противоречиях (во всяком случае, более глубоких, нежели противоречия между большевиками и монархистами). Наша система образования очень скупо представила раскол РКП(б) — коммунистической партии СССР. Часть ее вышла в оппозицию. Главная причина — эта оппозиция требовала продолжать и развивать борьбу в мировой революции. Это были коммунисты-космополиты[96].
Данный опыт важен для истории. Основная часть РКП(б) и после ВКП(б) приняла проект Ленина, который объяснил, что на этапе империализма на Западе революции не будет, а волна пройдет по крестьянским странам, на основе союза рабочих и крестьян.
Но после Победы в ВОВ об этом почти все забыли. Однако всегда в обществе есть группы и сообщества недовольных состоянием государства, массой населения, культурой и т. д. Это группы диссидентов разных типов. Вообще-то все чем-то недовольны — в рамках разумных действий. Но есть и группы радикальных людей, которые выходят из этих рамок, — их товарищи ведут с ними разговоры, помогают им. С ними это трудно, шаг за шагом они доходят до ранга «бунтарь с мессианскими заскоками».
Так, группа советских гуманитариев, начав свою миссию с экзальтированного марксизма, плавно сдвинулась к антисоветизму, затем антикоммунизму, проникнутому революционной страстью. Иногда говорили, что это люди особой субкультуры, которая отвергает любую систему, совместимую с размеренной жизнью. Как бы ни утряслась жизнь в России, хотя бы для передышки людей, им ее надо сломать, даже если никакого внятного положительного проекта у них нет.
Но об этом рассуждать не будем, у всех людей есть свои иллюзии, ошибки, невежество и мысли. Нам надо понять психологию и поведение умных, часто талантливых и даже гениальных (в профессиональной сфере) людей. Такие люди, как мы видели, нередко говорят публике важные слова или производят важное действие, хотя их авторитет создан в другой сложной профессии — поэт, режиссер, великий врач, физик трижды Герой Социалистического Труда и т. д.
Известно, что если соединяются люди, чтобы увидеть и послушать какого-то авторитетного или любимого народного трибуна, то несогласным становится очень трудно воззвать людей к здравому смыслу, убедить их остановиться и подумать, не принимать скоропалительных опасных решений. Ницше заметил: «Так как недостает времени для мышления и спокойствия в мышлении, то теперь уже не обсуждают несогласных мнений, а удовлетворяются тем, что ненавидят их. При чудовищном ускорении жизни дух и взор приучаются к неполному или ложному созерцанию и суждению, и каждый человек подобен путешественнику, изучающему страну и народ из окна железнодорожного вагона» [159, с. 389].
Так после ВОВ появились пока незаметные люди, которые «не обсуждают несогласных мнений». И в то же время началась (в 1946 г.) «холодная» война. Большинство населения еще помнило войны, пришедшие с Запада — из истории, из Гражданской войны и Великой Отечественной. У нас в то время даже дети понимали суровое. Верхи старались охладить «ястребов» Запада, но думали и готовились. У нас старались не распространять западную прессу, которая нервировала население. Постепенно у нас исчез страх, тем более «невротический».
А причины были. Например, Черчилль написал в октябре 1942 г., когда немцы, завязнув в России, перестали быть угрозой для Англии: «Все мои помыслы обращены прежде всего к Европе как прародительнице современных наций и цивилизации. Произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как единое целое под руководством европейского совета. Я обращаю взоры к созданию объединенной Европы» (цит. в [115]).
А в 1948 г. на собрании промышленных магнатов США формулируется такая установка: «Россия — азиатская деспотия, примитивная, мерзкая и хищная, воздвигнутая на пирамиде из человеческих костей, умелая лишь в своей наглости, предательстве и терроризме». И вывод: США должны получить неограниченное право для контроля за промышленными предприятиями других стран, способными производить оружие, и разместить свои лучшие атомные бомбы «во всех регионах мира, где есть хоть какие-то основания подозревать уклонение от такого контроля или заговор против этого порядка, а на деле немедленно и без всяких колебаний сбрасывать эти бомбы везде, где это целесообразно» (см. [116]).
И в СССР конце 1950-х годов складываются кружки, в которых группы интеллигентов размышляли над системами, альтернативными советскому строю. Часть шестидесятников почти сразу сдвинулась к открытому инакомыслию, критическому по отношению к политической системе СССР, — они стали диссидентами. Они не вели диалогов с товарищами, которые считали, что в главном процесс развития СССР и его союзников создает правильные условия для экономики, культуры, науки и обороны. Когда в кругу товарищей и коллег возникали споры, большинство (и я лично) не развивало эти темы, но выводы оппонентов воспринимали как ошибки, ведущие к невежеству.
