Занятия в школе только начались после осенних каникул, но у Миши было ощущение, что они и не прекращались вовсе – так быстро пролетело время.
– Миша, ты готов? – услышал он оклик мамы из кухни.
– Да, почти, – ответил он и быстро юркнул под простынь.
Под подушкой дежурил Бориска – резиновый и добродушный хрюшка, который отгонял плохие Мишины сны. Папа иногда косился на Бориску, и спрашивал, не пора ли Бориске уже на пенсию.
– Нет, он мне ещё нужен, – неизменно отвечал Миша. С Бориской было уютнее. Родители-то вон вместе спят, им не скучно, а чего ж он, Миша, в одиночку засыпать станет?
В комнату вошла мама. От неё вкусно пахло чем-то съедобным, и хоть он и не был голоден, Миша сглотнул слюну. От мамы всегда вкусно пахло, даже когда она собиралась утром на работу.
– Наш малыш готов ко сну? – мама вошла в комнату и с улыбкой присела на край его постели. Мише показалось, что она выглядела уставшей.
– Да, мам, готов. А ты что делаешь?
– Убираюсь в кухне. Завтра придут твои бабушки и дедушки, чтобы поздравить тебя с днём рождения, и мне нужно немного прибраться.
Миша подумал, что у них в кухне, в принципе, всегда порядок. Он сам один раз в неделю регулярно мыл посуду – по средам.
– Они придут вечером? – спросил Миша. Почему в гости с подарками не ходят по утрам, как в песне у Винни Пуха? А вечером уже могли бы и поужинать… сами как-нибудь там, вместе все, взрослые, а он бы уж нашёл, чем с друзьями заняться.
– Вечером, конечно. Завтра же рабочий день.
– А мы можем попросить их зайти утром? – с надеждой спросил мальчик. И потом добавил: – С подарками. У меня же день рождения утром, а не вечером!
Мама мягко улыбнулась, погладила его по щеке и ответила:
– Утром тебя будет ждать один подарок, в школе дети подарят другой, а вечером придут гости, тоже с подарками. А представь, если все подарки придётся принимать утром? Тогда на вечер ничего не останется, и тебе станет грустно.
Миша подумал, что, действительно, если все подарки скопом принимать, то может получиться тот же эффект, что и от смешивания во рту жевательной резинки сразу со вкусом и апельсина, и мандарина и банана – совсем не понятно, что получается в итоге. Что-то похожее на борщ, только сладкое. А борщ не был его любимым блюдом.
– Ну ладно, – согласился он. – А ты уверена, что тот списочек, который я готовил, попал кому нужно?
– Уверена, – подтвердила мама. И добавила: – А ты уверен, что все твои поступки были добрыми и правдивыми?
Миша утвердительно закивал головой.
Мама нагнулась, поцеловала его и, пожелав спокойной ночи и приятных снов, бесшумно вышла из его комнаты, оставив мерцать маленький ночник под зелёным абажуром на полке у стены.
Оставшись один, Миша повернулся на бок и прикрыл глаза. Сон пока не приходил. Бориска, рядом с его подушкой, тоже, казалось, не хотел засыпать. Интересно, а Бориска знал, что Миша немного слукавил, когда утвердительно ответил на мамин вопрос про свои поступки? Сомнения о правильности такого ответа стали одолевать Мишу.
Он вспомнил, как летом вместе с Ваней, Пашей и другими мальчиками и девочками они во дворе играли в прядки в спортивном городке перед школой. Ему выпало водить. Миша тогда встал лицом к стене, прикрыл глаза ладошкой и начал медленно, как договаривались, считать:
Робин-бобин-барабек
Съел сто сорок человек,
Съел корову и быка,
И лесного червяка…
На этом месте Миша украдкой оттопырил мизинец – так, что его правый глаз мог подсмотреть, что происходило вокруг. Он успел заметить Олю, самую маленькую из их группы – как она на цыпочках, чтобы он не услышал, прокрадывалась за деревянное спортивное бревно неподалеку от того места, где он водил. Других детей видно не было. А Оля, из-за своего роста, уж точно могла поместиться в тени бревна, и Миша ни за что бы её не застукал. «Так-так, – отметил он про себя, – понятненько!», и спокойно закончил считалку:
Кока-колой всё запил,
Даже крышку проглотил,
А потом начал икать.
Ну а я иду искать!
Он неторопливо повернулся, осмотрел окрестности: пусто, никого не видно. «Спрятались, надо же!» – ухмыльнулся Миша. Сам он в прошлый раз прилёг в тени развесистого клёна, и его как-то совсем быстро уже вычислила Ленка из параллельного класса, было немного обидно.
– Кто куда подевался? – спросил Миша, просто на удачу: вдруг кто-то не выдержит и сдастся сам? Но было тихо, лишь далекий шум проезжавших где-то за перелеском машин и стрекот кузнечиков в зелёной траве. – Я уже иду, и подхожу всё ближе и ближе! – не унимался он, делая короткие шажки от места туки-та. Ведь если отойди далеко, и кто-то успеет добежать вперёд него до этой стенки, то шансов выиграть и переложить обязанности «водить» на кого-то другого останется меньше. Он помнил, как Паша однажды четыре раза подряд искал остальных, и было весело всем, кроме самого Паши.
Миша медленно продвигался в направлении спортивного бревна, где пряталась маленькая Оля, постоянно оглядываясь и озираясь, чтобы не пропустить момент, когда кто-нибудь из ребят выскочит из своего укромного местечка. Даже если все вместе выскочат, у неё не будет шансов его опередить – он успеет её «застукать».
