С этими словами я склонилась к его груди, чтобы услышать, бьется сердце или нет. Но из-за стука колес я не могла понять. Проклятый стук колес! Проклятый поезд!
Я снова припала к его груди, пытаясь услышать хоть что-то обнадеживающее.
Перед глазами встало воспоминание. Я влетела в комнату мужа, а он не шевельнулся. На столике стояли лекарства, в комнате витал запах мужских духов доктора, который недавно осматривал его. “Мужайтесь, мадам”. Сквозь плотные шторы пробивалась полоска света. На паркете лежал платок. Эти детали навсегда врезались мне в память. Я испугалась. Я так испугалась, что даже растерялась. Потом припала к его груди, крича, чтобы вернули доктора.
В моих руках было поддерживающее лекарство, а я вслушивалась в биение сердца. Я помню ужас, когда мне показалось, что сердце не бьется. Только я услышала слабый удар, как в покои ворвался доктор.
– Десфорт, – прошептала я, впиваясь руками в его рубаху.
В этот момент я поняла, что он мне дорог. “Или это любой, кто нуждается в помощи, становится тебе дорог?”, – спросила я у себя. Но тут же возразила. Нет! Он мне дорог. Но пока еще я не поняла насколько.
– Очнись! – трясла его я, как вдруг поняла, что он не очнется. Я щупала пульс, но пульса не было. Хотелось верить, что пульс просто был очень слабым.
– Нет, – заревела я, падая ему на грудь. – Оставила на десять минут! Что вы как дети! Почему мужчины, как дети! Почему их нельзя оставить на пять минут!!!
Я захлебывалась рыданиями, упираясь лбом в его грудь, как вдруг почувствовала, что меня обнимают.
– Жив? – очнулась я, поднимая голову. У меня по щеке прокатилась слеза. Я тяжело дышала, чувствуя, как в горле стоят слезы.
– Хочу испортить тебе статистику, – прошептал Десфорт, тяжело задышав. – Полежи со мной вот так…
Я смахнула слезу, чувствуя, как его руки укладывают меня себе на грудь.
– Ты меня напугал! Я … я… убить тебя готова! – выдохнула я. – Ты хоть понимаешь, что я пережила?! Понимаешь?! Я тебе сказала куда кашлять?! В вазу, а ты… Ты что? Чихнул?
– Нет, я кашлял в вазу, а потом … потом наступила темнота, – прошептал Десфорт, поглаживая меня слабой рукой по спине. Я чувствовала его прикосновение, слышала шелест платья. От моей прически остались одни воспоминания. Половина еще держалась на заколке, зато остальная полностью распустилась. Я чувствовала себя наполовину распущенной женщиной.
– Тогда что это было? – прошептала я.
– Не знаю, – поморщился Десфорт, делая глубокий вдох.
Он промолчал.
– Знаешь, чего я боюсь? – спросил он.
– Чего? – выдохнула я, положив голову ему на грудь.
– Того, что после того, как ты возилась со мной, как с маленьким ребенком, я … – произнес дракон, сглатывая. – Я упал в твоих глазах… Мужчина – он опора. Он всегда должен быть сильным…
– Опять ты за свое?! – раздраженно произнесла я. – Вот заладил! Быть сильным, быть сильным! Да невозможно всегда быть сильным! Невозможно!
– А мне кажется, возможно, – произнес Десфорт со вздохом. – Женщина – она изначально слабая, ранимая, нежная, как цветок. Поэтому она и тянется к сильным… Чтобы кто-то защищал ее, оберегал, заботился о ней…
– О, друг мой, – с легкой иронией произнесла я. – Ты многого не знаешь о женщинах. Это при вас они ах и ох… А на самом деле, пока вы не видите, могут и окно разбить, и на веревке по стене сползти и в морду дать нахалу, который….
Я обернулась, видя, как поглаживающая рука спустилась в район моей попы. И теперь решила поглаживать там.
– Забыл, что мы – просто друзья… – произнесла я.
– Ты меня не хочешь? – спросил дракон, открывая глаза.
– Ответ на этот вопрос тебе не понравится, – ответила я, понимая, что хочу. Очень хочу. Но не могу.
– Я готов плакать, – произнес герцог, глядя на меня с улыбкой. – Сердце жаждет горькой правды.
– Правда в том, что даже если бы я хотела тебя больше всего на свете, я не рискну, – произнесла я. – И дело тут не в шахтах. Дело тут в другом. Ночь любви, девять месяцев тревог и что? И мои глаза закрылись навсегда? И мой малыш, если он выживет, никогда не увидит маму? Мама навсегда останется для него женщиной на портрете, который бережно протирают слуги бархатной тряпочкой?
Десфорт промолчал.
– Ты права, – прошептал он. – Мой прадед прожил больше тысячи лет. Вместе со своей возлюбленной, которую украл из соседнего замка… Но на моем деде все закончилось. Но это не значит, что я не могу поцеловать тебя…
Я почувствовала мягкое прикосновение губ к своей макушке. Приподняв голову, я попала в ловушку его плавного прикосновения. Нежный поцелуй раздвинул мои губы, а я услышала его стон наслаждения. В такие моменты кажется, словно, мир вокруг перестает существовать. Внутри меня что-то отозвалось сладкой тянущей негой. Я ответила на поцелуй, расторяясь в нем.
– Нам нельзя… – прошептала я, чувствуя, как меня прижимают к себе двусмысленным жестом.
– Я знаю, – услышала я горький шепот. – Знаю…
В этот момент меня обняли так крепко, словно хотели стать со мной единым целым.
– Я увидел тебя еще на перроне, – прошептал Десфорт. – Ты стояла с мужем, а я подумал. Неужели это она? Я не знал тебя. Нас никогда не представляли друг другу. Но я был знаком с твоим мужем. Я однажды видел тебя на званом вечере. Это был ваш первый после болезни совместный выход в свет. Было много гостей. Все поздравляли твоего мужа с выздоровлением. Я помню твою счастливую улыбку. Ты смотрела на него, а у тебя в глазах блестели слезы счастья. Мне казалось, что после того, что ты сделала, он должен боготворить тебя, носить на руках.
Он промолчал.
– Я думал, что ты – счастливая… Думал, что ты счастливей всех присутствующих, – послышался тихий голос. – Я был уверен, что у вас – самый счастливый брак на свете… И в нем есть то, чего нет в большинстве других браков. Любовь. Настоящая. Среди фальшивых улыбок, твоя казалась искренней.
– Так оно и было, – сглотнула я.
– Я тогда подумал. Смотри, вот эта женщина умеет любить по-настоящему. И она не твоя. Тогда бы я все отдал, чтобы рядом со мной была такая же… А не бездонная черная дыра сердца, которое привыкло лишь питаться чужой любовью, но ничего не давать взамен. Тогда я уехал с вечера пораньше. И больше мы не встречались. Пока не увидел тебя и твоего мужа, ожидающих поезда. .
– То есть, ты знал, что мы поедем, и тоже поехал? – спросила я.
– Нет. Списки пассажиров “Новогоднего экспресса” не оглашаются никогда. Ни за какие деньги нельзя купить информацию о том, с кем ты окажешься в одном поезде, – усмехнулся дракон. – Я тогда подумал. Наверное, это случайность. Но оказалось, что нет…
– Вот откуда столь пристальное внимание к моей персоне. А я-то думала! – усмехнулась я.
– А ты не думай. Просто побудь рядом… – прошептал Десфорт, уложив меня на свою грудь.
Я полежала еще час. Потом Десфорт встал и подошел к кристаллу. – Прибраться в купе, – приказал он.
И тут же вещи стали восстанавливаться и становиться на свои места. Всегда любила смотреть за магией. Это как фотографии до и после. Пока вещи прыгали обратно, а оборванный и обгоревшие гирлянды нарастали и цеплялись за окно, я заметила на ящик столика со следами копоти. Сам стол был не тронут, а вот из ящика явно вырывалось пламя. Даже ручка почернела.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.
– Намного лучше, – произнес Десфорт с улыбкой, пока под нами восстанавливался ковер.
– Тогда… Мне пора, – прошептала я. – Пора вернуться в свое купе.
– Боишься, что придет муж, а тебя нет? – насмешливо спросил дракон.
– И это тоже, – ответила я, понимая, что уже и так нарушила все правила приличия. И слухи обязательно поползут. – Мы ведь всегда сможем остаться друзьями?
Десфорт усмехнулся.
– Дружить с такой красивой и умной женщиной будет очень сложно, – произнес он с улыбкой. – С каждым мгновением, проведенным с ней, это становится все сложнее и сложнее…
Я вышла, направляясь в сторону своего купе. Сейчас переоденусь и … загляну к Камилле… Открыв дверь купе, я увидела Ровланда, сидящего в кресле. При виде меня, он удивленно вскинул бровь.
– Дорогая, – прошептал он. – Ты почему в таком виде? Ты где была?
Глава 56
Обычно мужчины возвращаются к жене и начинают признаваться в любви только в одном случае. Если до этого получили по мордасам от любовницы, были лишены женского тепла и жестоко выставлены с вещами на улицу.
В этот момент, застегивая штаны и глядя на разбросанные вокруг вещи, словно лучик света касается их опечаленных лиц. “О, боги! У меня же есть жена! Самая чудесная, добрая и всепрощающая женщина на свете! О, как я мог о ней забыть!”, – словно свет снисходит на их опечаленные лица. В этот момент им рисуется бедная, измученная горем женщина, которая мнет в руках насквозь мокрый платок, икает успокоительным, проклинает полигамность мужчин и гипнотизирует взглядом входную дверь вместе с телефоном. А вдруг позвонит мой “полигамнюк”? А вдруг напишет мой “полигамнюша”?
А счастье уже так близко! Оно совсем рядом, горя желанием вымолить прощение. Или хотя бы ночлег с тарелкой супа. И в этой “полигамнявой” ситуации он уверен, что все будет хорошо. И максимум что останется, так это случайное в разговоре: “А помнишь, как ты мне изменял?”. “Ой, Зин, ну ты опять за старое? Мы уже проехали!”.
Мысль о том, что в связи с отсутствием варианта Ровланд снова полюбил жену, мне не понравилась. Если это так, то он так и будет сидеть здесь, а мне придется делать вид, что у нас все хорошо. А я бы хотела делать вид, что у меня все хорошо, но с другим.
– С чего ты взяла, что мы поругались? – нахмурился Ровланд.
По его лицу сложно было судить, что случилось на самом деле. И случилось ли? С полки. Просто там лежала мысль, я ее отряхнула, достала и примерила на ситуацию, – ответила я, понимая что муж не понимает тонкой иронии, звучащей в моем голосе.
– Ты сама понимаешь, что мне это дается нелегко! – строго произнес Ровланд. – Но я не хочу дарить наше состояние родственникам по причине отсутствия наследника!