же на меня повесят, а я не согласна его всю жизнь тащить на своем горбу. Ладно, свободен!
Убрав улыбку, Властелина отвернулась от Дорохова, и тот почувствовал, как тревога ушла, и подумал, что эта юная, очень милая и даже красивая девушка не так проста, как они с Инной считают… Здесь Дорохов сам себя поправил — он считал, Инна сразу сказала ему, что затея удочерять еще и сестру Вити, затея не продуктивная и неперспективная, то есть ничего хорошего из этой затеи не выйдет: во-первых, у них нет для этого условий (в ее квартире всем места не хватит — по мнению органов опеки), а во-вторых, воспитывать почти взрослого человека у них вряд ли получится — они оба на работе и Властелина все равно будет предоставлена сама себе, а отвечать за нее будут они. Вот и получается, что Инна была права, говоря, что Властелина достаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно.
И еще Дорохов подумал, что больше к Властелине один не поедет — уж очень не понравился ему взгляд этой юной особы: взгляд голодной хищницы, оценивающий добычу. А он то расслабился: «дети, дети», никакая она не «дети», ей почти семнадцать, она знает чего хочет в жизни и, кажется, готова на все, чтобы добиться своей цели. Доставку продуктов можно заказать, а в выходные они приедут к Властелине вдвоем с Витей — он соскучился по сестре и очень хочет увидеться, а вот сестра, похоже, с ним общаться не желает… Может, и Инна с ними поедет, если Властелина не захочет куда-нибудь сходить с Витей, то они все вместе сходят в кино или зоопарк, все равно куда, а если захочет, они с Инной погуляют одни… Дальше Дорохов думать не стал, уж очень муторно стало на душе.
Второе дело — дом в Сергеевке: глупо владеть половиной дома и не ездить туда, с другой стороны, как туда ездить, когда там живут люди — пусть она и бывшая жена, но портить отношения и жизнь ей с новым мужем, Дорохов не хотел. Вот и не ездил, просто в тот раз ему некуда было податься, да и выпил он тогда изрядно… Вспоминать тот день, Дорохову было стыдно, что предстал он перед Инной в таком «непрезентабельном» виде, но прошлого не воротишь и назад не отмотаешь.
Договорившись о встречи с Анной, Дорохов после работы помчался в Сергеевку.
Идя по дорожке к дому, Дорохов смотрел по сторонам и не узнавал, запомнившийся ему и ставший таким дорогим, зимний пейзаж. Все здесь изменилось: когда он уезжал, везде лежал снег и было белым-бело, как в царстве Деда Мороза, а сейчас снега мало, и он тает, обнажая черную расхлябанную землю, картина довольно неприглядная, но, радует то, что весна на подходе: с весенней капелью, с нежной изумрудной молоденькой травкой, с трогательными зелененькими листочками, с пеньем птиц…
— Ну, здравствуй! — радостно встретила Дорохова на пороге их общего дома бывшая жена, не спрашивая его о цели визита. — У меня хорошие новости: Стасика пригласили на работу во Францию! Представляешь!
— Поздравляю, — совсем не обрадовался Дорохов, он хотел все решить, как можно скорее (и так раздел имущества и оформление документов тянется около двух лет, а ему хочется давно уже поставить точку в распавшемся браке), а если Анна с мужем уедут заграницу, то дело затянется на неопределенное время. — И на сколько вы едете?
— На пять лет, — с гордостью проинформировала Анна и добавила: — Контракт на пять лет, с возможным продлением. Может, мы со временем во Францию совсем переберемся…
— Ну, не знаю… А как же квартира и дом?
— Пока не решила… Стасик говорит, что с налогами там очень строго — каждая копеечка под отчетом, а мне же надо одеться!
— Возьми наличку, хотя там это не приветствуется.
— Да нет у меня налички, на последние машинку купила: «БМВушечку-однушечку»! Если б заранее знать, что уедем, я бы машину не меняла. А теперь что мне с ней делать? Жалко, но придется дешевле покупной цены продавать.
— А дом? Я приехал поговорить с тобой о доме — со своей половиной ты, что собираешься делать?
— Ну, не знаю…
— Я бы купил у тебя твою половину.
— Неожиданно, — встревоженно удивилась Анна. — Ты же сюда никогда не приезжал после развода.
— Не ездил, потому что, вы тут со Стасиком живете. А теперь будем! Так что надо побыстрее что-то решать: либо продавать все, либо один выкупает у другого его часть!
— Чего это ты разошелся? Для женушки стараешься?
Дорохов не ответил — какое кому дело до его отношений с женой, но неожиданно он почувствовал скрытый упрек и зависть в словах бывшей жены и посчитал себя виноватым в том, что их брак не просуществовал и года и распался из-за его невнимательного отношения к ней.
— Аня, ты меня прости, что у нас с тобой не сложилось, — повинился Дорохов, теперь понимая, как важны в отношениях забота и внимание к друг другу. — Я много работал и не уделял тебе должного внимания…
— Ты меня просто не любил, страсть прошла и ничего не осталось… — сожалея о прошлом, подвела итог их распавшегося брака Анна. — И мне надо перед тобой извиниться… Я ведь тебя, Серж, обманула… Ничего мне суд не присудил из твоего имущества.