Его глаза усиленно просматривали тень за бревном, и ему даже показалось в какой-то момент, что он видит краешек её белой футболки, но, сделав ещё шаг в ту сторону, он обнаружил, что это был всего лишь обрывок бумаги, застрявший между стыками с обратной стороны спортивного снаряда.
Он был уже в семи или восьми шагах от туки-та, когда Ваня соскочил откуда-то сверху, с ветки дерева, почти прямо к стенке и с громким весёлым «Туки-та!» коснулся поверхности. А Мише и в голову не пришло раньше посмотреть наверх – он бы сразу его увидел! Он хотел было сделать рывок, чтобы опередить Ваню, но передумал и шагнул наоборот ещё ближе к бревну, где пряталась Оля. В этот момент и Лена подбежала к туки-та, и Пашка-промокашка… У Миши оставался только один верный и самый простой шанс – это обнаружить Олю, мигом вернуться обратно и коснуться заветной стены.
Но в какой-то момент он не выдержал. Так и не увидев девочку, Миша крикнул через плечо:
– Оля за бревном, я тебя нашёл! – и ринулся назад, к стене.
Он постучал трижды ладонью по белому кирпичу, приговаривая:
– Оля водит, Оля водит, я её застукал!
Ребята прыгали и скакали, радуясь, что н их не нашли, и кто-то другой будет водить. Оля медленно вышла с другой стороны бревна – не с той, к которому приближался Миша, и сказала:
– Ты подсматривал! Так нечестно! Ты не мог меня видеть – я же наблюдала за тобой, ты даже в мою сторону не смотрел! Так нечестно, давайте переиграем!
Но ребят уже трудно было угомонить. С весёлыми криками «Оля водит! Оля водит!» все кружились вокруг неё, и Миша тоже, приговаривая:
– Не хлюзди! Попалась – давай води.
Оля ничего не ответила, а просто – маленькая и худенькая – молча прошла к стенке туки-та, закрыв ладонями глаза, бормоча на ходу: «Робин-бобин-барабек…». Мише показалось, что ресницы у неё влажные, но он не стал тогда присматриваться, а бросился вместе со всеми к очередному укромному местечку.
Сейчас, лёжа в постели и перебирая в памяти эти летние забавы, ему отчего-то не было так же весело, как и тогда, всего-то месяц назад. Он и забыл про это совсем – мало ли чего приключается за жизнь! Но сон не приходил, и Бориска не мог ему ничем помочь. Ведь если бы сейчас уснуть быстро-быстро, то утро наступит гораздо скорее, чем если просто лежать и ворочаться в кровати.
И неожиданно он подумал: а что, если этот случай стал известным Деду Морозу, и его список потерял всякое значение? И ему не видать ни то чтобы компьютер, и даже не сумку-поколенку, а вообще… Миша в ужасе зажмурил глаза. Но даже в темноте перед ним как будто здесь и сейчас стояло лицо Оленьки. Теперь он был уверен, что она тогда плакала. Молча и совсем бесшумно плакала. Как-то даже по-мужски плакала девочка – не от боли, а просто от обиды. «Но девчонки же всегда плачут», – попытался он себя убедить, но, должен был тут же признаться самому себе, что в этом случае этот аргумент совсем не звучал убедительно.
«Ну и ладно! – подумал он и перевернулся на другой бок. – Буду считать облака на небе – тогда точно быстро засну».
Но не тут-то было. В каждом воображаемом облаке ему виделись лица ребят – радостные и беззаботные, а в самом большом, белом и пушистом, его собственное – грустное и озадаченное. И счёт никак не получался: ему удавалось посчитать Ваню, Пашу, Лену, Сашу, но как очередь доходила до Олиного облака, то Миша сразу сбивался. Ну, почему ему вспомнился этот случай именно сегодня, перед самым замечательным Днём? Он уже не думал про подарки, и не думал, что, наверно, затукитакал тогда Олю не совсем честно… вернее, совсем не честно… Он вспомнил, как Артём из их класса в прошлом году на свой День рождения принёс шоколадные батончики с соком, всех угощал, а ему, Мише, достался какой-то помятый – ему было обидно, прямо до слёз, но он не показал своей обиды, хотя расплакаться очень хотелось. Но ведь он мужчина!
Наверно, Оле тоже было обидно, и ей тоже хотелось расплакаться…
– Ты не спишь? – вдруг услышал он шепот отца.
Папа стоял в проёме двери и неуверенно вглядывался в полумрак Мишиной комнаты.
– Нет,– буркнул в ответ Миша и зарылся под подушкой.
Отец подошёл ближе.
– Эй, мужичок, ты что так невесел?
А у мальчика, как назло, слёзы сами брызнули из-под ресниц. Ему так стало жалко – и себя, и Олю, и Артёма, который тогда растерянно протягивал ему помятый батончик в свой день рождения, неловко переминаясь с ноги на ногу, а остальные ребята ехидно переглядывались за спиной именинника… Обидно до слёз.
– Расскажи мне, что приключилось, – отец присел на краешек кровати – там же, где совсем недавно спокойной ночи пожелала ему мама.
Подушка перевернулась, и Миша, запинаясь и путаясь в словах, рассказал о том, что не давало ему сегодня заснуть. Отец молча слушал, поглаживая рукой свой подбородок. Когда Миша замолчал, он шёпотом спросил: