Большую часть обратной дороги до дома Ватутиных они молчали: Витек держал Дорохова за руку с одной стороны, Инна с другой, и все были счастливы — слова ни к чему, когда сердце поет.
— Вы честно еще ко мне придете? — закрывая дверь, в десятый раз спрашивал мальчик, все еще не веря в обещание Дорохова.
— Честное военное, — козырнул «бывший полковник».
Витек встал по стойке «смирно» и козырнул в ответ.
Лифт приехал, открылись двери, Инна и Дорохов вошли в кабину — мальчик стоял в дверном проеме с поднятой к виску рукой и смотрел, как его друг со своей женой на прощанье машут ему рукой.
Двери лифта закрылись, кабина пошла вниз.
— Не знаю, как ты к этому отнесешься, — садясь в машину, с усталой досадой произнес Дорохов, — но я попытаюсь выяснить, что там случилось с этим Ватутиным. Нельзя, чтобы дети оставались убогими сиротами!
— Выясняй, а я не могу, — опечалилась Инна и вздохнула, — послезавтра мне на работу…
— Как послезавтра? Ты же говорила, что до четырнадцатого свободна!
— Так вышло.
— Эх! — рубанул воздух рукой Дорохов. — А я думал, что Старый Новый Год встретим вместе.
Инна пожала плечами и ничего не ответила — если он захочет, то они обязательно встретят Старый Новый Год вместе.
Если захочет…
17
Целую ночь Дорохов не отпускал от себя Инну, «имел ее, чтоб не сдохнуть» и не мог остановиться.
Ему почему-то казалось, что, усни он надолго, она обязательно исчезнет: убежит от него, раствориться в ночи, словно призрак, и не будет в его жизни больше ее лучистых глаз, смотрящих на него с любовью и обожанием, ее нежных рук, от прикосновений которых его закаленное, тренированное тело вздрагивало, наполнялось истомой и желанием, их страстных поцелуев, взаимных жарких ласк, траханья до одури и совместного бурного «кончания», за которое она всегда благодарила: в изнеможении, тяжело дыша, проводила рукой по щеке, или плечу, по груди — благодарила без слов. Они неистово занимались любовью, как в последний раз, а потом он становился нежным и податливым, словно извинялся за свою силу и страсть, и засыпал, обхватив ее руками и уткнувшись в ее волосы. Но через какое-то время он вздрагивал от осознания потери, просыпался и снова обнимал ее, целовал, теперь уже зная, что ее заводит: целовал ее с языком, ласкал груди и посасывал соски, одновременно хозяйничал пальцами внутри нее, разжигая в ней страсть и подводя к границе оргазма…
— Хочу тебя… — стонала она. — Пальцы поглубже…
«— Похоже, ей мой «солдат» совсем без надобности, — усмехнулся Дорохов и взялся пятерней за свое «стоящее во фрунт» мужское достоинство. — Только мне ты и нужен мой «бравый солдат»…»
Но он ошибся, Инна прервала свои удовольствия и «занялась» телом любовника, уделяя особое внимание его стоячему «солдату» — теперь настала его очередь стонать под ее ласками — он в жизни не стонал, а тут… Инна перекинула через него ногу и стала неспешно насаживаясь на его каменную плоть, обхватывая ее мышцами, крутя бедрами и постанывая, принимая его в себя все глубже и глубже, до самого конца, замирая от наслаждения и начиная быстро двигаться вверх-вниз… Дорохов замер от новых ощущений, усмехнулся — «Оседлала, мать твою!», взял ее за бедра и включился в процесс, убыстряя ее движения… «Сладостный процесс» (под командованием настоящего полковника) закончился одновременно, к удовольствию обоих, она рухнула ему на грудь, наполненная им во всех смыслах этого слова… потом они долго лежали на кровати, обнявшись, не имея сил и желания шевелиться…
Он забылся тревожным сном, выпустил ее из своих объятий, но она не убежала, просто отодвинулась на край кровати и смотрела на него, стараясь запомнить каждую черточку его лица и не веря, что он здесь, рядом и стоит только протянут руку, все начнется сначала…
Вздрогнув, Дорохов проснулся и, не ощутив ее в своих объятьях, снова заволновался, схватил ее, прижал к себе и стал жадно целовать, но она уперлась ладонями в его вздымающуюся грудь и попыталась оттолкнуть, и отстраниться, и сказала «нет», а он продолжал напирать, и тогда она его слегка укусила за плечо, он охнул и обиженно замер, отстранился…
— Сережа, так нельзя! — недовольно сказала Инна, пытаясь заглянуть в его опущенные глаза. — Ты занимаешься со мной любовью, как будто хочешь «насытиться» мной на год вперед.
— Просто я… — вздохнул Дорохов и замолчал, признаваться в своей слабости ему не хотелось, а Инна молчала, понимая, что ему трудно говорить о своих чувствах, но облегчать ему признание не собиралась. — Просто я боюсь тебя потерять. Я как-то не думал, что это все когда-то закончится… Ну, ты, я, этот дом…
— Конечно, закончится, — подтвердила Инна и погладила его по плечу, где остался след от ее зубов. — Через несколько дней вернутся хозяева, и мне все равно придется уехать. Новогодняя сказка закончится.
— Ты права, а я и забыл, — согласился Дорохов и вздохнул. — Я почему-то думал, что так будет всегда.
