— Я вполне Вас понимаю и сочувствую, — сказал Антон Петрович, приветливо и с отеческой заботливостью посмотрев на меня. — Этот недостаток, этот пробел мы сейчас же исправим! — Обворожительная, ласковая улыбка покрыла всё его лицо. — Пойдёмте!
Антон Петрович первым направился к выходу из кабинета, и мы последовали за ним. Мартеновский цех встретил нас непривычной для обычного городского жителя обстановкой. В цехе стоял разнообразный шум: двигались туда-сюда краны, туда-сюда сновали рабочие, было очень душно. Мощные, шумные вентиляторы не успевали нагретый и пыльный воздух выбрасывать наружу. Шум их поглощал голоса людей. Несмотря на множество электрических лампочек, в цехе было сумеречно и как-то завораживающе, настораживающе.
За начальником цеха мы поднялись на рабочую смотровую площадку, где находился начальник смены, инженер Скиднов. С этой площадки хорошо просматривался весь цех, что делалось в нем и что надо делать. Скиднов, увидев своего начальника цеха, поднявшегося на смотровую площадку, подошёл к нему. О чём они говорил, из-за большого шума нам не было слышно. Скиднов, выслушав начальника цеха, подошёл к нам и громко произнёс, чтобы мы слышали:
— Антон Петрович сказал, что вы хотите посмотреть работу мартеновской печи?
— Да. Очень были бы рады! — во весь голос, почти одновременно выкрикнули мы с Бобовым, боясь, что Скиднов не услышит нас.
— Отлично! Вам повезло. Вы вовремя пришли. Сейчас начнётся выпуск плавки, вон из той печи, — и Скиднов рукой показал в сторону печи, возле которой подручный сталевара длинной пикой пробивал выпускное отверстие печи.
— Теперь будьте внимательны! — послышался сбоку от меня, возле правого уха голос Скиднова. — Как только пробьёт отверстие, по жёлобу из огнеупорного материала потечёт жидкий металл…
В этот момент подручный сталевара сделал последний удар пикой, и мгновенно раскалённый добела жидкий металл с шумом вырвался из отверстия и потёк по жёлобу, ярко освещая сумеречное пространство цеха.
По струе жидкого металла побежали синие гребешки пламени, и искры над пламенем затеяли какой-то весёлый, причудливый, бесшабашный, только им понятный хоровод. Этот хоровод растянулся по всей длине жёлоба. Поставленный в конце жёлоба ковш быстро наполнился жидким металлом, и крановщик поднял его и, установив его над изложницами, стал разливать жидкий металл в изложницы, то есть в специальные формы.
При разливе и при соприкосновении с изложницей жидкая сталь стала выбрасывать снопы искр, которые образовывали феерическую картину. Сколько изложниц, столько снопов искр, и они, перекрещиваясь в воздухе, создавали восхитительное, непередаваемое, неописуемое словами зрелище! Нельзя было смотреть на такое зрелище без восхищения, удивления и волнения. Не найдётся, наверное, человека, увидевшего такое сказочное, красивое зрелище и оставшегося равнодушным и спокойным…
Я так засмотрелся на это удивительное зрелище, что забыл, где нахожусь. Не сдержав своего восхищения и радости, воскликнул:
— Да-а-а! Как красиво! Восхитительно! Изумительно!
— Что, красиво? Понравилось? — вдруг я услышал голос Скиднова. Я обернулся на голос. Увидел довольного и улыбающегося инженера. — У вас есть ещё время?
— Думаю, что да.
— Очень хорошо. Тогда вы увидите другую, не менее интересную картину. Будете тоже довольны. Сейчас начнутся работы по загрузке печи. Смотрите, уже начинают!
Мы всё своё внимание обратили на печь, где должна начинаться загрузка. К печи подъехала тележка, нагружённая мульдами /ёмкостями с рудой и металлоломом/. Открылась крышка завалочного окна. Внутри печи пылало газовое пламя, раскаляя добела её нутро. Машина тележки выпустила длинный, похожий на хобот слона рычаг, державший мульду, и просунула его через завалочное окно в печь. Перевернула мульду. Освободив мульду от содержимого, рычаг вернулся назад и поставил мульду на тележку. Подошла следующая тележка. Операция повторилась. И так продолжалось до тех пор, пока не загрузили печь.
— Какая у вас печь ненасытная, прожорливая? — крикнул Бобов, обратив свой взор на инженера.
— Так уж устроен её желудок, — с улыбающимся лицом ответил сменный инженер. — Ну, что, довольны увиденным?
— У нас нет слов, Николай Иванович, чтобы выразить Вам нашу благодарность, — ответил я за себя и за Бобова.
— Антон Петрович сказал мне, что у вас есть какое-то дело ко мне. Слушаю!
— Николай Иванович, как нам сказал Ваш начальник цеха Антон Петрович, Ваша смена работала в ночь на Новый год. Так?
— Да.
— Прошло не так уж много времени, всего-то несколько дней, постарайтесь вспомнить, кто-то из Ваших рабочих отлучался на неопределённое время от своего рабочего места: ну, скажем, на час, а может, на более длительное время, за пределы Вашего цеха или территории завода? Вы не торопитесь с ответом. Подумайте хорошо.