Мы не заметили, что струйки интеллигенции отходили на Запад. Лев Аннинский представил яркий образ: «Что делать интеллигенции? Не она разожгла костер — она лишь “сформулировала”, дала поджигателям язык, нашла слова». Это — вечная логика «интеллектуальных авторов» любого преступления: мол, не мы поджигали, мы только дали поджигателям спички.
Каковы масштабы этой прослойки, можно судить по оценкам самих участников протестов, которые вели исторические изыскания: «С 1965 года в петициях, заявлениях, протестах приняло участие, по грубой оценке, около 1500 человек, в основном научная и творческая интеллигенция» (оценки Богораз Л. и др., 1991). Численность — не главный фактор. Шестидесятники были «дрожжами» и в период мировоззренческого кризиса советского общества (1960–1990) снабжали дезориентированных этим кризисом людей идеями, языком, песнями и анекдотами.
Большинство тех, кто причисляет себя к «шестидесятникам», постепенно, шаг за шагом сдвинулись к антисоветской позиции. Более того, в конце 1970-х годов у них стали проявляться прозападные установки, причем именно в контексте холодной войны Запада против СССР. Они все больше и больше становились в этой войне «союзниками Запада». К концу перестройки это стало обязательным для «прогрессивного интеллигента».
Разумеется, есть и исключения: А. А. Зиновьев рассказывал, как в юности он готовил покушение на Сталина, а теперь, после гибели СССР, он считал советский строй высшим достижением человечества. М. К. Мамардашвили, напротив, представлял себя снобом и аристократом. Он якобы всегда считал СССР «черной дырой» и явился на землю как «шпион» — наблюдать, как копошатся человечки в Евразии, и думать о вечном. Он занимал важное место около ЦК КПСС, но до перестройки никогда на людях не сказал никакого крамольного слова про СССР и КПСС.
И раньше были такие люди и в России, и на Западе. Идея развала Российской империи через разрушение межэтнических связей была одной из ключевых идей западной геополитики с конца XIX века, а в начале XX в. она овладела и возрожденным под эгидой Запада российским масонством. К этому были и предпосылки — наступление капитализма, породившего национальную буржуазию. Дворянство было заинтересовано в сохранении монархии и империи, а буржуазия жаждала национального государства. Свергнув монархию, она растащила империю.
Примерно такие же предпосылки возникли в позднем СССР — в больших городах, в группах элиты, у интеллигентов, очарованных Западом. Таким людям нужна была доктрина, организация и ударная сила — и постепенно за ними пошли другие, не такие радикальные.
Вот уникальный случай: А. Д. Сахаров — советский ученый, род. 1921 г. в Москве, в 1942 г. окончил МГУ, в 1953 г. стал академиком АН СССР. Он как физик сыграл большую роль в создании советской водородной бомбы, гордился этим, но с 1968 г. занялся правозащитной деятельностью. Это можно понять, после такой работы он ушел в международную общественную деятельность, он стал человеком мира. Но почему образом зла у него стал СССР, где он родился, учился, работал в коллективе замечательных ученых? И притом, что он был избран народным депутатом СССР!
Посмотрим эволюцию мышления этого великого человека.
В 1970-е годы система мировоззрения вступила в кризис, который возник в сознании элитарной части интеллигенции. Это красноречиво отразилось в представлениях А. Д. Сахарова. В те годы важным фактором сознания в СССР, да и во всем мире, была война во Вьетнаме. В 1968 г. Сахаров был в строю советского народа, он писал об этой войне США так: «Во Вьетнаме силы реакции не надеются на желательный для них исход народного волеизъявления, применяют силу военного давления, нарушают все правовые и моральные нормы, совершают вопиющие преступления против человечности. Целый народ приносится в жертву предполагаемой задаче остановки “коммунистического потопа”.
От американского народа пытаются скрыть роль соображений личного и партийного престижа, цинизм и жестокость» [112, с. 17–18].
Тогда же он писал: «Как показывает история, при обороне Родины, ее великих социальных и культурных завоеваний наш народ и его вооруженные силы едины и непобедимы» [112, с. 20]. И он писал в письме в день смерти Сталина: «Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности».
Семь лет спустя, в 1975 г., он уже пишет о «героизме американских моряков и летчиков» во Вьетнаме и упрекает Запад в том, что тот воевал плохо. По его мнению, требовалось вот что: «Политическое давление на СССР с целью не допустить поставок оружия Северному Вьетнаму, своевременная посылка мощного экспедиционного корпуса, привлечение ООН, более эффективная экономическая помощь, привлечение других азиатских и европейских стран… Очень велика ответственность других стран Запада, Японии и стран “третьего мира”, никак не поддержавших своего союзника, оказывающего им огромную помощь в трудной, почти безнадежной попытке противостоять тоталитарной угрозе в Юго-Восточной Азии» [112, с. 132].