— Это уже от нас зависит, как дальше будет…
— Ты снова права, — снова согласился Дорохов и удивился своей уступчивости — он же почти никогда не уступал — пер, как носорог, не замечая препятствий, а тут… соглашается и соглашается, как будто нет своего мнения.
Он осторожно притянул ее к себе и стал гладить по спине, а ему так хотелось погладить ее ниже, по такой соблазнительной, маленькой и твердой попке, но он не позволил себе это сделать, помня о ее несогласии, и разочарованно вздохнул, а она засмеялась и положила его руку к себе на попку, и он понял, что ему снова все можно и обрадовался, и стал нежным и внимательным, поцелуи и ласки его стали осторожными и чуткими, а когда она вскрикнула, сжалась и затряслась на пике удовольствия, он улыбнулся и понял, что секс может быть не только страстным и неистовым, но и нежным и радостным…
— Сереженька, ты лучший в мире мужчина, — по достоинству оценила она его старания, поторопила, подтолкнула к действию, потянув на себя. — Возьми меня…
И он взял ее, быстро и напористо двигаясь в ней, довольно слушая ее чувственные стоны, восторженный шепот своей мужской силе и желая снова вместе «удовлетвориться» на пике наслаждения…
Хотя для него уже не так важна была своя часть удовольствия, ибо полученная от нее оценка его стараниям была много выше эйфорийного завершения «процесса». Дорохов почувствовал себя почти волшебником, доставляющим удовольствиясвоей женщине, одновременно взяв на себя ответственность за нее: за ее слезы, удовольствия, проблемы, да и за саму жизнь…
Они уснули в объятьях друг друга и, если бы не телефонный звонок, проспали бы до самого обеда.
— Дорохов, — вскочив с кровати и взяв телефон, представился Сергей и, услышав знакомый голос, привычно вытянулся по стойке «смирно». — Здравствуйте, Василий Иванович.
— К двенадцати жду тебя у себя — могу уделить тебе ровно час.
— Есть, прибыть к вам в двенадцать ноль ноль.
Закончив разговор, Дорохов виновато посмотрел на лежащую в кровати Инну, сел на край кровати, наклонился, поцеловал.
— Прости, начальство вызывает…
— Иди уже, Сереж, — махнула рукой Инна, — доказывай свою невиновность, а я подожду.
— Поспи и за меня часок, — улыбнулся «настоящий полковник» и с сожалением поднялся.
— За тебя, мой дорогой полковник, я посплю даже два часика…
— Вернусь, разберемся со всеми проблемами.
18
Но прежде, чем разбираться с чужими проблемами, Дорохов должен был разобраться со своими делами: реабилитировать себя «в глазах общественности» и восстановиться в должности.
— Мне все равно, Василий Иванович, каким образом вы это сделаете, — расхаживая из угла в угол по генеральскому кабинету, обставленному в классическом стиле: письменный стол с «зеленым сукном» и настольная лампа с зеленым абажуром, красная ковровая дорожка, длинный стол для заседаний, горячился Дорохов. — Доказательства своей невиновности я вам предоставил, и, если для моего восстановления, требуется обвинить и уволить из армии полковника Осипова — действуйте! Жалеть не стану!
— Не торопись, Сергей Александрович. Надо спокойно во всем разобраться — проверить все факты.
— Не торопиться? Да для меня без службы каждый день, как пытка! Я почти двадцать лет «верой и правдой, не жалея живота своего», а меня в грязи вываляли и под зад коленом из армии выкинули! Нет у меня времени на разбирательства, дорогой Василий Иванович!
Седой генерал-лейтенант тяжело поднялся из-за массивного письменного стола. Был он кряжист и грузен и лишних телодвижений не любил, но Дорохов был сыном его давнего друга, и после его смерти «на боевом посту» Василий Иванович посчитал себя обязанным «присматривать» за Сергеем — взял его к себе, контролировал, помогал.
— Ладно, — после короткой паузы произнес он, хорошо представляя, каких трудов ему будет стоить восстановление Дорохова в армии и в должности, но ради справедливости, чистоты рядов и, конечно же, ради «крестника» решил побороться. — Сегодня же напишу приказ о твоем восстановлении в армии, ну, а насчет должности не обессудь — придется подождать. Твои доказательства надо еще и еще раз проверить, сопоставить с документами и сделать соответствующие выводы. На это уйдет несколько дней. Ты смотри, дров не наломай за эти дни — мне уже звонили сверху, проинформировали о твоем недостойном поведении: что ты дебошир и пьяница, ворвался в квартиру любовницы, устроил там погром и выгнал бедную женщину из квартиры среди ночи. К тому же, избил Вадима Осипова — своего друга и в пьяном виде разъезжаешь по городу. Смотри, Сергей — добром эти пьянки не кончаются! А пьяный за рулем — угроза жизни, не только своей, но и жизни окружающих.
— Да не пил я, Василий Иванович! — энергично возразил Дорохов и вспомнил, как прятал бутылки с коньяком в карманах дубленки, а потом забыл про них — появились другие приоритеты. Вспомнил и покраснел, как мальчишка — надо же, чуть не спился! Если бы не Инна… — И Вадьку Осипова я не бил — так, врезал ему один раз, чтоб чужого не брал.