Глава 4
Вручив Павлу письмо, а вместе с ним свою судьбу, Броня поплелась к себе в комнату. Села в кресло и стала ждать, что вот сейчас раздастся стук в дверь, и…
Наконец в дверь действительно постучали.
Броня метнулась к двери, рывком распахнула ее и замерла от разочарования.
На пороге стояла ее соседка по коммуналке балерина Варя, тоненькая блондинка лет двадцати.
— Привет, Бронислава, — сказала Варя и втиснулась в комнату, не дожидаясь приглашения.
— Привет, — отрывисто бросила Броня.
— Ты чего такая? — поинтересовалась Варя.
Броня пожала плечами:
— Какая?
— Странная… А ладно, можешь не отвечать, — махнула рукой Варя. — Я тоже странная.
Это признание соответствовало действительности. Варю многие считали странной. Комнату она делила со своими бабушками, довольно вздорными старухами (из разряда, что все про всех знают), а недавно Варя оставила балет и родила ребенка от художника-авангардиста, живущего этажом ниже. И Варя, и авангардист жили на старушечьи пенсии, постоянно скандалили и шумели на всю коммуналку.
— Бронислава, одолжи денег до пособия, — вздохнула Варя. — На памперсы не хватает.
Броня по возможности ссуживала соседке денег. Вот и на сей раз протянула ей пару сотен, подозревая, впрочем, что деньги нужны не на памперсы младенцу, а художнику на пиво. Броня осторожно поинтересовалась:
— Варя, а почему твой Юрик не идет работать?
Девушка удивленно воззрилась на Броню:
— Ты что? Работать! Он же талант, гений! Зачем ему размениваться на какую-то работу? Его дело — творить шедевры! Погоди, его еще оценят!
Броня покачала головой, но промолчала. Ей было жаль Варю, сестру по несчастью — та тоже страдала за любовь. Варя ушла, и Броня вновь погрузилась в томительное ожидание.
Вскоре в дверь опять постучали. На сей раз пришел другой сосед — занимавший комнату слева. Одинокий пенсионер Семеныч, непосредственно улыбаясь, спросил, можно ли съесть Бронин суп, мол, он сейчас на плите приметил кастрюлю с супом, которого так много, что ей одной точно не одолеть. Броня махнула рукой — ешьте, у меня все равно нет никакого аппетита. Довольный Семеныч умчался в направлении кухни.
Часа в три ночи Броня поняла, что Павел не придет, и впала в отчаяние. До утра она не сомкнула глаз и уже часов в восемь отправилась на кухню, чтобы поджидать там Павла, который всегда в это время пил кофе, собираясь на работу. Только Броня расположилась в засаде за своим столиком у окна, как на кухню ворвалась Варя, одетая в трико и балетки.
— Я решила вернуться в балет, надо много репетировать, у себя не могу — ребенок спит, да и бабки ругаются, — пояснила Варя и закружилась по кухне.
Вошел Павел. Он избегал смотреть на Броню.
— Здрасте, — буркнул он в ответ на Варино приветствие.
— Павел, хочешь кофе? — робко спросила Броня.
— Нет. Я буду чай! — отрезал Павел.
На пороге возникла одна из Вариных бабок:
— Варя, малец орет!
Варя умчалась, и Броня с Павлом остались одни. Павел немедленно приступил к объяснению.
— Послушай, Бронислава, — забормотал он, — я прочел твое письмо… Я даже благодарен тебе за него…
Броня замерла, страшно волнуясь.
Павел замолчал, словно набирая побольше воздуха, потом выдохнул:
— Ты очень хорошая, ты просто замечательная, Бронислава, но я люблю Лену.
— Эту пустышку? — с горечью спросила Броня.
Павел терпеливым, каким-то унизительным тоном «доктора с пациентом», продолжил:
— Пойми, ты еще встретишь нормального парня, и у вас все будет хорошо!
— Не смей говорить такие банальности! — крикнула Броня. — Это пошло и недостойно тебя.
— Не надо ничего осложнять, прошу! Короче… — замялся Павел, — я тебя предупредил. Представь, что будет, если Лена узнает! Пожалуйста, не создавай мне проблем!
— А то что? — фыркнула Броня, уже срываясь на слезы.
Павел махнул рукой и ушел.
— Вернись! — крикнула ему вслед Броня.
Павел закрылся у себя в комнате.
Броня молотила кулаками в его дверь, кричала, требуя открыть. В коридор высовывались удивленные сонные соседи — к скандалам Вари и художника-авангардиста они, положим, уже привыкли, а вот за Броней прежде ничего подобного не замечалось.
Потом пришел Лавров, схватил ее в охапку и силком потащил в свою комнату. Он выводил ее из истерики водкой и душеспасительными беседами.
— Пойми, ни один человек в мире не стоит того, чтобы так по нему убиваться! — уговаривал он ее. — Плюнь, разотри — забудь, найди себе кого-нибудь другого!
— Ага, — взвилась Броня, — что же ты сам не следуешь этому совету? И никак не можешь забыть свою жену? Страдаешь, хотя столько лет прошло?
Никита усмехнулся:
— Ладно, ты меня поймала. Советчик из меня, видать, и впрямь никудышный. Но один стоящий совет я тебе все-таки дам — тебе надо отдохнуть, уехать куда-нибудь, сменить обстановку, декорации. Вернешься, вполне возможно, посмотришь на все по-другому. Хочешь поехать куда-нибудь?
