со своим соперником Освиу, собравшим большую армию, Освин (который не обвинялся Бедой в трусости, а наоборот был изображен как храбрый правитель) распустил свое войско и попытался укрыться от врагов в одном доме. Его поступок отвечал библейскому наставлению: «или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостоять идущему на него с двадцатью тысячами»[515].
Из книг Заветов Беда позаимствовал идею о том, сколь важная роль в истории народов принадлежала священникам и духовным учителям. Им, в представлении историка, следовало направлять деяния короля и вести их в соответствии с Божьей волей. Показателен, в этой связи, образ ирландского епископа Айдана, проповедовавшего христианство в Нортумбрии. Айдан, который наставлял на праведный путь королей Освальда и Освина, учил правителей смирению и покорности Богу, в изображении Беды близок к Самуилу, одному из любимых героев англо-саксонского автора в Ветхом завете. Освальд и его ближайший советник Айдан метонимически представляли королевскую власть и церковь, которые пребывали в гармонии и были необходимы друг другу. Образы проповедников и духовных учителей в «Церковной истории народа англов» говорят о том, каким, по мнению автора, следовало быть церковному деятелю. Характеризуя святых, учителей, епископов и проповедников. Беда, как правило, писал об их «преданности Богу», аскетизме, сочетании созерцательности и активной жизни, постоянном миссионерском труде, «отличном от праздности наших дней»[516]. Наряду с этими достоинствами Беда часто подчеркивал необычайную образованность своих героев, — черту, которую англо-саксонский ученый ценил весьма высоко.
Важную роль для англо-саксонского историка играли тексты раннехристианской историографии: одним из важнейших трудов, который служил Беде ориентиром для написания своего произведения, была «Церковная история» Евсевия Кесарийского (по аналогии с которой Беда, по-видимому, и назвал свою книгу). В сочинении Евсевия излагалась история возникновения, роста и триумфа христианской церкви. Ее основное предназначение, согласно автору, заключалось в распространении веры и в приближении, тем самым, конца истории: утверждение церкви у всех народов означало бы осуществление воли Бога и возвращение в вечность. Героями повествования Евсевия, в основном, становились наставники в вере, подвижники и христианские мученики.
В его «Церковной истории» был представлен образ могущественного благочестивого правителя-триумфатора, в государстве которого окончательно утвердилась христианская церковь. В сильной империи, которой управлял угодный Богу Константин, церковь «получает она свыше повеление вновь возликовать; она расцветает, как лилия, и распространяет свое Божественное благоухание на всех людей»[517]. Вслед за Евсевием, раннесредневековые историки описывали праведных королей, покровительствовавших вере, подтверждая их святость небесными знамениями. Иногда они прямо уподоблялись Константину: «Пригласив короля, епископ начал наедине внушать ему, чтобы он поверил в истинного бога... <...> И король [-Хлодвиг] попросил епископа крестить его первым. Новый Константин подошел к купели, чтобы очиститься от старой проказы и смыть свежей водой грязные пятна, унаследованные от прошлого»[518]. Правители из «Церковной истории народа англов» также обладали добродетелями Константина, а их поступки напоминали его деяния[519]. В сочинении Беды король Эдвин, как и император после своей победы, установил мир во всей Британии; перед сражением с язычником Пендой, Освальд, как и Константин после триумфа в Риме, водрузил крест на поле Хэвенфельт; Освиу, подобно герою сочинения Евсевия, председательствовал на церковном синоде в Уитби, ради единства Церкви.
Отметим еще одну деталь, по-видимому, позаимствованную Бедой у Евсевия. Как и в сочинении этого автора, в последней главе «Церковной истории народа англов» приводились списки епископов в Британских землях. Для предшественника англо-саксонского историка эти перечни имели немалое значение, поскольку помогали увидеть непрерывную последовательность, с которой передавалось Слово Божье.
