Хави поклонился. - Я служу фараону всегда и во веки веков.
- А теперь, перед предстоящими приятными событиями, давайте поговорим об этих серьезных вопросах, которые вы затронули. Эта военная банда, о которой вы говорите, терроризирует регион. Признаюсь, я не слышал других сообщений о врагах так глубоко на нашей территории, но я бы не хотел отрицать истинность вашего убеждения на данном этапе. Вы должны рассказать мне все, что знаете.
Хави снова поклонился и повел господина Бакари в кабинет губернатора. Как только они исчезли, Хуэй почувствовал, как его плечи поникли, и он понял, что держался так же неподвижно, как одна из статуй во дворе снаружи.
- Ты ослепил нашего гостя, как вы и хотели с отцом. Кен смотрел на него, на его лице не было никаких эмоций. С таким же успехом он мог смотреть на незнакомца.
- Это не входило в мои намерения. Ты знаешь это, Кен. Ты мой брат. Я люблю тебя. Я бы не отказался от тебя.
Кен продолжал смотреть своими пугающими темными глазами, заглядывая в него так же глубоко, как и господин Бакари, но на этот раз, казалось, его брат не нашел ничего хорошего в его душе.
- Ты будешь хорошо вознагражден. Кто знает, куда приведет тебя этот день.
Голос Кена был таким же плоским и пустым, как безликие пустоши.
- Пожалуйста, брат, не делай свое сердце таким холодным ко мне, - взмолился Хуэй. - Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Я не тот человек, за которого ты меня принимаешь. Я не потворствую и не замышляю обокрасть тебя. Я хочу для тебя только хорошего, чего бы ты ни желал на самом деле.
Кен ничего не сказал.
- Ты должен доверять мне, - настаивал Хуэй. - Когда я приду, чтобы рассказать историю о Камне Ка господину Бакари, я сообщу ему, что это была наша победа. Что ты был рядом со мной перед лицом такой опасности. Что ты проявил только мужество...
- Что я стал причиной смерти Кики?
- Нет!
- Тем не менее, я это сделал. Мы оба это знаем.
- Я больше не буду говорить об этом. Я дал тебе слово.
- Но ты же знаешь, Хуэй. Это вытравлено в твоем разуме и начертано в твоем сердце. Ты никогда не сможешь этого забыть. - Кен ушел, оглянувшись перед уходом. - Если бы никто не видел того, что произошло, это было бы как туман над болотами у Великой реки, исчезающий при первых лучах солнца. И это исчезло бы из моей памяти тоже.
- Ты бы не забыл! Ты не мог забыть Кики.
- Теперь я должен вспомнить, - продолжил Кен, как будто Хуэй ничего не говорил. - Мне нет покоя.
***
Некоторое время Хуэй слонялся возле кабинета губернатора, прислушиваясь к гулу голосов внутри. Аргументы его отца были спокойными, взвешенными, но пронизанными настойчивостью, которую чувствовали все они в Лахуне. По сравнению с ним голос лорда Бакари имел ленивую тягучесть человека, привыкшего к комфортной жизни в хорошо защищенном городе, а не к угрозе бандитов и набегов на границу.
Через некоторое время двое мужчин вышли. Морщины вернулись на лицо Хави, и его веки опустились. Господин Бакари, казалось, уже забыл об этом разговоре. Радостно хлопнув в ладоши, он настоял на том, чтобы провести время в одиночестве, чтобы смыть грязь своего путешествия и отдохнуть, чтобы набраться сил для вечернего пира. Хави показал ему комнату, которая была отведена на время его пребывания.
Когда его отец вернулся, Хуэй спросил, воспринял ли господин Бакари просьбу о помощи перед лицом угрозы гиксосов.
- Господин Бакари по-прежнему обеспокоен тем, что, если он удовлетворит нашу просьбу, имея мало доказательств, каждый из двадцати губернаторов будет просить прислать армию для их защиты. - Хави вздохнул. - Такие ресурсы не могут быть отвлечены от постоянной борьбы с Красным Претендентом... - Он позволил своим словам затихнуть, прежде чем добавить: - Я попробую еще раз, как только он выпьет чашу или две вина на пиру. Тогда он, возможно, будет более открыт для моих просьб.
Хуэй старался не думать о том, как будет защищаться город, если поддержка не поступит.
- Он послушает тебя, отец. Как он может этого не сделать? Возможно, когда на него произведет впечатление Камень Ка, и я расскажу историю о том, как он был спасен из лап такой кровожадной банды.
- Давай помолимся богам, чтобы это было так, сын мой. Ибо если нет, мы должны готовиться к худшему.
***
С наступлением вечера жара, похожая на печную, спала, и с холмов подул прохладный ветер. Хуэй стоял на террасе на крыше, наблюдая, как по всему Нижнему городу вспыхивают огни. Как только ночь спустилась по склону к высоким домам, рабы зажгли золотое пламя в фонарях виллы. Воздух был пропитан маслянистым ароматом священного дерева персея в саду, и казалось, что все в мире в порядке.
Хуэй пережил одно испытание при знакомстве с господином Бакари, но впереди его ждало более серьезное испытание; потребуется все его остроумие, чтобы убедиться, что их выдающийся гость был достаточно очарован, чтобы он сделал то, что они от него требовали. Это был его момент.
С кухни донесся сочный аромат жареной баранины, и в животе у него заурчало. Это был бы прекрасный банкет, достойный господина. Раннюю вечернюю тишину нарушил голос, воспевающий великолепие фараона, пронзительный и чистый, как звон колокола в ночи. И когда заиграла арфа, Хуэй понял, что пир вот-вот начнется. Он вернулся на виллу. Гости уже прибывали, склоняя головы, чтобы получить свои гирлянды из цветов лилий. Хави стоял в дверях, приветствуя их одного за другим, в то время как Исетнофрет ждала в задней части главного зала, чтобы проводить их на пир. Когда она увидела Хуэя, ее лицо потемнело, но он улыбнулся и помахал рукой, и это, казалось, смягчило ее настроение.
- Займи свое место, - крикнула она. - Наш почетный гость будет ждать, чтобы поговорить с тобой.
Когда Хуэй проходил мимо нее, она наклонилась и прошептала: - Наша судьба связана с этой ночью, сын мой. Мы рассчитываем на тебя.
- Я не подведу вас, - прошептал он в ответ.
Хуэй вошел в пиршественный зал. Он думал, что празднование, которое Исетнофрет приготовила к его возвращению с Камнем Ка, было грандиозным, но когда он огляделся вокруг, его охватил благоговейный трепет. Казалось, Нил течет через весь зал. Его мать, должно быть, наняла самых искусных мастеров в Лахуне, чтобы создать представление о мире, который они знали. Плодородный черный ил был привезен с полей вдоль канала, и на полу был образован канал, извивающийся от камня Ка по всей длине зала. Он был спроектирован так, чтобы повторять саму реку, от дельты до южных пределов. Канал был выстлан глиной, чтобы его можно было заполнить водой. По этой миниатюрной реке плавали папирусные лодки, каждая из которых несла свечу. В полумраке пиршественного зала мерцающее пламя отражалось от воды, так что казалось, что течет река расплавленного золота. Зрелище произвело желаемый эффект, потому что все, кто входил в эту комнату, останавливались и смотрели в изумлении.
В одном углу пальцы арфиста танцевали по струнам под музыку, специально сочиненную для этого события. Аккомпанирующим певцом был мальчик, которому едва исполнилось девять лет, чей голос был самым чистым, который Хуэй когда-либо слышал, будоража сердце каждой парящей мелодией.
Гости расселись по своим местам, расставленным в соответствии с их социальным статусом – стулья для самых высоких, затем табуреты, а для остальных - роскошные подушки на полу. Их головы склонились в вежливой беседе, когда рабы разносили горящие конусы душистого жира, чтобы распространять приятные ароматы и отпугивать насекомых.
Когда все расселись, Исетнофрет хлопнула в ладоши, и рабы хлынули из кухни с приготовленными деликатесами, пока огромный стол не был уставлен едой - кусками баранины, блестящими от жира; перепела и куропатки, разложенные так, что казалось, что они все еще в полете, обе птицы, запеченные с пажитником и тмином; журавль, приправленный маслом с хреном; запеченный еж; миски с листьями салата и сельдереем; чечевица и чеснок; и горки сладкого медового хлеба.
За все годы своей жизни Хуэй никогда не видел такого праздника. Они не были богатой семьей по меркам господина Бакари, хотя работа Кхави приносила Лахуну неплохой доход, а жили они на самой большой вилле в городе. Но каким-то образом Исетнофрет с помощью своей магии создала это захватывающее дух зрелище.
Возможно, это было волшебство, подумал Хуэй, и Сет вознаградил ее.
Хуэй опустился на подушку, охваченный вихрем запахов, звуков и зрелищ. Он мельком увидел Ипвет, выглядывающую через арку во внутренний двор. Она улыбнулась и помахала рукой, нырнув обратно в темноту, прежде чем их мать увидела ее.
Кто-то проскользнул рядом с ним. Это был Кен. Аромат сандалового дерева исходил от мазей, которые он втирал в кожу.
- Брат, - начал Хуэй, но Кен поднял руку, чтобы заставить его замолчать.
- Больше никаких кислых слов, - сказал он. Ты прав. Мы родственники и должны оставить все разногласия в прошлом. Ты хорошо меня знаешь. Я быстро гневаюсь и слишком долго держу обиду. Но мать убедила меня, что ради нашей семьи я должен подняться над своими мелочными досадами. Примешь ли ты мои извинения, принесенные от чистого сердца?
Хуэй почувствовал облегчение от того, что их кипящий спор больше не будет омрачать день. Но он знал, что никогда не сможет избавиться от воспоминаний о смерти Кики и о том, что он чувствовал всякий раз, когда видел, как глаза его брата встречаются с глазами Исетнофрет.
- Конечно. Это праздник для всех нас, и мы все выиграем. Давай больше не будем говорить о том, что ушло. То, что ждет нас в грядущие дни, гораздо важнее.
Раб наполнил их кубки красным вином с пряностями, и они чокнулись.
Кристально чистый звук прозвенел по залу, и все замолчали. Хуэй знал, что по приказу его отца один из рабов взял серебряный молоток и ударил по тарелке, висевшей у подножия лестницы. Все взгляды обратились к входу, и мгновение спустя вошел господин Бакари, сложив руки за спиной. Его подбородок был вздернут, и он