— Откуда ты такая взялась? — спросил Петр, разглядывая ее. — С какой луны или звезды?
— Я из Питера.
— Ну да, странный город, странные девушки! Ты почему ничего не ешь?
Она честно призналась:
— Не хочется… И вообще мне здесь как-то неуютно.
— Почему?
— Так… Место неприлично роскошное, наверное, дорогое. Кажется, что я здесь не к месту. У тебя бывает так, что ты чувствуешь себя «не к месту»?
Он пожал плечами:
— Не знаю, не думал об этом.
— Значит, не бывает, — вздохнула Броня.
Петр улыбнулся:
— Ну, если честно, то бывает. Правда, редко.
Броня обрадовалась неожиданной поддержке:
— А бывает так, что вот ты чувствуешь — город очень большой, нет, просто огромный, а ты маленький, тебе неуютно и одиноко, в этом городе тысячи людей, но никому из них нет дела до тебя, и ты идешь по улицам и понимаешь, что тебе некуда идти. И не к кому. И так паршиво от этого. Бывает?
Он так искренне улыбнулся, что она мгновенно почувствовала к нему симпатию и доверие. Кстати, вино начинало действовать, и ресторан перестал казаться ей противным, посторонние люди куда-то исчезли, остался только их столик с зажженными свечами и лицо Петра напротив.
— А бывает, что от какого-то запаха или вкуса вдруг нахлынут сотни ассоциаций и воспоминаний из детства?
А у него так бывает. И это ему тоже знакомо. А то, что он только что сказал, понятно ей. Она переживала те же ощущения много раз.
А глаза у Петра серо-голубые… Хотя нет — скорее, голубо-серые, потому что голубого больше. А ресницы пушистые. Девочкины ресницы. Даже странно, как у такого высокого, плечистого парня вдруг такие ресницы. И он все понимает. Вот она только что призналась ему в самом сокровенном — в том, что ее первой любовью был Пушкин, а Петр не засмеялся, а восхищенно присвистнул: «Надо же! Не какой-нибудь сопливый Вася из параллельного класса, а Пушкин! Влюбиться в Пушкина — это, может быть, самое лучшее, что может случиться с девочкой в нежном карамельном возрасте!» — и попросил рассказать о Пушкине.
А что рассказывать? В семь лет она узнала о том, что Пушкин был убит на дуэли, она его пожалела и полюбила. А Дантеса возненавидела и хотела убить. Когда узнала, что Дантес уже умер, даже расстроилась, что не сможет отомстить за Пушкина. Пушкин был для нее другом и возлюбленным, она держала под подушкой его портрет и книгу стихов.
Она призналась, что до сих пор любит его стихи. Петр попросил прочесть самые лучшие. Броня с удовольствием согласилась, после каждого стихотворения подкрепляясь вином. И так как она была начитанной девушкой и стихов знала много, в итоге сделалась совсем пьяная. Петр страшно развеселился, сказал, что легкая степень опьянения ей весьма идет, она становится «невыразимо очаровательной и забавной! Но если она будет кричать „Я помню море пред грозою…“ так громко, их, пожалуй, выведут!»
«Отличный ресторан, — подумала Броня, — просто я поначалу не разобралась, что к чему! И музыка здесь ненавязчивая. И Петр — хороший собеседник!»
— Вот теперь на тебя приятно смотреть, — улыбнулся Петр, — смеешься, шутишь и выглядишь не как вдребезги несчастный человек, а как юная счастливая девица!
Она мгновенно погрустнела и вздохнула так горестно, что Петр испугался:
— Ну что опять?
— Ты сказал «счастливая»… А я даже не знаю, что это такое… Недавно в одном романе я прочла, что счастье в том, чтобы у тебя был кто-то, кого можно утратить. Меня пронзил смысл этих слов. И я поняла, что несчастна. Потому что мне и утрачивать некого. У меня никого нет.
Петр пожал плечами:
— Ну, если так рассуждать, то и меня не назовешь счастливым человеком.
Броня растерялась:
— А как же Фаня?
Петр усмехнулся, ничего не ответил и после паузы предложил поехать домой.
В машине он спросил, хочет ли она спать. Броня представила тихую пустую квартиру и покачала головой. Тогда он предложил поездить по ночному городу. «Я покажу тебе Москву».
Он умел рассказывать, и благодаря ему она начинала видеть город, его улочки, церкви, скверы, стрелы проспектов, убегающие вдаль кривые переулки… Она удивлялась и умилялась красивым округлым названиям: Остоженка, Варварка, Таганка, Сретенка…
— Это удивительный город, — улыбнулся Петр. — Как у любого большого города, у него своя энергетика, свои вибрации, ритмы, настроения, которые надо услышать — увидеть — почувствовать!
Броня вздохнула:
— Как здорово ты рассказываешь! Знаешь, а я недавно была в Лондоне и ничего не слышала, не видела и не чувствовала. Бродила по улицам, слепая, глухая, бесчувственная. Вот был Лондон — прекрасный, ужасный, великий город. Но он был сам по себе, а я сама по себе. Это как с платьем…
— С каким платьем? — удивился Петр.
— Неважно… Представляешь, я все ходила по Лондону, хотела проснуться, но не могла. А вот если бы я там оказалась с человеком, который умеет так рассказывать, наверное, все было бы иначе!