Скиднов, обратив свой взор на нас, произнёс:
— Я готов сразу же ответить на ваш вопрос. Надолго отлучаться, тем более на час и более, — это совершенно невозможно. Посмотрите, на рабочих, которые связаны с жидким металлом, — у них нет свободного времени на длительный срок. Могут отлучиться на несколько минут, например, в туалет, покурить, воду попить. Больше никак. С жидким металлом шутки плохи. Нельзя его оставлять без присмотра.
— Хорошо. Надолго нельзя — это понятно. Тогда, может, кто-то не пришёл на работу или отпросился? Бывает же такое?
— Согласен. Бывает. Вы мне скажите, что-то случилось? Из наших рабочих кто-то в чём-то замешан? — Скиднов пристально поочерёдно посмотрел на нас.
— Замешан ли кто-то из ваших рабочих, мы пока не знаем, — задумчиво проговорил я. — А случилось, вот что: в ночь на первое января обворовали пошивочную мастерскую, что расположена рядом с кафе «Металлург». Наш интерес к Вашему цеху привёл вот этот журнал.
Бобов из своей папки достал журнал и протянул инженеру. Николай Иванович взял журнал, полистал его и вернул назад Бобову.
— Не знаю я ваших намерений, какое значение придаёте этому журналу, но откровенно я скажу, что этот журнал для нас, то есть для нашего цеха, на данный момент не представляет никакой ценности.
— Николай Иванович, мы знаем, об этом нам сообщил уже ваш начальник цеха. В нашей ситуации не ценность журнала нас интересует… Если бы Вы могли сообщить нам, каким образом этот журнал мог оказаться возле пошивочной мастерской… Вот этот вопрос нам очень важен.
— Но если вы так ставите вопрос, пожалуй, я вам могу дать удовлетворяющий ответ. Он мог оказаться там, как угодно. Могли школьники при сборе макулатуры — они часто бывают у нас — потерять. Мог кто-то взять от нечего делать, а после бросить. Десятки причин можно находить. Если вы думаете, что этот журнал каким-то путём связан с кражей, то мне кажется, он к краже не имеет никакого отношения. Извините, это моё мнение.
— Возможно, возможно, — растягивая слова, произнёс я, обратив свой взор на Скиднова. — Может, так и было. Большое спасибо, Николай Иванович, за толковый и исчерпывающий ответ. Но Вы не ответили на мой выше заданный вопрос, насчёт того, отпрашивался ли кто-то или не вышел на смену?
Николай Иванович призадумался на несколько секунд.
— Я понял, — сказал он после раздумья. — Значит, так — на работе не был канавный Лопатин. Но хочу сразу же предупредить вас, что Лопатин отпросился, как положено. Ему мы нашли замену.
— Николай Иванович, простите, Вы сказали, что Лопатин отпросился. По какой причине отпросился, Вы в курсе?
— Да. У него, якобы, жена должна была рожать. И по такому событию разрешили ему не выходить на работу. Хочу уточнить, что он отпросился на один день. Лопатин, к вашему сведению, прекрасный, дисциплинированный, добросовестный работник. Он числится у нас в передовиках, ударниках коммунистического труда.
— Это единственный случай, Николай Иванович?
— Нет. Ещё один рабочий, Дудин Пётр. Плохо ему стало в конце смены, и мы отправили его в медицинский пункт для лечения. Других случаев не было. Скажите, вы уже кого-то обвиняете?
Я мысленно усмехнулся, но ответил отвлечённо:
— Николай Иванович, поймите нас правильно. Мы пока никого не обвиняем. У нас пока его нет. Мы проверяем и отрабатываем все версии по краже. Работа у нас такая, как говорят: доверяй, но и проверяй!
— Вы меня тоже простите за излишнее любопытство, — ответил на прощанье инженер.
Перед уходом на работу жена напомнила мне, что мы приглашены на свадьбу, которая состоится в ресторане «Встреча». Время свадьбы назначено на два часа дня. Жена мне говорила о приглашении на свадьбу ещё за несколько дней до свадьбы. Я так заработался, что забыл про свадьбу. Напоминание о свадьбе меня не очень-то обрадовало. Обстановка сложилась для меня так, что не до свадьбы было. С одной стороны, работы по горло, нет совершенно ни одной свободной минуты, даже по выходным, а с другой… Настроение — хуже некуда: паршивое-препаршивое. У каждого бывают безрадостные дни в жизни. Это я знаю не понаслышке. Когда день кажется ночью, а ночь — кошмарным сном. Даже дышать вовсе не хочется. Но, чтобы не обидеть жену, я как мог, стараясь придать своему голосу всю возможную нежность, сказал: «Постараюсь не опоздать, моя любимая!»
По пути на работу я перебрал в голове до мельчайших деталей весь вчерашний день, ставший для меня невыносимо неприятным, незаслуженно оскорбительным, несправедливым, унизительным.
Вчера, ближе к обеду, неожиданно в мой кабинет зашёл дежурный по отделу Лукьянов и сообщил, что меня срочно вызывает к себе начальник отдела полковник Пашков.
— Не сказал причину вызова? — спросил я у дежурного.
В ответ дежурный отрицательно покачал головой и вышел из кабинета. Я прервал допрос свидетеля. Извинившись, попросил его подождать в коридоре. Замкнув кабинет, пошёл к начальнику. «Почему такая срочность? — засела у меня в голове мысль, пока я шагал по коридору к начальнику. — Срочных дел вроде бы нет». Чем ближе приближался к кабинету, тем сильнее в душе м