ости интересов” оказывается все более туманной, а в конце концов — даже непостижимой. Сегодняшние страхи, беспокойства и печали устроены так, что страдать приходится в одиночку. Они не добавляются к другим, не аккумулируются в “общее дело”, не имеют “естественного адреса”. Это лишает позицию солидарности ее прежнего статуса рациональной тактики» [374].
В ходе кризиса 2008 г. Ж. Аттали напомнил старые системы американских протестантов: «Чтобы уйти от неприятных размышлений, проповедуется новая установка “позитивного мышления”… В стране, где на протяжении двух веков было возможно абсолютно все, опьянение властью слов и игнорирование суровой действительности превратилось в идеологию… Протестантская Америка, которая делала первые шаги вместе с кальвинизмом, ставя во главу угла бережливость и труд, теперь культивирует мысль о том, что Бог ее выбрал и гарантирует победу именно ей…
4 марта 2008 г. на Уолл-стрит инвестиционный банк Bear Stearns оказался на грани банкротства, потеряв 13 400 млрд долларов от сделок на деривативах (13,4 террадолларов — больше ВВП страны!)… Сейчас мы имеем дело со сложной системой, своего рода “големом”, не имеющим цели и способным одновременно служить человечеству и все разрушать на своем пути. Ибо ему неведомы этические нормы и чувства» [373].
А теперь министр внутренней безопасности США Кирстьен Нильсен сказала в Университете Вашингтона: «Баланс сил, характеризовавший систему международных отношений на протяжении [последних] десятилетий, подвергается коррозии. Под угрозой находится однополярный момент Америки… В различных точках земного шара возникает вакуум власти, который быстро заполняется враждебно настроенными странами, террористами и транснациональной преступностью. У них у всех общая цель: они хотят разрушить наш образ жизни, и многие провоцируют хаос, нестабильность и насилие» [377].
Особая картина науки
В своих внутренних делах западное общество также породило немало проблем.
В медицине на Западе возникло глубокое противоречие: «ученый» стал теснить «врача». Очевидно, что основы действий этих двух фигур различны. Для «врача» важен сам пациент как целое, с его неповторимыми особенностями и биографией. Для «ученого» же пациент — объект изучения, несущий скрытую информацию о чем-то общем (болезни, реакции на лекарства и т. д.). Чтобы получить это позитивное знание, надо очистить его от индивидуальных черт.
Сейчас, когда многое сдвинулось в нашем сознании, нам трудно представить себе, что сравнительно недавно в медицинских кругах всерьез обсуждались результаты имплантации пациентам тканей удаленных у них же раковых опухолей.
В 1891 г. во Франции было два таких случая. В одном из них хирург, удалив рак грудной железы, имплантировал кусочек ткани в другую грудь пациентки. Его ожидания подтвердились: уже через два месяца возникла опухоль. При обсуждении этого результата был затронут и вопрос этики — хирург подсадил рак пациентке, находившейся под общим наркозом, не спрашивая ее согласия [355].
А рентгеновские лучи стали с энтузиазмом использовать в медицине, не зная их поражающего действия при высоких дозах облучения. Ученые отказывались признать очевидные факты участившихся при облучении заболеваний, не желая верить в возможность риска [354].
Это тяжелая проблема — особая свобода, и ее покрывало — капитализм. Конрад Лоренц писал в 1965 г.: «Ценности нельзя выразить в присущей естественным наукам терминологии количества. Одна из наихудших аберраций современного человечества заключается в распространенном убеждении, будто то, что невозможно представить в количественном измерении и выразить на языке так называемой “точной” науки, не имеет реального существования; отрицается реальность всего, что связано с ценностью, и отрицает ее человечество, которое, как прекрасно сказал Хорст Штерн, “знает цену всего и не знает ценности ничего”» [15, с. 33].
Относительно такой свободы от культурных структур лауреат Нобелевской премии К. Лоренц писал: «Функцией всех структур является сохранение формы и создание опоры, что, очевидно, требует пожертвовать определенной долей свободы. Червяк может согнуть свое тело, где пожелает, в то время как мы сгибаем его только в сочленениях. Но мы можем выпрямиться, встав на ноги, а червяк не может» [15, с. 306].
Нельзя не вспомнить проведенные в 1960-е годы в США эксперименты, продемонстрировавшие степень подчинения среднего нормального человека власти и авторитету (эксперименты Мильграма). Испытуемым предлагалось выполнять роль преподавателя, наказывающего ученика с целью добиться лучшего усвоения материала. Ученик находился в соседней комнате и отвечал на вопросы. При ошибке учитель наказывал его электрическим разрядом, каждый раз все более сильным (от 0 до 450 В с интервалом в 15 В). При разряде уже в 75 В учитель слышал стоны учеников, при 150 В — крики и просьбы прекратить наказания, при 300 В крики становились нечленораздельными. При этом руководитель не угрожал сомневающимся, а лишь говорил безразличным тоном, что следует продолжать эксперимент.
Перед этими опытами психиатры дали прогноз, согласно которому не более 20 % испытуемых продолжат эксперимент до половины (до 225 В) и лишь один из тысячи нажмет последнюю кнопку.
В действительности 80 % испытуемых дошли до половины и более 60 % нажали последнюю кнопку, приложив разряд в 450 В. Эти результаты сами по себе потрясают, но для нас здесь важен тот факт, что такое слепое подчинение наблюдалось в том случае, когда руководитель эксперимента был представлен испытуемым как ученый. Когда же руководитель представал без научного ореола, число лиц, нажавших последнюю кнопку, снижалось до 20 %. Авторитет науки заменил моральные нормы и табу [353, с. 68–72]. Необратимость со свободой несовместима.
Один тип свободы («свобода познания») неизбежно включает в себя опасность для многих других типов свободы. На деле речь идет о том, что в современной цивилизации установлена определенная иерархия типов свободы и ее распределения между людьми. Демифологизация понятия «свободы» неизбежно выводит на передний план понятие ответственности с требованием открытого изложения всех видимых ограничений и сфер неопределенности при принятии существенных решений.
Но и за 80 лет после этого мало что изменилось. В 1993 г. в европейской прессе широко обсуждались извинения, которые президент Клинтон принес жертвам экспериментов по радиоактивному облучению, которые проводились в США с 40-е по 70-е годы. Из тысяч пострадавших были выделены жертвы девяти экспериментов: 820 беременных женщин в клинике университета Вандербильта в 40-е годы сделали инъекции радиоактивного железа; в те же годы в клинике университета Рочестера шести пациентам был введен радиоактивный уран; в 1946–1947 годах в трех клиниках 18 человекам были сделаны инъекции радиоактивного плутония; в 1948 г. в Калифорнийском университете одному человеку ввели радиоактивный цирконий; в 1942–1946 гг. в трех университетах 29 пациентов были объектом радиоактивного облучения всего тела; в клиниках Массачусетса вплоть до середины 60-х годов сотням умственно отсталых детей давали в экспериментальных целях радиоактивный йод; в 1956–1957 гг. в лабораториях ВВС вводился радиоактивный йод 120 испытуемым — индейцам и эскимосам; с 1950 по 1970 г. в университете Цинциннати и других центрах полному облучению организма были подвергнуты сотни пациентов; с 1963 по 1973 г. у 131 заключенного в тюрьмах штатов Орегон и Вашингтон облучению были подвергнуты половые органы.
Опыты проводились без согласия испытуемых.
Извинения Клинтона — акт символический, но начались скандалы. Например, в Сарагосе (Испания) сообщалось, что на склады военной базы США перебросили из Пакистана запасы бактериологического оружия. Испанские газеты собрали доступную информацию в самих США. Согласно данным 1993 г., бактериологическое оружие не было уничтожено, как предписывало соглашение с СССР, а было перевезено на базу Эджвуд в штате Мэриленд. При этом более пятисот техников этой базы заразились инфекционными болезнями. Начались протесты в Азии. Профессор медицины университета Мериленда Ричард Хорник в течение многих лет испытывал на заключенных заражение холерой, тифом, гриппом, дизентерией и малярией. После скандала профессор пообещал: «Отныне эксперименты будут продолжены в других странах».
А в Лахор (Пакистан) был направлен другой профессор, Дэвид Нелин, специалист по комарам. Он заявил прессе откровенно: «Для изучения переноса инфекционных болезней насекомыми мы использовали за скромное вознаграждение многих бедных жителей деревень близ Лахора». В лабораторном журнале Нелина за 1989 г. значатся опыты над 325 пакистанцами. При этом после их заражения комарами им не предоставили никакой медицинской помощи. На стр. 272–286 научного отчета подробно описан эксперимент по заражению самок комаров вирусом энцефалита. В Лахоре был установлен инкубатор с производительностью 20 тыс. таких комаров в день. Тогда и возник конфликт в Пакистане.
Западный страх
В западной цивилизации (особенно после Реформации), как пишут, кровожадность «естественного» человека была усмирена правом — «война всех против всех» приняла форму конкуренции. Так, движущей силой, соединяющей людей в общество, являлся страх. Родоначальник теории гражданского общества Гоббс вводит такой постулат: «Следует признать, что происхождение многочисленных и продолжительных человеческих сообществ связано… с их взаимным страхом» [367, с. 302].
Но Гоббс писал о «войне всех против всех» в 1651 г., опираясь на жуткие истории о жестокости индейцев Америки, которые тогда рассказывали в Европе. Эта теория «естественного человека» была основана на ложной информации. Как знали антропологи, именно вторжение европейцев привело к возникновению войн между племенами, которые прежде жили в мире, договариваясь об угодьях для охоты и собирательства. Войны как явление возникают вместе с