- Возвращайся к своим снам, - прорычал он. - Это не для тебя.
Хуэй посмотрел вниз на мальчика. Его лицо, освещенное тонким лунным светом, было обращено вверх и выражало безмолвную мольбу.
- Оставь его, - сказал Хуэй.
- Прочь, я сказал. - Адом сжал кулак и потряс им. - Или я сверну тебе шею, как сухое дерево.
Голова мальчика поникла, тело расслабилось и стало послушным. Должно быть, он терпел эту пытку снова и снова.
Что бы ни происходило с Хуэем, он никогда не испытывал подобного, но кровь стучала у него в висках, а красная ярость поднималась откуда-то из глубины души. Инстинкт побуждал его защищать отстающих, слабых, уязвимых. Он слишком хорошо понимал отчаяние преследуемых. Проскочив мимо жирной массы, Хуэй зашарил по сиденью под навесом, пока его пальцы не сомкнулись на деревянной ручке. Повернувшись, он по дуге занес медный клинок Адома.
Глаза хозяина вздрогнули от страха, когда он увидел нож. У него не было времени двигаться. Хуэй бросился на спину Адома и прижал лезвие к складкам жира на горле здоровяка.
- Оставь его, - прошептал Хуэй, - или я вспорю тебе живот и столкну в воду, прекрасный пир для крокодилов.
Даже когда слова с шипением слетели с его губ, Хуэй не узнал их. Казалось, они исходили от кого–то другого - от кого-то такого же кровавого и злобного, как бандиты, которых он видел в лагере Шрайка.
Адом почувствовал укус меди и заскулил. Хулиганы всегда сдавались перед лицом серьезного вызова; Хуэй знал это с детства.
Отпустив спину мастера, Хуэй прижал нож к плоти и потянул громоздкое тело назад, пока мальчик не смог вывернуться.
- Иди на нос и поспи немного, ’ выдохнул Хуэй мягким голосом. - Я заступлю на вахту до конца ночи. Ты отдыхай.’
Парень отполз в тень. Хуэй помахал ножом перед лицом Адома.
‘Я сохраню это, - предупредил он, - и если ты еще раз попытаешься сделать что-нибудь подобное, я выпотрошу тебя".
С угрюмым взглядом Адом тяжело опустился обратно на свое место под навесом, где его поглотили тени. Хуэй взгромоздился на ящик, осматривая залитый лунным светом берег, но он чувствовал на себе убийственный взгляд мастера из темноты. Он нажил себе смертельного врага. Отныне ему придется следить за собой.
Его рука, державшая нож, дрожала. Никогда бы Хуэй не подумал, что он способен на такое. Часть его проклинала Исетнофрет за то, что она уничтожила кроткого и невинного человека, которым он когда-то был. Но какая-то его часть также знала, что он должен выразить благодарность. Если он хотел выжить в этом жестоком мире, он должен был быть именно таким человеком. И было кое–что еще, что он различил - сочувствие к страданиям других, менее привилегированных, чем он сам.
Когда взошло солнце, Адом неохотно бросил еще один ломоть хлеба и плеснул немного пива в кружку. Как только они в молчании закончили трапезу, хозяин подошел к борту лодки и, прищурившись, вгляделся в удаляющиеся тени.
- Там есть тюк. Возможно, его выбросило за борт какое-нибудь проходящее мимо судно и прибило сюда. Если вода не повредила его, мы могли бы обменять его, когда доберемся до Хелуана. - Не глядя на Хуэя, он указал на камыши. - Посмотрим, стоит ли тащить его на борт.
Хуэй уставился в темноту. Он ни на мгновение не доверял Адому, особенно после того, чему стал свидетелем.
- Ты молод и силен, - настаивал Адом. -Чтобы спасти мои бедные конечности, я готов отдать тебе половину того, что мы заработаем на этом тюке.
Хуэй взвесил предложение. У него ничего не было. Любая прибыль помогла бы ему бежать. Кивнув, он плюхнулся на мелководье и захлюпал по густой грязи.
- Где это? - крикнул он, ища в камышах. - Я ничего не вижу.
Раздался смех. Хуэй обернулся и увидел, что Адом ухмыляется ему, когда лодку вынесло в течение.
- Когда ты проделаешь остаток пути до Хелуана с пустым брюхом, - рявкнул он, - подумай хорошенько о том, чтобы совать свой нос в чужие дела.
Мальчик рядом с ним смотрел на него широко раскрытыми, мрачными глазами.
Хуэй выругался и вернулся на мелководье, но было слишком поздно. Ялик уже уносило прочь.
Он был дураком, позволив себе поддаться влиянию материальной выгоды. И ценой, которую он заплатит за свое легковерное поведение, может стать голодная смерть. Если он не сможет поймать другую проходящую лодку, ему придется идти пешком, пока он не найдет место, где его примут. И даже тогда ему нечем было торговать.
- Ты выживешь, - пробормотал Хуэй себе под нос. - Но только если ты усвоишь уроки. Не доверяй никому. Будь тверд, решителен, готов сражаться в любой момент.
