ть. Мол, ах, прощай, моя любовь… Если человек калека — это может быть надолго, но уж дурак — это приговор навечно.
А преданная рыжуля бросила свои чудесные тэффские розы-грёзы и перламутровые мальвы с Йтена, надела комбез и броник, взяла в семейном ангаре старый грузовичок и ломанула на Айсберг. Выручать полудурка.
— И вытащила? — покачал головой Йонлин.
— Слушайте дальше, — вздохнул Лек. — Как она добиралась — отдельная песня. В той системе астероидов накидано, будто чаинок в чашке, — и поднял-показал прозрачный стакан, в котором, в янтарном напитке, болтались во множестве тёмные частички. — Как бедняжка уцелела… Видно, судьба её вела. Но, конечно, сунуться в саму лабораторию девчонка не посмела, хоть и горела та лаборатория на тёмной стороне, словно белоснежный бриллиант, острыми огнями. Только позвала. И говорит: госпожа холода, очень тебя прошу, верни моего живого дурня, если он ещё жив вообще.
— Это очень отважная дева, — сказал Тама-Нго. — Дева-С-Солнечным-Огнём-В-Сердце.
— Это да, — сказал Лек. — Снежной Королеве только дунуть стоило, чтобы сдуть тот грузовичок с орбиты, как мошку. Но она, видимо, поразилась. Всё-таки, живые так себя ведут нечасто. И говорит: ну хорошо, забирай. Опускайся на мой стартовый стенд около лаборатории, если посмеешь. И приходи в мой чертог — ну и координаты, понятно.
— И она таки сунулась? — мрачно спросил Йонлин.
— Да, — сказал Лек. — Спустилась туда — и пешком, без скафандра даже, в парке и респираторе, пошла в чертог этот. Мимо всяких странных глюков, явно небелковых, но вроде живых, которых Королева развела на Айсберге. Этакие, представьте, хищные ледяные цветы, самодвижущиеся шипастые драконы из позёмки и ледяных кристаллов… Они особенно к девчонке не приближались — она для них была горячей, как печка — но всё-таки…
Снежную Королеву эта выходка живой девчонки, конечно, сильно удивила. И она велела ледяным воинам привести обормота — прямо-таки с рук на руки его передала. Только и сказала с холодной насмешкой, что формулу, которой она ждала от него, дурень так и не вывел.
Красавчик вышел белый с просинью, вроде как в трансе — но уже в звездолёте очухался. И сначала-то благодарил рыжулю и в ногах у неё валялся… а потом начал зашибать и трындеть по всей Мейне, что саму Снежную Королеву видел вот прям так, на расстоянии вытянутой руки, и что прекрасная она нестерпимо, куда живым… и что ещё немного — и случилась бы у них невероятная любовь… вот только та самая главная формула ему не далась.
— А что девчонка? — спросил я.
— А что девчонка! — Лек ухмыльнулся особенно ехидно. — Когда её красотун как-то очередной раз надрался в тёплой компании, рассказывая, как Снежная Королева уже почти совсем растаяла в его обществе, девчонка дотащиила его до крылышек, вмазала анабиозным транквилизатором и засунула в камеру для криосна. И привезла на Айсберг его замороженную тушку, а с орбиты связалась со Снежной Королевой. Сказала: прости, владычица холода, этот молодчик так мечтает вывести для тебя твою формулу, что у меня уже кончилось терпение слушать.
Хрипатый хохотнул. А Йонлин спросил:
— Неужели Снежная Королева забрала его назад?
— Сперва-то поломалась, — сказал Лек. — Мол, не забирает у смертных свои дары. А потом, когда рыжуля пообещала оставить криокапсулу на орбите Айсберга, сжалилась и забрала. Говорят, теперь он украшает какой-то её ледяной чертог, такой спящий, прекрасный и белый с просинью. Потому что у Снежной Королевы никакой надежды нет, что когда-нибудь это трепло выведет ей заветную формулу. А у девчонки в оранжерее теперь растут совершенно особые розы. Угадайте, какой сорт?
— «Подарок Снежной Королевы»! — угадали мы хором.
— Хех, ну, почти, — кивнул Лек. — «Сокровища Снежной Королевы». Это всё о том, что с непонятными сущностями лучше не шутить. Они, знаешь, бывают невероятно могущественными… и вообще… как в той истории про Морозко.
История третья. Морозко
— Странное название для планеты, — сказал Эвейс.
— Ну а как её ещё назвать, — Лек пожал плечами, — если она так далеко от своей звезды, что на орбите еле держится, а температура на ней около абсолютного нуля? Айсберг — не самое тёплое место в Просторе, но Морозко — пожалуй, похолоднее. Красивая, как голубая жемчужина — если издали, а вблизи — скалы из мёрзлого аммиака и дичайший холод. И все, абсолютно все думали, что мир это мёртвый и пустой — слишком уж недоброе место.
— Да уж, неуютно, — сказал Йонлин.
— Это мягко говоря, — согласился Лек. — Вот поэтому-то одна деваха с Мортиса и выбрала это место, чтобы свести счёты со своей товаркой. Вы ж знаете, какие мортисянки… э…
— Стервы? — спросил Хрипатый.
— Да ведьмы просто! — сказал Эвейс. — Без нервов и без совести.
