– Я работаю, – пробормотала я, но оказалось, что молодой человек подготовился:
– Ваша смена заканчивается через тридцать минут, я спросил у администратора. Не возражаете, если я подожду? А потом мы пойдем и погуляем.
Стоял довольно жаркий август, люди наслаждались последними теплыми деньками, готовясь погрузиться в долгую осень с дождями и пасмурным небом, и мне вдруг тоже захотелось пройтись по набережной, подышать речным воздухом. А про молодого человека я успею спросить у Натальи – она всегда все знает о своих постоянных клиентах.
– Хорошо, посидите. Я скажу Лене, чтобы вам кофе сделали. Или чай лучше?
– Лучше чай. Спасибо, – он опустился в просторное кресло и еще раз улыбнулся, глядя на меня.
Мне стало вдруг удивительно хорошо – впервые за год ко мне проявил внимание человек, который был и мне симпатичен, а не как обычно. Расставшись с бывшим одноклассником, я никак не могла начать новые отношения, опасаясь непонятно чего.
Вернувшись к клиентке, я извинилась и продолжила делать укладку, чувствуя, что руки летают сами по себе, а волосы женщины ложатся идеальными волнами как бы даже и без моего участия. Когда я закончила и сняла с нее накидку, клиентка, подавшись в кресле ближе к зеркалу, восторженно ахнула:
– Инна! Инночка, боже, как вы это сделали?! Это же… у меня нет слов!
– Вам понравилось?
– Понравилось?! Да я никогда лучше не выглядела, боже мой! Спасибо! – она вскочила из кресла, обняла меня и спросила: – Можно я к вам дочь приведу? У нее в четверг собеседование, хочу, чтобы все прошло идеально, а от хорошей прически многое зависит.
– Конечно, приводите.
– Еще раз спасибо! – она сунула мне в карман фартука купюру и сделала протестующее движение, когда я попыталась ее вернуть: – Нет-нет! Не обижайте меня! Я должна вас как-то отблагодарить.
– Спасибо, но все же…
– Нет-нет! – повторила клиентка, направляясь в холл к стойке администратора.
Оттуда послышались ее восторженные комментарии по поводу моей работы, а Наталья, подмигнув мне, заметила:
– Вот что качественный мужик делает, да?
– Кстати, о мужике, – убирая в тумбочку фен, сказала я, – это кто?
– Вова-то? Ты что – радио не слушаешь? – изумилась Наталья. – Он экономический обозреватель, своя программа. Такой голос – м-м-м…
В нашем салоне радио не выключалось, но я так привыкла к этому фону, что не различала ни голосов ведущих, ни названий передач. Так что неудивительно – ни о каком Вове я не слышала. Но то, что он известный в городе человек, мне польстило.
Прогулка удалась – мы прошли всю набережную в обе стороны, поели мороженого, попутно выяснив, что любим одно и то же – обычные вафельные стаканчики, и все время говорили. Обо всем. Вова рассказывал о радиостанции, расспрашивал меня о работе в салоне и о том, почему я выбрала такую специальность, о недавно просмотренных фильмах и прочитанных книгах. Такого интересного вечера у меня не было уже очень давно. Расстались мы за полночь, у подъезда моего дома, и Вова обещал позвонить завтра. И позвонил. Так и началось…
31 декабря 201… года
Ноги замерзли, все тело затекло от неудобной позы – я так и сидела на корточках, спрятавшись за бетонный выступ. Мужчина в маске снова лег грудью на край крыши и свесился вниз. В этот момент моя затекшая нога совсем перестала слушаться и поехала в сторону, попутно толкнув какой-то кусок кирпича, валявшийся рядом. Тот покатился и ударился о стык плит. Мужчина резко встал и пошел на звук. «Ну, вот и все. Сейчас он мне и поможет сделать последний шаг», – подумала я, зажмурившись. Шаги стихли, и я услышала прямо над головой тяжелое дыхание.
– Ты кто? – спросил мужчина, присаживаясь рядом со мной.
Я приоткрыла один глаз:
– Я? Никто…
– И что ты, прекрасная Никто, делаешь на крыше в новогоднюю ночь?
– Ничего…
– Никто, ничто и звать никак, – констатировал он почти весело. – Ну, поздравляю тебя – домой ты сегодня не попадешь.
«Не сомневаюсь, – подумала я про себя. – Но я туда и не собиралась, в общем-то».
– Заперли нас с тобой, прекрасная Никто, – продолжал мужчина. – И праздник мы будем встречать на этой самой крыше, хорошо еще, что погода стоит отличная – всего минус три. До Нового года осталось меньше двух часов, между прочим.
– Я знаю, – механически отозвалась я, – а вы кто?
– Я-то? Я Дед Мороз, – без тени иронии сообщил он. – Нес подарки в одну квартиру, да вот никак не могу решиться.
– На что решиться?
– Понимаешь, прекрасная Никто, какая история… Меня девушка бросила год назад, как раз под праздник, – и я вздрогнула – надо же, какое совпадение… – Ушла к другому. Я, как идиот, весь год пытался ее вернуть, но бесполезно. Решил вот, что сегодня предприму последнюю попытку – вроде как финальную точку поставлю. Душа просит сказки… Хотел на балкон с крыши спуститься, сюрприз устроить – и не могу. Высоты боюсь, оказывается.
