Особенно после Гражданской войны и до конца 1950-х гг. население было в состоянии «надклассового единства трудящихся». Война — и бедствие, и победа — еще сильнее сплотила советских людей. Основная масса интеллигенции и служащих госаппарата, даже уже с высшим образованием, вышла из рабочих и крестьян. Она в главном мыслила в согласии с большинством, хотя изъяснялась на языке с большой долей модерна.
Будучи единственной партией и ядром политической системы, компартия стала «постоянно действующим собором», представлявшим все социальные группы и сословия, народы и регионы. Внутри этого собора и происходили согласования интересов, нахождение компромиссов и разрешение конфликтов. В такой партии не допускалась фракционность и оппозиция, естественная для парламентов.
Раскол партии стал большой угрозой, и осенью 1927 г. в первичных организациях партии была проведена дискуссия, и все должны были сделать выбор из двух платформ. В дискуссии приняли участие 730 862 человека (из 1 200 000 членов и кандидатов партии), за платформу оппозиции проголосовали всего 4120 членов партии (плюс 2676 воздержавшихся). Оппозиция была подавлена, из партии были исключены около 8 тыс. активистов, из них 75 видных руководителей. Часть оппозиции ушла в подполье и в эмиграцию, позже многие были репрессированы.
Советское предприятие, по своему типу единое для всех народов СССР, стало микрокосмом народного хозяйства в целом. Это уникальная хозяйственная конструкция, созданная русскими рабочими выходцами из общинных крестьян. Она возникла еще до советской власти, но свои классические этнические (советские) черты приобрела в 30-е годы во время форсированной индустриализации всей страны.
Строительство СССР было большим цивилизационным проектом мирового масштаба. В подобных проектах взаимодействуют массовое обыденное сознание («здравый смысл» народов), теория (в понятиях которой мыслит правящая элита) и утопия (идеальный образ будущего). Здравый смысл (преимущества совместной жизни в большой сильной стране) побуждал большинство поддерживать связность советского народа. Это проявилось на референдуме 1991 г. и во множестве последующих исследований. Утопия (братство народов в единой семье) также сохранялась вплоть до ликвидации СССР.
Многие люди (особенно старики) видели разные системы солидарности и обдумали их. Понимание глубинного смысла солидарности как истока и основы советского проекта позволило быстро синтезировать важные системы жизнеустройства — такие как, например, скорая помощь. Ее начали строить после 1921 г. после Гражданской войны. При Институте им. Склифосовского был создан телефонный узел, были получены машины с особыми знаками на них и громкими сиренами для беспрепятственного проезда, была введена особая форма персонала и т. д. Для нас важно то, что СССР сразу стал создавать систему народного здравоохранения и сеть, соединяющую все население — в общество и государство. Задачи здравоохранения имели особую функцию «скорой помощи» и быстрых сигналов о состоянии людей[45].
В начале войны, в 1941 г. сфера здравоохранения показала, что такое солидарность — «мы знали общество, в котором жили», в том числе знали и то, как суровая община позволяет выживать всем. Вот небольшая книга Н. К. Веселовской «Записки выездного врача скорой помощи (1940–1953)», глава «Дни паники»:
«За день я лично побывала с бригадой в нескольких больницах — им. Боткина на Ленинградском проспекте, им. Русакова на Стромынке, в 1-й и 2-й градских на Б. Калужской и проч. В этот день (17 октября) мне привелось побывать и на Мясокомбинате им. Микояна (Остаповское шоссе). Подъезжаем к воротам, они открываются, пропуская нашу машину. Громадный заводской двор полон. Через толпу возбужденных рабочих нас проводят в контору. Она заперта изнутри, дверь открывается, пропуская нас, и снова запирается. Там — трое мужчин средних лет в изорванной и окровавленной одежде и несколько молчаливых сотрудников. Осматриваю потерпевших. Их лица — в громадных сплошных кровоподтеках и ссадинах, заплывшие и опухшие глаза, из рассеченных губ и носов сочится кровь. Поднимаем рубашки — их спины представляют сплошной кровоподтек. Видимых переломов нет. Сознание ясное, самочувствие угнетенное. Что случилось? Эти трое — заводской “треугольник” (директор, секретарь парторганизации, завхоз) — еще ночью нагрузили грузовик окороками, колбасами, тушами свиней и хотели уехать, захватив и кассу завода. Рабочие остановили их в пути, вернули на завод и избили. “Били окороками, тушами, ничего не жалели, до полного своего удовлетворения…” Когда мы вели этих троих через двор к машине, люди расступались, освобождая проход, и издевались над ними: хохотали, улюлюкали, свистели… Общее настроение рабочих было более или менее миролюбивым, удовлетворенным.