— Ну вот, — сказал Лек. — Та деваха такая и была. Без нервов и без совести. Ни много ни мало — старпом на мортисянском крейсере. При их боевом матриархате местные мальчики-мотылёчки должны вокруг крутиться, как вокруг лампы… а вот поди ж ты. Была у них в команде простенькая девчонка, обычный техник — вот её-то и любили больше, чем любое начальство. Может, потому что была не такая гадина, как большинство служилых девиц на Мортисе. Между прочим, вовсе не красотка по мортисянским меркам, не из лощёных стерв… так… Вот, видно, к ней и бегал миловидный оператор слежения какой-нибудь или программист… А старпомша не простила. И когда крейсер проходил мимо Морозко, приказала девчонке проверить внутреннее оборудование на маленьком модуле, а сама запрограммировала у модуля автопилот заранее и антенны связи даже не заблокировала, а просто сняла и выкинула.
— Ничего себе! — сказал я.
— Э! — махнул рукой Лек. — У мортисянок это просто. Так что девчонке-технику стоило только войти в модуль, как программа сама собой задраила люки, а модуль выбросила в открытый космос — и он взял курс чётенько на Морозко. Девчонка, конечно, пыталась как-то его выровнять, но у неё, я слышал, было совсем не то образование, в навигации она не слишком-то смыслила. Единственное, что получилось хорошо — она его мягко опустила, не дала разбиться об аммиачный лёд. Но и всё. Только и радости, что не пропала сразу: у неё была система регенерации воздуха, но из припасов — лишь неприкосновенный запас, бутылка воды и шоколадка, а защиту модуля на такой холод никто не рассчитывал. Температура внутри почти сразу после посадки начала падать, становилось всё холоднее… а у девчонки даже скафандра не было.
— Н-да… — пробормотал Йонлин. — Не позавидуешь…
— Ну вот, — сказал Лек. — Сначала-то она пыталась и на помощь позвать, и ещё что-то… но быстро поняла, что и горючки-то в модуле было рассчитано точнёхонько до Морозко, поэтому ей даже на орбиту выйти не удастся. А снаружи ещё разыгралась буря, швыряет в модуль аммиачный и водородный снег так, что машина содрогается… и всё холоднее и холоднее. Девчонка и села в кресло, свернулась клубочком и стала потихоньку замерзать. И вдруг слышит вроде как голос — то ли снаружи доносится еле-еле, то ли просто в голове звучит: тепло ли тебе, подруга?
Девчонка усмехнулась дрожащими губами — отчего б с галлюцинацией не поговорить, если больше не с кем? — и отвечает: спасибо, дружище, на добром слове. Ещё маленько — и будет уже совсем тепло. То ли пошутила, то ли ей уже впрямь делалось тепло, как всем, умирающим от холода. А температура как будто ещё понизилась — и снова слышится тот же голос: и теперь тебе тепло, сестрёнка? А девчонке уже и комбез хочется расстегнуть — последние остатки тепла уходят — да только сил нет. Ага, говорит, дружок неведомый, не просто тепло мне, а даже жарко. Спасибо, что поговорил со мной напоследок. На том и ушла в сон — как в смерть.
Когда засыпала — думала, что не проснётся больше. Но проснулась. В модуле, в открытом космосе: электричество горит, индикаторы связи работают — и двигатели, чувствует, работают тоже! Встряхнулась девчонка, запустила пеленг — и ведь дело-то какое! Крейсер — совсем рядом, рукой подать! Она и позвала на помощь.
А капитанша о гнусных проделках старпомши — ни сном, ни духом. Обрадовалась, приказала принять модуль на борт. Девчонка маневрирует — а модуль что-то тяжеловато идёт. Но поставила на стенд кое-как. Сунулась смотреть, что с машиной — а грузовой отсек, небольшой, но довольно вместительный, набит самородками платины до самого верха. Несметное богатство простенькой девчонке!
Тот парнишка, что бегал за ней, лезет обниматься от счастья, вся команда, конечно, радуется и поздравляет — и спрашивает, как дело было. А девчонка и знать не знает: я, говорит, пошла проверять движки — а Железная Мама дала сбой, видимо, и закинула меня на Морозко. Уцелела я чудом, страшно замёрзла, думала — умираю, в полусне вроде как разговаривала с кем-то. Видимо, Морозко — обитаемый мир, вот его обитатели мне и помогли, да ещё вот одарили в честь первого контакта.
А старпомша, пока вся команда её неприятельнице ручки жмёт и советует, куда вложиться и что купить, стоит в сторонке и помирает от злости. Ведь бывает же так, что такие простушки, куда их ни пошли, возвращаются отдохнувшие и с сувенирчиками! А кто же знал, что Морозко — обитаемый мир, и что там так радушно встречают пришельцев? Не везде, прямо скажем, грузовик платины дарят. Чаще приголубят ракетой.
Девчонка в порту сошла на грунт, не стала продлевать контракт. Говорят, бывшей команде сделала роскошные подарки, забрала с собой парнишку, того самого оператора смазливенького или программиста — и теперь она президент какой-то транскосмической торговой компании. А старпомше завалилось в голову и в душу, что непременно надо тоже навестить Морозко. Ляд с ним уже, с красавчиком — деньжищи-то какие бешеные! Хоть бы весь крейсер купить со всем экипажем.
На обратном пути у старпомши и дел не было, как только доводить модуль до ума, ставить на него защиту от холода и от радиации, проверять связь, загружать запас пищи и воды, резервные аккумуляторы — на всякий случай, чтобы точно не проколоться. И вот, когда крейсер шёл мимо Морозко, бортовой ночью, взяла старпомша тот самый модуль — и махнула туда.