Все же, по сравнению с Евсевием, Беда уделял значительно больше внимания событиям, не связанным на первый взгляд с историей церкви. В его сочинении присутствует баланс между церковным и «светским» прошлым. Для христианского историка деяния королей, битвы и военные походы представлялись такой же частью Божественного плана, как и все, что относилось к церкви. Вся человеческая история была воплощением изначального замысла и для того чтобы приблизиться к его пониманию, нельзя было пренебрегать ни одним из его проявлений. Событие в «Церковной истории» часто представляло собой изменение, происходившее в душе человека, в жизни сообщества, в истории государства, в сторону укрепления веры (или временного отступления и триумфального возвращения к Церкви). Крещение или война, чудо или сон — события разного масштаба были подчинены единой цели. Для Беды представлял интерес не столько конкретный исторический факт, сколько его теологическое значение[520]. Так, о приобретении земного королевства первым христианским правителем Нортумбрии Эдвином Беда практически не упоминал (хотя известно, что этот король вел беспрестанные войны со своими соседями). Для историка было важно иное — достижение Эдвином небесного царства. В глазах Беды Эдвин становился королем в полном смысле этого слова только с принятием христианства. В «Церковной истории» Беды, как и в трудах Евсевия, Орозия, Гильдаса, постоянно обнаруживалось действие Провидения. Военные успехи королей рассматривались как вознаграждение за их благочестие, за нечестивыми поступками сразу же следовало вмешательство карающей силы свыше (как это было в случае с наследниками короля Этельберта, которые отвергли христианство и, вслед за потерей небесного царствия, сразу лишились земного королевства)[521].
В «Церковной истории народа англов», как уже говорилось, приводились большие выдержки из трудов позднеантичных и раннесредневековых авторов. Работая с чужими текстами, Беда не стремился адаптировать их для своего произведения, согласовать с собственным опытом, отличным от опыта предшественников. Так, описание Британии в первой главе сочинения Беды, заимствованное у Плиния и Орозия, не подвергалось правке или изменениям. Как уже отмечалось, утверждения предшественников составляли неотъемлемую часть его культурного сознания. Беда составлял свое суждение о многих вещах по книгам: неслучайно, что для рассказа о географии, природе, климате своего острова Беда обращался к материалам писателей, никогда не видевших эту землю. Свидетельство очевидца было ценным лишь в том случае, если давало приращение знания; в других случаях сведения, приводимые другими, рассматривались как достаточные, и новый автор занимал позицию транслятора уже известной информации. Показателен следующий пример. После изучения книги «О Святых местах» Адамнана, написанной со слов Аркульфа, Беда сам составил небольшой трактат под тем же названием, где рассказал об Иерусалиме, Палестине, Константинополе, Сирии. У Адамнана Беда заимствовал взгляд на неизвестные ему прежде сюжеты; прочтение книги означало для него приобщение к знанию, давало возможность самому говорить об окрестностях Иерусалима, картинах, представавших перед паломниками и т.п.[522]
Таким же образом. Беда в своем тексте часто сохранял акценты, которые делали предшествующие авторы. В первой книге «Церковной истории» видно, как менялась дистанция, с которой читателю представлялось описание Британии. Вначале Беда цитировал несколько фрагментов из «Естественной истории» Плиния, после которой следовала глава из труда Орозия «Семь книг истории против язычников». В первом случае, о Британии и Ирландии говорилось как о далеких и чудесных землях. Затем приводился взгляд на остров из Рима. И «Рим» и «Цезарь», которые появлялись в тексте впервые, никак не объяснялись читателю, зато объяснение давалось самой «Британии». («Эта Британия была неизвестна римлянам до Цезаря...»)[523]. Вместе со ссылками на героев книги Орозия в тексте возникала система датировки событий «ab Urbe condita». Цитируя Гильдаса, Беда оставлял всю систему его оценок, хотя в собственном тексте мог придерживаться иного отношения к тем же героям. Так, пикты и скотты, вслед за бриттским историком, были представлены в тексте как «весьма жестокие народы», которые воспринимались как «заморские» («transmarinae»). Для Беды, жившего неподалеку от их земель, подобная оценка была достаточно странной, но он предпочел ее оставить в сочинении[524]. Наконец, можно отметить, что Беда, позаимствовав фрагмент из жития Германа, составленного Констанцием, сохранил в тексте редкие для себя темы вмешательства демонических сил («vis daemonum»), или сражения Христа в войске на стороне бриттов[525].
Сочинения Беды и, прежде всего, «Церковная история народа англов», обладают особым свойством. Они воспринимаются как личный опыт, опыт собственного переживания автором сотворенного Богом мира и истории. «Церковная история» была написана на основе «индивидуализирующего» видения, присущего Беде, которое выражалось во внимании к уникальным проявлениям всеобщего, к каждой из малых частей, в которой усматривалось отражение Божественного промысла и любви. В изучаемом произведении чувствуется дух «первого христианства», радость от открытия христианского мира и Слова, стремление передать ее тем, кому было адресовано сочинение. В нем присутствуют элементы личного обращения Беды к читателю, его постоянное внимание и забота о том, кто находился «по другую сторону текста». Эти черты, как представляется, в большой степени определили судьбу произведения, долгий век чтения «Церковной истории народа англов».