– А я хотела с крыши вниз спрыгнуть, – неожиданно призналась я. – Но, видимо, тоже боюсь высоты. Больше часа уже здесь сижу…
– С крыши?! В Новый-то год?! – изумился мой новый знакомый и стянул маску. – Хорошенькое начало… И что же тебя, прекрасная Никто, подтолкнуло на сей шаг?
– Год назад пропал мой любимый человек. Я старалась привыкнуть к этой мысли, но так и не смогла. Я не могу научиться жить без него, потому что просто не помню, как это, – я смахнула набежавшие слезы и посмотрела на мужчину. – Понимаете?
– Я? Как никто другой, – заверил он грустно. – И моя ситуация сейчас кажется мне намного предпочтительнее. Я хотя бы знаю, что моя жива и здорова.
– А я не знаю даже этого. Нет ничего – ни человека, ни его тела, ни могилы – ничего. И его никто не искал.
– А полиция что же?
– Ничего. Я ему по документам никто, а сестра походила-походила, и все, успокоилась. Я – Никто, вы меня правильно назвали…
– А вообще имя у тебя имеется какое-то?
– Да. Меня Инной зовут.
– А меня Игорем. Вот и познакомились, – невесело усмехнулся он. – Знаешь, Инна, кто самый скучный человек в компании?
– Кто?
– Клоун. Я – клоун. Больничный – знаешь такое?
– Нет…
– Я в свободное время езжу в детские больницы и развлекаю там ребятишек. Вообще-то я в школе физику преподаю, а это – наверное, долг…
Я с трудом поменяла позу, чтобы дать отдохнуть затекшим ногам, и охнула:
– Больно…
– Ты не замерзла, Инна? – спросил Игорь.
– Не особенно. И что же вы делаете там, в больницах?
– Показываю фокусы, делаю фигурки из воздушных шаров и играю с детьми. Больше, к сожалению, я ничего не могу для них сделать.
От его слов мне почему-то захотелось плакать. Но не от жалости к больным детям, а от стыда за себя, за то, как бесцельно я провела последний год.
Год назад
Новый год я не встречала. Лежала дома на диване перед выключенным телевизором, укрывшись с головой пледом. Звонил Коля, звал к себе, и было очевидно, что он ничего не знает об исчезновении Вовы. Звонила Наталья, тоже приглашала в компанию, но я отказалась, а потом и вовсе выключила телефон. К счастью, салон начинал работать четвертого числа, и это немного помогло мне. Я никому ничего не рассказывала, но девчонки, разумеется, заметили перемены во мне – я перестала улыбаться, сторонилась всех, не пила с ними кофе, приходила на работу секунда в секунду, уходила позже всех. Мне казалось, что жизнь вокруг остановилась, а сама себе я теперь напоминала муху, попавшую в банку с желе – совершаешь вялые телодвижения скорее по инерции, потому что понимаешь – выхода нет, выбраться нельзя, тебя все сильнее затягивает. И нужно только дождаться дня, когда затянет окончательно.
Единственным человеком, с кем я пыталась общаться, осталась Дашка, но вскоре и она перестала мне звонить – я не говорила ни о чем, кроме Вовы, а ей это было, видимо, тяжело. Она все чаще рассказывала мне о странностях в поведении брата, которых я прежде никогда не замечала, а потому отказывалась верить, чем еще сильнее раздражала ее. И однажды, набрав номер, я услышала «абонент недоступен» – и это стало повторяться изо дня в день, и тогда я поняла, что Дашка попросту сменила номер. Более того – она продала квартиру и переехала куда-то, а нового адреса покупатели ее квартиры, конечно, не знали.
Заявление в полиции у меня не приняли, так как я не являлась Вове никем. На вопрос же о том, было ли таковое от сестры, мне ответили, что Дарья Тимофеева никакого заявления не подавала. В ее версию с Вовиным помешательством, которую я попыталась озвучить полицейским, они поверили охотнее. Так и сказали – мол, многие душевнобольные до определенного случая нормальны и социально адаптированы, но в какой-то момент происходит нечто, заставляющее их совершать странные поступки. И если сестра считает, что Владимир Тимофеев страдает психическим расстройством, то, следовательно, у нее есть для этого основания. Выходило, что Вова просто встал и ушел утром тридцать первого декабря, отправившись в какое-то одному ему известное место – а что, у душевнобольных такое бывает… На этом разговор закончился, и в полицию я больше не приходила.
Я часами простаивала возле радиостанции, надеясь, что случится чудо и Вова выйдет из ворот проходной, но нет – мимо меня шли незнакомые люди, а его не было. Коля при встрече разводил руками и жалостливо улыбался, старался подбодрить. Так проходили недели, месяцы – Вовы не было, а я стала напоминать себе собаку из фильма, того самого Хатико, который ждал хозяина. И выражение лица у меня сделалось примерно таким, как застыло на собачьей морде…
Жизнь потеряла смысл. Может, если бы я узнала, что Вова умер, погиб, похоронен – мне стало бы хоть чуть-чуть легче, тогда было бы какое-то логичное объяснение тому, что его нет со мной. А так… Получалось, что он растворился без следа, без объяснений, без причин. И я уже считала себя виновной в том, что не заметила, должно быть, тех изменений в поведении, о которых говорила Дашка. Возможно, приглядись я вовремя, могла бы помочь, предотвратить… Кто знает, что с ним могло теперь случиться? Он ведь мог уехать куда-то и забыть адрес, мог попасть под поезд, стать жертвой ограбления – да что угодно… Эти мысли сводили меня с ума.