Басти потягивал вино, взвешивая эти слова.
- И где будет проходить этот совет?
- К северу от Галлалы.
- На территории Шуфти?
Эмиссар кивнул.
Басти задумался еще на мгновение. - Очень хорошо. Ни один член тринадцати кланов не может проигнорировать призыв к совету. Клан Басти Жестокого будет представлен на собрании.
Как только посланник ушел, Басти вскочил со своего трона и отшвырнул чашу в сторону.
- Они, должно быть, считают меня сумасшедшим, если ожидают, что я забреду на территорию этого вероломного одноглазого шакала Шуфти, - прорычал он, когда его генералы собрались вокруг него. - Он так и не простил мне, что я увел караван у него из-под носа. Правда, наш набег все же пересек границу его владений. - Он пожал плечами. - Тем не менее, если я буду сидеть с этой гадюкой, то, скорее всего, получу кинжал между лопаток.
- Мы не можем игнорировать призыв к совету, - пробормотал один из генералов.
- Ты будешь говорить от моего имени, - сказал Басти этому человеку. - Мы проявим готовность. Возьми с собой все силы. Я останусь здесь и буду ждать вашего возвращения. Собери людей сейчас и отправляйтесь на рассвете.
- А как насчет налета на Лахун? - выпалил Хуэй, мгновенно осознав, что переступил черту.
Басти посмотрел на него. - Лахун может подождать. Наш приз все еще будет там, когда мы будем готовы двигаться.
Хуэй почувствовал прилив разочарования. Он так долго жаждал мести, что почти ощущал ее вкус.
Повелитель Сорокапутов улыбнулся, холодно и жестко. - Ты отправляешься с людьми в Галлалу, ты и тот разведчик. Вы новички в этом клане. Это будет хорошим уроком для вас, если вы станете свидетелями этого собрания и увидите наших... друзей... и услышите, что они скажут. Ты лучше поймешь, что значит быть Сорокапутом.
Хуэй почувствовал, что это было его наказание за то, что он говорил не по делу. Еще один изнурительный поход по иссушающей пустыне, еще более скудный рацион и урчащий живот, и, без сомнения, бесконечные часы скучных дебатов, пока он не сможет вернуться и подготовиться к тому, чего он действительно желал. Но по сравнению с наказанием, которое мог бы назначить Басти, он решил, что легко отделался.
Он поклонился и поспешил прочь, чтобы предупредить Фарида о том, что его ждет.
***
Природная чаша в неглубокой долине пульсировала жизнью. Хуэй присел на корточки в тени искривленной каменной колонны и посмотрел на толпу бандитов, вдыхая сухой воздух, насыщенный запахом пота и грязной одежды. Он представил себе, что на этой каменной арене укрывается, должно быть, тысяча человек. Они пришли со всего Египта, одетые не более чем в лохмотья, но вооруженные мечами, топорами, кинжалами и луками, так что ни один соперник не мог подумать, что они слабы или готовы к захвату.
Его братья из клана Басти сгрудились вокруг него, в их глазах мелькало подозрение. Казалось, среди этих плутов и головорезов не было любви, как бы они ни притворялись. Только большая угроза могла объединить их, и гиксосы, безусловно, были именно такой угрозой. Какими бы кровожадными ни были Сорокопуты, Хуэй был уверен, что у них не будет ни единого шанса, когда с неба посыплется град стрел и колесницы прорежут их ряды.
Путь к этому месту был тяжелым, через то, что Сорокопуты называли "жаждущими песками". Обжигающий жар высосал влагу из его тела, а камни, раскаленные, как в печи, обжигали даже сквозь кожаные подошвы его сандалий. Возможно, солнце одурманило его, но он начал замечать некоторую красоту в этой негостеприимной пустыне, где черные скалы выступали на фоне рыжих дюн. Возможно, это и было то самое "Безумие Пустыни", о котором говорили все хабиру.
Хуэй облизнул потрескавшиеся губы и проглотил свою порцию воды одним глотком. Их припасов было как раз достаточно, чтобы добраться обратно через пустыню. Фарид поднялся по склону, опираясь на свой посох. Он бродил среди племен, прижав одно ухо, и изучал человеческое сердце так же хорошо, как и бездорожные пустоши.
-Я забыл поблагодарить тебя за то, что ты организовал мое приглашение на это собрание, - кисло сказал он.
Хуэй снова и снова извинялся, но, похоже, теперь их воспринимали как пару, и каждый из них был наказан за преступления другого.
- Что ты узнал?
Фарид присел на корточки, чтобы никто больше не мог услышать. - Многие лидеры здесь, но еще не все, и страсти уже иссякают. Похоже, за границей нет ни доверия, ни чести. Маа-Эн-Теф, который созвал это собрание, использует своих людей, чтобы поддерживать порядок, насколько это возможно.
- Дом Маа-Эн-Теф находится на западном берегу Нила?
- До Эль-Харги. Я видел клан Ура. Акхеку, глава южного клана, который охотится в землях вокруг Ассуна, Элефантины и первого водопада, и Серек с севера,владыка Ком-Омбо. Один из младших владык, Нефер-Тему из Кены. Но пока нет никаких признаков Шуфти.
- Возможно, Басти был прав, не доверяя ему. Может быть, он ждет, не прибудет ли наш повелитель с опозданием, прежде чем сделать свой ход?
