еления мира по сравнению с настоящим временем, в то время как оно быстро растет, — невероятно сложная для реализации и нелегко воспринимаемая проблема» [80, c. 312–313].
Очевидно, политика сокращения населения России отвечает только мальтузианским «общечеловеческим интересам» части буржуазии с анахроническим мировоззрением. Это можно назвать невежеством.
Даже во введении в их книгу сказано: «Политическая основа стратегии устойчивого развития — желание сохранить status quo в мире, прибегнув к поправкам и починкам современной системы, но оттягивая момент неприятной истины, заключающейся в том, что безусловно прогрессивная на некий переходный период стратегия устойчивого развития в долгосрочной перспективе все равно неизбежно ведет к экологическому тупику, то есть к гибели человечества как биологического вида… Причина кризиса — в чрезмерно выросшем населении, выросшем настолько, что стабилизация его на современном уровне уже не вернет мир к докризисному устойчивому состоянию» [80, c. 4–5].
Вот что пишет, уже в 2010 году, Лев Львович Любимов, известный ученый[54]: «У нас все сильно не в порядке с сельской местностью… Эти местности — а их число несметно в Центральной России — дают в российский ВВП ноль, но потребляют из него немало. А главное — они отравляют жизнь десяткам миллионов добропорядочных россиян. Вдобавок эти местности — один из сильнейших источников социального загрязнения нашего общества.
Создавать в таких местностях рабочие места накладно и бесполезно — эти самобезработные, как уже говорилось, работать не будут “принципиально”. А принудительный труд осужден на уровне и международного, и национального права. Что же делать? Или мы вновь в культурной ловушке, из которой выхода нет?
Одно делать нужно немедленно — изымать детей из семей этих “безработных” и растить их в интернатах (которые, конечно, нужно построить), чтобы сформировать у них навыки цивилизованной жизни, дать общее образование и втолкнуть в какой-то уровень профессионального образования. То есть их надо из этой среды извлекать. А в саму среду всеми силами заманивать, внедрять нормальные семьи (отставников, иммигрантов и т. д.), создавая очаги культурной социальной структуры» [255].
Такой привет от «демократической интеллигенции» русскому крестьянству не скоро забудется.
Таким образом, в массовом сознании самостоятельное значение приобрела проблема ценностной несовместимости с тем культурно-историческим типом, который стал в России властвующей элитой и духовно подчинил себе государство. С другой стороны, сама эта элита стала более жестко формулировать мальтузианские установки в отношении российских (точнее, почти исключительно русских «лентяев и люмпенов»). Похоже, «сильные мира сего» шли на прорыв.
Экология
Большое поле, чтобы сеять невежество, — экология. Во время перестройки она была новым предметом и для кое-кого перспективным поприщем — и в журналистике, и в политике. Поразительно, насколько эффективно действовала экологическая риторика на сознание, несмотря на то что она отбрасывалась политиками буквально на другой день после достижения конъюнктурной цели. По оценкам социологов, «вес» экологических проблем в предвыборных программах 1989 г. составлял 72 %, но из нескольких сотен выступлений на I съезде народных депутатов СССР всего в 42 были упомянуты вопросы экологии.
Социолог, профессор И. А. Халий писала о движения экологов: «В условиях относительной стабильности государственного социализма 70-х годов эти движения косвенно способствовали поддержанию стабильности. Когда наступил кризис второй половины 80-х, они превратились в социальную силу, оппозиционную режиму как таковому, а функция охраны среды отошла на второй план» [129].
Так экология стала инструментом давления на сознание, мышление и воображение. По мнению одного из ведущих социологов Института социологии РАН О. Н. Яницкого, «экологический протест 1987–1989 гг. стал в СССР первой легальной формой общедемократического протеста и общегражданской солидарности». Вот к чему это привело: «Экологические конфликты в республиках Прибалтики послужили стимулом к созданию Народных фронтов в защиту перестройки и моральной легитимации их борьбы за экономическую независимость, а затем и выход из СССР… В феврале 1989 г. состоялась первая в СССР массовая (более 300 тыс. участников в 100 городах страны) антиправительственная акция протеста против строительства канала Волга — Чограй».
Это движение было пусковым мотором, запустившим машину разрушения страны. В 1990–1992 гг., по словам Яницкого, был совершен сдвиг в другую сторону: «Начался процесс фронтального отступления новых национальных политиков от декларированных ими экологических программ… В целом — общая демобилизация движения. Советы как политический институт были ликвидированы. Иными словами, основной канал институционализации экологических требований прекратил свое существование» [130].