— Не знаю. Можно.
— У меня есть приятель, который занимается каучсерфингом, я попрошу его подобрать тебе симпатичный вариант.
— Какой еще каучсерфинг? — удивилась Броня.
— Гостевая сеть, отпуск по обмену. Подберем тебе вариант в любой стране мира, будешь жить дома у какого-нибудь аборигена. Преимущества — ты экономишь кучу денег, не тратясь на отель, и к тому же видишь страну не из окна отеля, а как бы изнутри.
— У меня нет денег даже на дорогу! — всхлипнула Броня. — Отдала Варе последние!
— У меня есть немного, копил на новую электрогитару, ну да бог с ним, тебе нужнее!
— Я не знаю, когда смогу отдать, — честно призналась Броня.
— Да не суть! — махнул рукой Лавров. — Давай определяться со страной! Ты пока думай, а я позвоню своему приятелю.
Он потянулся за телефоном.
Броня честно задумалась — куда ехать? Собственно, за границей она была только в Скандинавии.
Тем временем Никита уже разговаривал с другом:
— Да, старик, понимаю, что разбудил, конечно, в такую рань приличные люди не звонят… Ну так получилось, извини. Надо срочно спасать одну девушку, ждать до обеда никак нельзя! Старик, нужна твоя помощь. Девушку надо отправить в какую-нибудь страну. Куда?
Никита обернулся к Броне:
— Ну что, решила?
Броня вдруг выпалила:
— А можно в Лондон?
Никита переспросил у друга и кивнул:
— Можно.
И Броня уехала в Лондон.
Ей, впрочем, изначально было понятно, что она едет не «куда, а откуда», и единственная цель ее поездки — убежать от себя, от той тоски и боли, что поселилась внутри нее, с тех пор как она встретила Павла.
Собственно, Броня ехала даже не в Лондон, а в какое-то «далеко», где она сможет воспрянуть чудесным образом и обрести себя новую. Она хотела встречи с собой — новой.
На площадях, улочках, в кафе и в витринах магазинов она искала другую Броню — уверенную, сильную, красивую, талантливую, которая сможет с легкостью преодолеть любую жизненную проблему, даже такую, как несчастная любовь. Да что там — у той, ДРУГОЙ Брони несчастной любви и быть не может, все ее истории — счастливые. А Лондон что… Город был прекрасен, сложившийся в ее представлении его мифологичный образ совпал с тем, что Броня увидела в реальности.
Приятель Лаврова устроил ей крошечную комнатку в студенческом городке, с хозяином которой она договорилась, что поживет здесь две недели.
Она бродила по серым улицам под дождем. Смотрела, как ветер кружит листву в парках. Подолгу гуляла у воды. Просиживала в уличных кафе.
Но найти себя новую у нее не получалось. Она была словно слепая, глухая, бесчувственная. Вот Лондон — прекрасный, ужасный, безумный великий город, — но он сам по себе, а Броня сама по себе. Это как с тем платьем, которое она примеряла и с которым они не составили общей истории. Тем не менее отчасти ей стало легче — как будто всю дурь у нее выдуло из головы. В конце путешествия она почувствовала облегчение. Любовные переживания остались с ней, но это была светлая грусть, без надрыва. Уже в самолете, возвращаясь в Петербург, она поклялась, что не будет искать встречи с Павлом.
Приехав домой, она сразу пошла к Лаврову. Они обнялись. Броня вручила ему диск «Битлз».
— Раритет! Из того самого подвала!
— Спасибо, сестренка!
Лавров пытливо оглядел ее:
— Надо отметить, ты похорошела! Рассказывай! «Где ты была сегодня, киска?»
Броня усмехнулась и подхватила:
— «У королевы у английской!»
— «Что ты видала при дворе?»
— «Видала мышку на ковре!» — Она потупилась и совершенно серьезно сказала: — Боюсь, Никита, что в моем случае это действительно была лишь «мышка на ковре».
— Почему?
— Каждый, наверное, увидит лишь то, что сумеет.
— Не понял… Тебе не понравился Лондон?
— Нет, Лондон мне как раз понравился. Я себе в нем — не очень.
— Значит, не помогло?
Она виновато вздохнула.
В первый же вечер они с Павлом столкнулись в дверях, и болезнь обрушилась на нее с новой силой. Впрочем, Броня нашла силы улыбнуться и пройти мимо.
Однако вскоре Павел постучал в дверь ее комнаты:
— Привет! Тебя долго не было…
Он казался смущенным.
— Да, я уезжала. Входи.
Он сел на диван, погладил кошку:
— Я хотел извиниться перед тобой за то утро. Мне не следовало быть таким прямолинейным.
Броня молчала.
— Ты должна понять, твое признание стало для меня неожиданностью!
— Извини… Как жизнь?
— Нормально.
Он избегал смотреть на нее.
— Зачем ты пришел, Павел?
В его красивых голубых глазах отразилось неподдельное удивление.
— Чтобы извиниться! Я хотел бы, чтобы мы остались друзьями.
Броня улыбнулась — конечно!
Он встал:
— Ну, я пойду?
«Неужели он сейчас уйдет?» — подумала она с отчаянием.
Хлопнула дверь. Броня повалилась на диван как подкошенная и разрыдалась.