Оказывается, в эту ночь и утро такое же происходило на многих заводах, предприятиях, учреждениях. Рядовые рабочие, возмущенные бегством и хищением, организовывались и устраивали засады по шоссе, ведущему из города на восток. Они задерживали машины, не пропуская никого без досмотра груза и документов. При обнаружении воровства грузовики задерживали, поворачивали их обратно, а беглецов или избивали, или отпускали пешком на все четыре стороны. Таких случаев было немало, и все они становились известными, особенно если к избитым вызывалась “скорая”.
Возвращаясь с вызовов, коллеги-врачи делились своими впечатлениями о том, что делалось в городе и больницах. Типичная картина: за ночь или утро “треугольник” больницы тайно уезжал на машинах (главным образом на грузовиках), захватив с собой казенные деньги, деньги больных, сданные в кассу на хранение, продукты, мануфактуру и белье, все, что было ценного, “чтобы не оставалось немцам”!.. Через несколько дней, когда было введено (с 20 октября 1941 года) осадное положение и приняты меры военной комендатурой — усилены патрули, введен комендантский час, поставлены контрольные пункты на дорогах, ведущих из Москвы, — все утихло.
Некоторые сбежавшие позднее стали возвращаться обратно, запасаясь различными “командировочными” справками и прочими ссылками на служебную необходимость их выезда из города в то время. Они хотели вернуться на свои прежние должности, но не всем это удалось. Так, директор Института им. Склифосовского сбежал ночью 16 октября не только с кассой, продуктами и ценными вещами больных, но и с оружием раненых военных, привезенных с подмосковного фронта. Он был немедленно заменен патологоанатомом проф. А. В. Русаковым, родным братом врача-революционера И. В. Русакова, в честь которого была названа улица и больница. Проф. А. В. Русаков оставался директором некоторое время» [628, с. 42–44].
Но быстрое развитие промышленности, образования и возникновение множества профессий сделали общество гетерогенным. Переход от механической солидарности к органической — это тяжелое потрясение, как и урбанизация. Это усугубило культурный кризис советского общества.
Рубежом в развитии советского общества была Великая Отечественная война. Накопленная в войне энергия резко рванула в строительство и развитие — происходила ускоренная урбанизация. Новые города населялись молодежью послевоенного поколения. Резко увеличилась мобильность населения — за период 1950–1990-х гг. пассажирооборот общественного транспорта вырос в 12 раз.
Города были построены, но становления городского образа жизни, отвечающего явным и неявным потребностям людей, произойти еще не могло. Откуда вырос советский проект, и какие потребности его создатели считали фундаментальными? Он вырос прежде всего из крестьянского мироощущения. Отсюда исходили представления о том, что необходимо человеку, что желательно, а что — лишнее, суета сует. Подростки и молодежь 70–80-х годов XX века были поколением, не знавшим ни войны, ни массовых социальных бедствий, а советская власть говорила с ними на языке «крестьянского коммунизма», которого они не понимали, а потом стали над ним и посмеиваться.
Тот социализм, что строили большевики и весь народ, был эффективен как проект людей, испытавших беду. Но тот проект не отвечал запросам общества благополучного — уже пережившего и забывшего беду как тип бытия. В СССР к такому кризису советского общества не были готовы ни государство, ни наука. Требовалось плавное формирование органической солидарности с гибридизацией или сосуществованием с механической солидарностью, не допуская разрыва и вакуума в сфере солидарности. К несчастью, общественные и гуманитарные науки СССР с этой задачей не справились. Да с ней и сегодня эти науки не справляются в России.
Механическая солидарность и органическая солидарность. Проблемы Запада
В Западной Европе, перетекая одна в другую, произошли четыре революции. Религиозная революция (протестантская Реформация) изменила взаимодействие человека с Богом и человека с человеком. Затем прошла Научная революция, которая создала новое представление о мире и о человеке. А индустриальная (промышленная) революция перевернула организацию общества — и производство, и быт, и социальную структуру. Произошли и политические (буржуазные) революции, которые оформили все эти изменения как новый общественный строй. Возникло новое, индустриальное общество — и новый человек, по своей культуре и самосознанию резко отличающийся от человека-агрария. Человек Запада посчитал себя всесильным, обрел свое второе, языческое Я. Идея свободы затоптала ответственность, идея прогресса — память.
Историк психиатрии Л. Сесс пишет: «Шизофренические заболевания вообще не существовали, по крайней мере в значительном количестве, до конца XVIII — начала XIX века. Таким образом, их возникновение надо связывать с чрезвычайно интенсивным периодом перемен в направлении индустриализации в Европе, временем глубокой перестройки традиционного общинного образа жизни, отступившего перед лицом более деперсонифицированных и атомизированных форм социальной организации» (цит. по [284]).