Странник пустыни пожал плечами. - Чем скорее закончится этот совет, тем скорее мы сможем вернуться к той жалкой жизни, которую сами себе купили. - Эти темные, непроницаемые глаза остановились на Хуэе. - Хотя в ближайшие дни нам нужно поговорить, тебе и мне, о дороге, которая ведет прочь от того места, где мы оказались.
Фарид приподнялся и скользнул вниз по склону, чтобы снова обойти собравшихся.
По мере того как день клонился к закату, бандиты в отчаянии повышали голоса. Вспыхивали драки, мужчины отрывали друг от друга куски ногтями и зубами. Люди Маа-Эн-Тефа обрушивали на них град ударов дубинками, пока они не разошлись в стороны и не разбежались, как побитые собаки.
А затем, когда солнце коснулось западного горизонта, раздался полный боли крик. В бурлящей яме бандитов воцарилась тишина. Хуэй вгляделся во мрак по ту сторону чаши, когда трое мужчин, пошатываясь, вышли из тени к кругу света от недавно разожженного костра. Судя по их неуклюжей походке, они были тяжело ранены и все раздеты.
- Шуфти.
Имя прошелестело, переходя с губ на губы, как выдох, когда оно пронеслось по собравшимся. Хуэй в шоке уставился на него. Шуфти – самый жестокий из всех вождей, так в историях говорилось, даже более кровожадный, чем Басти. Что могло довести его до такого?
Два генерала Соркапутов бросились вперед, вероятно, другие командиры из клана Шуфти, и поднесли к его губам бурдюк с водой. Он жадно глотал драгоценную жидкость, позволяя ей стекать по его груди. Другой бандит набросил ему на плечи плащ, чтобы придать ему хоть какое-то достоинство, но не раньше, чем Хуэй и большинство присутствующих увидели сетку сочащихся фиолетовых рубцов на его спине. Он был избит плетью почти до смерти, как и двое других мужчин.
Шуфти был высоким, его лицо постоянно искажала угрожающая гримаса. Его темная кожа с головы до ног была испещрена шрамами от оспы. Его нос был крючковатым, как клюв стервятника, а правый глаз был почти белым, без сомнения, уничтоженным слепым червем, который поражал так много людей, живущих по берегам Нила.
Шуфти с трудом выпрямился, морщась от того, что грубая шерсть плаща натирала свежие рубцы на спине.
- Братья! - прогремел он срывающимся голосом. - Нам бросили вызов! Мой хороший друг, владыка Маа-Эн-Теф, созвал это собрание, чтобы мы могли найти способы справиться с варварами, которые угрожают нашему существованию. Но сейчас есть более неотложная работа. - Повелитель Сорокопутов дрожал от ярости, и слюна летела из его рта в потрескивающий огонь. - Страх – вот что дает нам нашу власть. Страх, и только страх. Любое инакомыслие подавляется мгновенно. Вот как мы удерживаем нашу власть на земле. - Шуфти сжал кулак и высоко поднял его, как будто пытался раздавить сами звезды. - И если люди думают, что мы слабы, что наше слово может быть оспорено, этот страх рассеивается в воздухе, как дым от этого пожара, а вместе с ним и наша сила. Тогда мы - ничто!
Шуфти пошатнулся, и двое бандитов бросились его поддерживать. Он сбросил их, отказываясь показывать какую-либо слабость.
Хуэй оглядел восторженных бандитов: после прежнего буйства они хранили полное молчание. Они уважали Шуфти независимо от того, какой клан они называли своим, и были готовы поверить в то, что он скажет.
Шуфти взял себя в руки, глубоко втягивая воздух.
– Караван ассирийцев прошел через мою территорию, и, по своему праву, я потребовал плату в обмен на Перо Сорокопута, наш знак безопасного прохода - двадцать их рабов сейчас и половину прибыли от продажи остальных шестидесяти. Наши требования известны всем торговцам. Их принимает каждый караван, который проходит мимо нас, потому что они знают цену, которую заплатят, если откажутся от наших требований. Но этот караванщик отказался.
Вздох пронесся по армии бандитов, превратившись в сердитое бормотание, а затем в крики неповиновения.
- Этого нельзя терпеть! - Шуфти указал на собрание.
- Я был застигнут врасплох обманом ассирийского рабовладельца, как и два моих генерала, -вероятно, пытаясь скрыть свои промахи. - Этот рабовладелец – Каарик, как он себя называл, - отказался подчиниться моим угрозам, и когда я отвлекся, он ударил, как кобра. Заломил мне руку за спину, сорвал с меня одежду, а его люди, вооруженные до зубов серповидными мечами этих ассирийских шакалов, избивали нас троих до тех пор, пока наши мозги не были близки к тому, чтобы вылететь из черепов. Мы сопротивлялись с мужеством, которое вы уже знаете, но они превосходили нас троих численностью. А потом нас прижали распростертыми к земле, и каждый из нас почувствовал жестокий удар рабского кнута. Мы выжили, потому что мы такие же твердые, как скалы этой земли. Но Каарик украл наше Перо Сорокопута и, оставив нас умирать, насмехался над тринадцатью кланами. Издевался над нами, братья! Он назвал нас стаей трусливых, болтливых птенцов, которые шумят больше, чем стая воробьев. Этого! Нельзя! Терпеть!