Как легко, оказывается, подорвать рациональное мышление политизированной части общества! Значительная часть населения отбросила то, что знала, видела и помнила, — как в общенародной программе окультуривали огромную территорию, охраняли природу и, в меру экономического развития, модернизировали систему природопользования. Люди поверили в разрушительные идеологические мифы — их отравило экзальтированное невежество.
В представлении экологических проблем (уже без протестов экологов) была резко нарушена мера. Каждая очередная кампания принимала характер психоза. «Экологически возбужденная» часть общества превращалась в толпу, отвергающую и диалог, и рассудительный тип выступлений, и суждения специалистов. Экологические кампании покрыли всю территорию и все слои населения (под флагами манипуляторов). Представим несколько таких акций и типов.
Архаизация
Почти прекратилось применение авиации для обработки посевов инсектицидами и гербицидами, а также для наблюдения за процессами в окружающей среде (рис. 3). В обзоре 2005 г. сказано: «Потребность сельского хозяйства России в авиационной обработке оценивается в 38–41 млн га ежегодно… Резкое сокращение объемов авиахимработ привело к тому, что за последние 5 лет потери продукции растениеводства, только от вредных насекомых, достигли 95–100 %.
Рис. 3. Объем авиахимических работ в сельском и лесном хозяйстве РСФСР и РФ, млн га
Это знак глубокого изменения всего нашего жизнеустройства. Он движется постепенно, шаг за шагом, как Каменный гость. Но большинство городского населения этого не заметило или равнодушно сказало: «утрясется!» Утрясется для меньшинства, а других успокаивают ширмой невежества.
Вот журнал Академии наук: «В России ежегодное “потребление” вредных веществ на душу населения составляет в среднем 400 кг». Что за ежегодное “потребление” вредных веществ на душу населения в среднем 400 кг, больше килограмма в день? А что значит, что в Киеве воздух загрязнен пылью на 90 %? По весу? По объему? По поглощению света? И что значит, что «среду обитания можно считать разрушенной»? Это был сильный удар по разуму.
И еще такое утверждение в этой статье: «С какими же заболеваниями связано присутствие в воде различных химических элементов? Если в воде имеется какая-либо концентрация солей, она представляет собой полимер. Незримая опасность такой воды заключается в том, что она обладает способностью полимеризовать в организме человека все другие компоненты биологических жидкостей. И тогда получается не просто полимерная, а многополимерная вода. … В целом вода содержит 13 тыс. потенциальных токсичных химикатов» [135].
Воду пить нельзя, она в человеке полимеризует биологические жидкости! И это в академическом журнале! Но ведь в этом журнале работают редакторы, корректоры, два рецензента из ученых — и несколько тысяч читателей! Все они это проглотили, а значит, эти представления и эта логика постепенно распространилась через СМИ и затянули мышление людей в трясину невежества.
А. Д. Сахаров в «Предвыборной платформе» (1989 г.) выдвигал такое требование: «Немедленное прекращение финансирования Министерства водного хозяйства и его ликвидация или перевод на полный хозрасчет» [112, с. 258]. Интеллигенция, не подумав, принимала безответственные политические декларации — невежество наступало… Представьте себе: «немедленное прекращение финансирования Министерства водного хозяйства»! Такие слова и фразы, которые льются из СМИ, действуют на разум, как гипноз.
Вот другой пример, из того же 1989 г. — тоже о водном хозяйстве. Само слово «водохранилище» приобрело в перестройку зловещий оттенок. Экономист Н. П. Шмелев, депутат Верховного Совета СССР, ответственный работник ЦК КПСС, позже академик РАН, писал в важной книге: «Рукотворные моря, возникшие на месте прежних поселений, полей и пастбищ, поглотили миллионы гектаров плодороднейших земель» [132, с. 141].
Но это неправда! Рассуждения Шмелева несоизмеримы с реальностью и противоречат логике. Известно, что при строительстве водохранилищ в СССР было затоплено 0,8 млн га пашни из имевшихся 227 млн га, т. е., было затоплено 0,35 % всей пашни. При этом водохранилища отнюдь не «поглотили миллионы гектаров плодороднейших земель», а оросили 7 млн га засушливых земель и сделали их действительно плодородной пашней. А если ввести меру потерь, то надо вспомнить, что в РФ нынешняя рыночная реформа «поглотила» 45 млн га посевных площадей — они выведены из оборота и зарастают деревьями и кустарником.
Шмелев утверждал, что в России было слишком много водохранилищ сравнительно с другими странами. А в реальности отставание России от мирового уровня в использовании водохозяйственного потенциала было колоссально! Когда велась кампания против водохранилищ, в США было 702 больших водохранилища, а в России 104. Больших плотин (высотой более 15 м) было в 2000 г.: в Китае 24 119, в США 6389, в Канаде 820, в Турции 427, а в России 62 [133]. Но общество легко поверило, что