в их конкретный момент. Большевикам выпала рухнувшая монархическая государственность и разогнанная либералами империя — большевики сумели восстановить государство, обуздать этнический национализм окраин и снова собрать империю и нацию. Причем собрать с такими отношениями товарищества, что обновленная российская нация в форме советского народа целый исторический период была самой крепкой из известных в истории полиэтнических наций. Это — факт, который в этнологии считается высшим достижением национальной политики. Сейчас мы даже мечтать об этом не можем.
Нация скрепляется всеми системами жизнеустройства. «Большевистская» доктрина и была рассчитана на соответствующие системы. Советская нация была крепка, пока действовали системы советского строя — а значит, «большевистская доктрина» была адекватна и эффективна. Альянс антисоветских западников и антисоветских патриотов ликвидировал советский строй. Почему же они при этом не произвели адекватных изменений в связях нации, если хотели ее сохранить?
Факты таковы, что в ходе общего кризиса советского общества с конца 80-х годов XX в. едва ли не самый тяжелый удар был нанесен по сфере этнических отношений — как внутри русского народа, так и в межэтнических отношениях между народами. Политическая задача разрушения советской системы потребовала подрыва всех типов связей, скреплявших нацию. С этой целью с конца 80-х годов велась интенсивная пропаганда, возбуждающая этнонационализм всех народов, включая русский. В результате был подавлен тот объединяющий национализм, который был характерен для советского мировоззрения. Вместо него было создано множество агрессивных этнонационализмов.
И тут надо очень осторожно и вдумчиво относиться к проблеме соотношения нации и этничности. Мы наверняка будем строить нацию полиэтническую, собранную вокруг русского ядра. Эта работа ведется уже более пяти веков, и в этом у России опыт, какого не имеет никто в мире. Успех России был основан на особом типе отношений ядра с этническими общностями — «семье народов». В этом была и сила, и хрупкость конструкции. Я уверен, что мы и дальше будем идти по российскому пути, а не по французскому, немецкому или американскому. Проблемы и трудности возникают на каждом из путей, у всех свои, в разные моменты разные.
Но в строительстве нации нужны осторожность и вдумчивость. Н. А. Нарочницкая иногда высказывала резкие суждения. Тут поставлен большой вопрос, о нем надо говорить особо. Мы для простоты говорим «русская культура», имея в виду то ядро, на котором выросла российская культура, культура не этническая, а нации. Люди всех народов — субъекты этой культуры, ибо общая культура является главным связующим механизмом.
Всем нам надо пересмотреть образы своей мировоззренческой системы, свое невежество.
Попытка войти в капитализм и невежество картины мира
Это глава особая. Нам надо рассмотреть важную проблему «перестройки», хотя многие на эту проблему не смотрят. Ростки ее развивались долго, и мало кто видел в них угрозы. Но в ходе перестройки часть политиков и элиты представила готовый проект: изменить вектор развития России и соединиться с цивилизаций Запада, в форме конвергенции. В этой системе требовалось изменить парадигмы образования, науки и экономики и т. д. Если эта конвергенция получится, Россия войдет в сферу периферийной экономики. Но в элите СССР уже вызревал мировоззренческий кризис, его выражением и было развитие идеи конвергенции с США[113].
4 мая 1992 г. Координационный совет по гуманитарным и общественным наукам при вице-президенте Российской Академии науки (РАН) провел заседание «круглого стола», посвященное оценке нынешнего и прогноза будущего общественного устройства России. В дискуссии приняли участие ведущие философы, экономисты, социологи и историки.
В обзоре сказано: «Участники “круглого стола” исходили из неизбежности перехода России к рыночной экономике… Под “особым путем России” понималась необходимость сочетать достоинства и исключать недостатки капитализма и социализма… Нужно поработать над тем, как идею конвергенции облечь в приемлемые для всех народов и наций страны одежды. Переходная, опирающаяся на смешанную социально ориентированную экономику модель была поддержана участниками обсуждения» [215].
Ученые СССР (особенно обществоведы и политологи), начиная реформу, должны были бы разобраться: почему при попытке войти в «клуб капиталистических стран» сразу возникли непреодолимые препятствия? Неужели забыли народ в 1917 г.! Это удивительно, ведь к 1920-м годам все уже знали, что Запад отказался принять в цитадель капитализма известных российских либералов и даже царя! Английский король Георг V, двоюродный брат Николая II (и Александры Федоровны), категорически потребовал от правительства отмены приглашения царя в Англию. Не дали царю убежища! Англичане вели переговоры с Францией, и там отклонили.
Почему Российская империя и государство, император и ее народы не могут присоединиться к цивилизации Запада? Почему не объяснить людям? Ведь ученые и писатели Запада говорили понятно. Посмотрим в прошлое.
О. Шпенглер писал: «Я до сих пор умалчивал о России; намеренно, так как здесь есть различие не двух народов, но двух миров… Разницу между русским и западным духом необходимо подчеркивать самым решительным образом. Как бы глубоко ни было душевное и, следовательно, религиозное, политическое и хозяйственное противоречие между англичанами, немцами, американцами и французами, но перед русским началом они немедленно смыкаются в один замкнутый мир. Нас обманывает впечатление от некоторых, принявших западную окраску жителей русских городов. Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времен задолго до Конфуция, если бы они внезапно появились среди нас. Он сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между “матушкой Россией” и “Европой”…
Плодотворная, глубокая, исконная русская ненависть к Западу, этому яду в собственном теле, которая с одинаковой силой сказывается как во внутренних страданиях Достоевского и в резких выпадах Толстого, так и в бессловесных переживаниях среднего человека… Эта исконная ненависть… лежит, безусловно, в основе большевизма» [68, с. 147–148, 150].
Плохо, что мы мало знали о роли монархического государства России. И мы не поняли катастрофу распада народа. Тогда у нас не было достаточно знания (да и сейчас не хватает). Было непросто понять смысл такого суждения Вебера: «Власть в течение столетий и в последнее время делала все возможное, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти, … было глубоко укоренено исторически еще в Московском государстве, точно так же как и община» (см. [478]).
Как можно было соединиться Западу с капитализмом и колониями и России с Евразией с крестьянской общиной. Как можно забыть это?
Советский (и потом израильский) историк М. Агурский пишет в книге «Идеология национал-большевизма»: «Капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации» [74].
Отношение Запада к России определялось не богатством, а расхождениями в важных устоях — в цивилизационных кодах. В Первой мировой войне «англичане, немцы, американцы и французы» громили друг друга, но как только в 1917 г. Россия стала уходить с цивилизационной «столбовой дороги» Запада, весь Запад «немедленно сомкнулся в один замкнутый мир» против русских. Да и внутри России вспыхнула Гражданская война не из-за конфликтов на перекрестке, а из-за расколов в системе ценностей — основе цивилизации.
Сейчас образ Запада выпадает из русской традиции — как западников, так и славянофилов. Достоевский бы ахнул, почитав наши газеты. В нашем хаосе перестройки мы забыли, что Запад — трагическая цивилизация. Да, Запад ставит на себе «эксперименты со злом» и часто доходит в этом до края. Но потом некоторые общности осмысливают зло, анатомирует его и дают другим спасительное знание. Этот устой их цивилизация начинала с античности, и он сопряжен с такими страданиями, которые нам неведомы. Мы боялись реальных опасностей, но не было у нас «страха бытия». Запад же, начиная с раннего Средневековья, жил в нарастающем коллективном страхе. Сначала перед адом, потом чистилищем, затем перед чумой, так что в искусстве центральное место заняла смерть — с «Плясками смерти» в каждом доме. Так и шел западный страх от эпохи к эпохе — «страх Лютера» перед соблазнами, перед природой, страх перед своим «другим Я» (Фрейд), страх перед СССР и ядерной войной. И каждый раз страх порождал глубокие раздумья и сдвиги в культуре.
Вспомним прошлые войны. Один из источников силы России был в том, что она не измельчалась до цивилизационной ненависти к Западу. Русские били французов, но Францию не возненавидели и не стали бы, как Наполеон, отбивать нос у сфинкса и взрывать Кремль. О немцах Сталин специально сказал: гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается — и это была сила, а не слабость. Вьетнамцы, которые многому у нас научились, провели войну и с французами, и с американцами, не допуская антизападнических настроений.
Россия, имея многие корни в Азии, все же строила себя, «опираясь» на Запад — нельзя это забывать. Когда мы устраиваем что-то в своей жизни, мы спрашиваем «а как это у немца?» — и делаем так же или наоборот. Конечно, и Запад строил себя: «опираясь» на «Восток» — беря оттуда и религии, и философию (через арабов), и главные изобретения.