— А я жил в Лондоне пару лет и мог бы показать тебе его!
Она рассмеялась:
— Ну, может, когда-нибудь…
Они смотрели на город с Воробьевых гор. Снег падал густыми хлопьями. Луна висела над столицей. Москва сверкала сотнями огней.
Броня поежилась от холода. Петр взял ее руку, начал греть в своих больших, теплых ладонях. Не преминул отругать ее за то, что она без перчаток и шарфа. «О чем ты вообще думаешь? Зима, а ты ходишь как… маленькая!» Он снял с себя шарф и закутал ее.
«Смешно, будто я сегодня обзавелся дочерью! Ты вообще к жизни приспособлена?»
Броня смутилась:
— Моя мама считает, что нет.
Петр схватился за голову:
— Кошмар! Придется взять над тобой шефство!
Подул ветер, началась вьюга.
— Ничего себе метель! — удивился Петр. — Мне бы тебя до дому довезти, не застрять по пути!
Он закурил. Броня вдруг подумала, что огонек от его сигареты светит ей в этой снежной ночи, как маяк.
Она вернулась домой глубокой ночью, рухнула в кровать и первый раз за долгое время уснула легко и сладко — без слез.
Проснувшись утром, она поскакала варить кофе и вдруг ни с того ни с сего затанцевала на кухне, как часто делала ее соседка, балерина Варя. Броня сама удивилась — что это на нее нашло? А потом махнула рукой и рассмеялась — когда люди танцуют? Может, когда им хорошо?
Она почувствовала голод, что, учитывая стабильное отсутствие аппетита в последние полгода, было удивительным. Броня вспомнила, какими отменными блинами с икрой ее вчера кормил Петя, и вздохнула. И как только она подумала про Петра — раздался телефонный звонок.
Он спросил, как она себя чувствует после вчерашнего, и она честно призналась, что хорошо — куда лучше, чем раньше. В ответ Петр удовлетворенно хмыкнул и сказал, что психотерапевтический эффект можно усилить отличным обедом и, если она не возражает, он заедет за ней через пару часов. Нет, она не возражала.
Приехав, Петр предложил украсить квартиру к Новому году — все-таки праздник! Броня согласилась — отличная идея, Стефания приедет, увидит и обрадуется! К замыслу Броня отнеслась творчески — прошлась по квартире, задумалась, в каком стиле можно ее украсить, кстати, в очередной раз она подумала, что в доме Стефании, конечно, все красиво, стильно и дорого, но при этом она напоминает номер в отеле. Никакой индивидуальности. Вот если бы добавить цветы, уютные, задающие стиль мелочи…
Петр предложил поехать в торговый центр, чтобы купить елку и игрушки и там же пообедать.
За пару часов блуждания по магазинам Броня спустила свои деньги, зато купила все, что было нужно для праздника: свечи, гирлянды, елочные игрушки и даже новогодний подарок для Стефании!
В одном из цветочных отделов она увидела волшебную куклу. Это была фея в парчовом платье, с золотыми крыльями. Увидев куклу, Броня вдохнула и не выдохнула — так ей захотелось эту фею. И даже не для себя, а для Стефании. Уж эта волшебная фея сможет устроить так, что в Новом году у Фани все будет хорошо. Броня тут же купила куклу.
Она еле донесла объемные пакеты до кафе, где ее ждал Петр, и гордо водрузила на его столик горшок с красивым красным цветком.
— Это что? — изумился Петр.
— Пуансеттия! Рождественская звезда! — улыбнулась Броня.
Петр попросил ее помочь найти подарок его матери на Новый год. Вместе они выбрали для нее огромную напольную вазу прекрасного небесного цвета.
Вечером вернулись домой. Пока Петр готовил ужин, Броня украшала квартиру. Она поставила в вазы еловые лапы, повесила на люстру гроздь хрустального винограда, украсила мандарины гвоздикой и разложила их на блюде. Расставила везде рождественские букеты, а на каждое окно по семисвечнику. Фею посадила на прикроватном столике в спальне.
Увидев, как преобразилась квартира, Петя ахнул:
— Ничего себе! Да у тебя талант! Тебе надо быть декоратором!
Броня растерялась, покраснела.
— Тебе надо учиться! — заключил Петр. — Кстати, могу помочь, мой друг — известный декоратор, у него своя школа дизайнерского искусства.
Во время ужина на столе, украшенном свечами, красовалась красная рождественская звезда.
После десерта Петр спросил, как Броня собирается встречать Новый год.
Она пожала плечами — наверное, здесь. Вдвоем с пуансеттией.
Он усмехнулся:
— Придумаем что-нибудь повеселее!
Они взглянули на часы и ужаснулись — было два часа ночи.
За ужином они совершенно забыли о времени.
— Я поеду! — вскинулся Петр.
— Может, останешься, — робко предложила Броня. — Куда ехать на ночь глядя?
Петр смутился, пробормотал, что ляжет в гостиной, и ушел спать.
Она долго не могла заснуть. За окном шел снег, горели синие огоньки гирлянды, украшавшей окно. Золотокрылая фея смотрела на Броню.
«А глаза у феи голубые, как… Почему ты сейчас подумала о Пете?!» — строго одернула себя Броня.
Петр ушел утром, когда она еще спала. Днем он позвонил и попросил сходить с ним в модную художественную галерею.