***
День тянулся медленно, и ночь тоже. Корки хлеба было недостаточно, чтобы наполнить желудок человека, а то пропитание, которое она давала, было скудным для тех усилий, которые ему приходилось прилагать. Хуэй пробирался мимо обширных участков пышных фермерских угодий, укрываясь в прохладной изумрудной тени под пальмами, когда солнце достигало максимума. То и дело он подходил к тем, кто трудился у канав, или подходил к воротам уединенных фермерских домов, умоляя о работе, прося еды. Ответ всегда был один и тот же. Хуэй привык к сужению глаз и подозрительным вопросам. Он и сам поступил бы так же в Лахуне. Кто может доверять странствующему человеку, грязному от дорожной грязи, без хозяина, без работы? В качестве объяснения его рассказы о горе становились все более изощренными, о том, как он потерял все из-за ужасного поворота судьбы. Но если боги решили наказать его, то почему человек должен помогать ему?
За их отказами Хуэй начал видеть кое-что еще - страх. Репутация Сорокопутов проникла во все уголки страны, как черви в гниющую тушу. Они подозревали, что он был разведчиком бандитов, оценивая богатство потенциальных жертв для следующего рейда. Ничто из того, что он мог сказать или сделать, не могло развеять этот страх.
Пока он шел, он заставил себя вспомнить о смерти своего отца, чтобы ожесточить себя, и погрузился в размышления о том, как он осуществит свою месть. Пока же оставалось только выжить. Найти способ сохранить себе жизнь, дистанцироваться от разыскивающих его властей, затаиться на некоторое время, пока о нем не забудут. Тогда он будет готов посвятить все свои силы поискам. Он украдет все, что ему понадобится, - золото, осла, меч - и вернется в Лахун. Безликий бродяга в толпе с убийством в сердце. До тех пор Хуэй мог позволить себе потянуть время. Он никогда этого не забудет.
Несмотря на его призывы к себе поддерживать огонь в своем сердце, голод и истощение в конце концов начали лишать его надежды. Он знал, что если хочет выжить, то должен быть хитрым.
Когда он увидел беленую виллу, сияющую на солнце, Хуэй подавил желание подбежать к ней и умолять, его отчаяние было видно всем. Вместо этого он поспешил к реке, снял халат и прыгнул в успокаивающую прохладную воду. Он смахнул пыль, почистил зубы кончиком пальца, прополоскал халат и оставил его сушиться на жарком солнце. Он ничего не мог поделать со своими густеющими волосами или черной щетиной, растущей вдоль линии подбородка, но он был уверен, что может сойти за кого-то другого, кроме нищего.
Когда его рваная одежда высохла, она выглядела скорее серой, чем белой. Но красивый узор по-прежнему сиял и, как надеялся Хуэй, отвлекал внимание от недостатков его внешности. Наконец он пошел обратно к вилле.
Он миновал лоскутное одеяло полей, где загорелые рабы в килтах ухаживали за посевами. Эти одинокие сельские дома были самодостаточными, и он увидел, что рядом с большими полями, отведенными под ячмень, растут латук и чеснок. Навоз рабочих волов усеивал дорожки, а его нос подергивался от мускусного аромата овец. На вилле была терраса на крыше, очень похожая на его старый дом, где хозяин дома мог обозревать свою землю. Он был окружен глинобитной стеной со встроенными в нее мастерскими, где, как он знал, более искусные слуги ткали, делали глиняную посуду и варили пиво.
Когда Хуэй приблизился, у него закружилась голова от самого сочного аромата, доносившегося с кухни виллы. В его голодном воображении это казалось самым удивительным блюдом из когда-либо созданных, хотя запахи говорили ему, что это всего лишь пряное рыбное рагу. У него пересохло во рту, и он боялся, что может впасть в бред.
Опираясь на пальму в тени, он наблюдал за воротами. У него был единственный шанс все сделать правильно. Рабы входили и выходили, опустив глаза и отягощенные порученными им заданиями. Пока Хуэй взвешивал, к кому из них подойти, он заметил девушку, выходящую из ворот виллы с корзиной. Его ноздри вспыхнули от аромата свежеиспеченного хлеба. В корзине был небольшой кувшин - несомненно, пиво - и еще какие-то предметы, которые он не смог разглядеть.
Девушка выглядела года на три-четыре моложе его, ниже ростом, с круглым лицом и большими темными глазами. Не такая уж непривлекательная, подумал он, и она стала еще красивее от того, как ее губы естественно изогнулись в доброй улыбке. Хуэй собрался с духом и, когда она свернула на тропинку, ведущую в поля, поспешил за ней.
- Хотите, я понесу это для вас?
- О! - воскликнула девушка, чуть не выронив корзинку. Она полуобернулась и посмотрела на Хуэя. Прежде чем она успела решить, что Хуэй представляет угрозу, он просиял.
- Меня зовут Кики. Да, я маленькая обезьянка, раз так удивил вас. Пожалуйста, примите мои извинения. - Он глубоко поклонился.
Когда он поднял голову, она улыбалась, и ее глаза сверкали.
- Маленькая обезьянка, - спросила она, - почему ты гуляешь возле моего дома?
- Я слышал рассказы о самой красивой женщине во всем Египте и должен был увидеть ее собственными глазами.
Ресницы девушки затрепетали, и она не казалась недовольной.
- Ресницы девушки затрепетали, но она не выглядела недовольной.
- Как тебя зовут?