— Как это? — опешил Дорохов, он был так занят на работе, что в суд не пошел и, поверив Анне на слово, даже решения суда не прочитал — она обещала его показать, но все время откладывала или забывала, но на половине его имущества «расположилась» прочно.
— Что же мне нужно было после развода в свой Мухосранск возвращаться? Да ни за что! Я в Москве хотела жить, вот и сказала тебе, что суд мне присудил половину твоего имущества: половину твоей однушки и половину дома — надо же мне было где-то жить.
— Понятно теперь, почему ты с оформлением документов тянула… Значит, дом полностью мой и квартира моя старая тоже моя! Ну, ты и стерва!
Вздохнув, Анна отошла к двери, подальше от рассерженного Дорохова.
— Стасик, тоже так сказал, — вздохнула лже-хозяйка дома. — Вчера Стасик попросил документы на дом и на квартиру, чтобы решить вопросы с нашей недвижимостью — он думал, что квартира и дом мои… Ну и пришлось ему все рассказать.
— А со мной почему не поговорила? Мы бы все решили…
— Поговорила? — вскинулась бывшая жена. — Тебе не до меня было — ты объект в Сибири сдавал, мотался туда-сюда, где тебе было со мной говорить. Вот я и пошла на хитрость…
— Хитрость? Это обман, мошенничество! — возмутился Дорохов, начиная закипать. — Я целый год на съемной квартире жил, пока новую не купил.
— Так купил же! И пассию себе тут же завел, — выкрикнула обиженная Анна, так, же, как два года назад, когда они выясняли отношения.
— И что? Мы с тобой развелись, — набычился Дорохов и, словно вернувшись в то далекое совместное житье, сжал кулаки.
— А ты знаешь, что твоя Людка меня со Стасиком познакомила, а потом тебе же про меня насплетничала, — не унималась его бывшая.
— Аня, мне эти ваши бабские разборки не интересны, да и женат я уже — другие у меня интересы, — Дорохов, вспомнив про Инну, как-то сразу остыл — не будь всего этого обмана, Инна не приехала бы «сторожить» дом в Новый Год, и они никогда бы не встретились — чтобы тогда было с ним… с ними… — Давай мирно все решим.
— Мирно? — не поверила Анна, вскинув на бывшего удивленные глаза — с ней он никогда не был таким покладистым и вежливым, и всхлипнула. — И заявление в полицию писать не будешь? Стасик, сказал, что если я буду «под следствием», то он со мной разведется и ни в какой Париж не возьмет.
— Ничего я писать не буду, — успокоил ее Дорохов. — Значит, дом и квартира мои?! Когда ты их освободишь?
— В квартире я давно не живу и вещей моих так нет — забирай, ключи у тебя есть, а дом… Стасик вчера, как узнал обо всем, собрал свои вещи и уехал в Москву, он сказал, что в чужом доме жить не хочет, и чтобы я тебе все рассказала, а не то развод… Вот я и рассказала. Дай мне недельку, я все свое сложу и увезу…
— Договорились, — согласился Дорохов. — Роя я оставлю себе, ты все равно уезжаешь, а машину я у тебя куплю за ту же цену, что ты покупала — сделаю жене подарок вместо свадебного путешествия!
55
— Не, пшепрашем, я на сабя такой грех не возму, — несколько раз повторил старческий осипший голос за тонкой деревянной перегородкой, мешанину слов из разных языков.
В ведро полилась какая-то жидкость, и все стихло.
Но от звуков человеческого голоса и льющейся воды, Инна очнулась. Открыла глаза, сглотнула горький противный ком в горле — ужасно хотелось пить, и осмотрелась. Она лежала на некоем подобии кровати на толстенным набитым сеном матрасе и накрытая допотопным шерстяным одеялом в крошечной комнатушке без окон и с одной дверью. Сквозь щели в дощатой стене, отделяющей комнатушку от другого помещения, в комнатушку просачивался тусклый свет.
Инна резко села в кровати, голова закружилась, и она вынуждена была привалиться к дощатой перегородке, чтобы не упасть с кровати. Посидев немного с закрытыми глазами, она переждала головокружение, медленно открыла глаза и решила, что теперь будет двигаться с большой осторожностью — по-видимому, она долго была без сознания, раз не помнит, как очутилась в этом незнакомом месте.
— Еднэ дэло паненку приняти, панове ворожевати за джицко, — вновь за дощатой стеной заговорила сама с собой старуха, скрюченными пальцами вытирая увлажнившиеся вдруг глаза. — Ежели я не бува б такой дурой, то бува б у мяне цурка, джефчинка-ведманка, горя б не чула! Теперича майся еднэ, та шукай согласованку…
Эту тарабарскую смесь языков Инна хорошо понимала, даже не переводя на русский, понимала: женщина жалела, что у нее нет дочки и теперь надо искать преемницу — зачем, для чего…
— Кто здесь? — тихо спросила Инна и схватилась руками за голову — голова раскалывалась от внезапно заполнившего ее шума.
В смежном помещении что-то упало на пол, покатилось, и послышались громкие ругательства старухи.
— Што б табе, окаяна! Напужала! — и, повысив голос, старуха поинтересовалась: — Очулась, паненка?
— Отпустите меня, — попросила Инна, прислоняясь щекой к щелистой, не струганной перегородке. — Я никому ничего не скажу о вас и о Мальцеве-Ватутине не скажу.