Ил. 1. Похороны Николая Баумана. Искры. Иллюстрированный художественно-литературный журнал. № 41. 18 ноября 1905 г.
Гражданские похороны и возможность отказа от церковных обрядов
Хотя политический подтекст был наиболее яркой чертой публичных похорон, не менее важным был их открытый выход за пределы православного обряда. Большая часть публичных похорон не была нерелигиозными и тем более антирелигиозными. Политические лозунги, гражданская панихида у могилы, многолюдность и стихийность сочетались в них с церковным отпеванием, пением «Вечной памяти» и присутствием духовенства. Так, например, похороны известного деятеля либерального направления и сторонника конституционной монархии первого выборного ректора Московского университета князя С. Н. Трубецкого в Москве и Петербурге в октябре 1905 года сочетали в себе и революционную, и православную символику: «Невский залили толпы в сопровождении духовенства: несли на руках один профессорский гроб, направляясь к вокзалу: впереди же шло море зелени; развевались кровавые атласные ленты» 122. «Алые ленты венков, ярко оттеняя зелень листьев, проливались над морем черных голов. Перед каждой церковью обнажались головы и многочисленные хоры пели „Вечная память". Во главе процессии на длинном древке несли пучок алых цветов, и ленты, ниспадая, развевались» 123. «Было много красных венков, и все время пели „Марсельезу", впечатление страшно сильное» 124. Похороны рабочих и рядовых революционеров также зачастую начинались с церковного отпевания, продолжались торжественной процессией с венками, знаменами и песнями (как революционными, так и церковными песнопениями), в которой могли участвовать и священники, и заканчивались гражданской панихидой на кладбище:
Это было несколько странное шествие: за крышками и венками впереди шел поп с хором, за ним хор рабочих — человек пятьдесят-шестьдесят, а потом несли два красных гроба, за которыми на версту растянулась черная лента провожающих; когда пел церковный хор с попом, наш хор, конечно, молчал; лишь только поп кончал свое пение, наш хор начинал «Вы жертвою пали в борьбе роковой», и церковные хористы подпевали 125.
Иногда рабочим приходилось требовать от священников участия в похоронах «жертв царизма». Как отмечает Н. С. Полищук, отказ многих священников от проведения панихид по жертвам царизма, очевидно, в значительной мере объяснялся нежеланием вступать в конфликт с местными властями. <...> Так, например, священник села Малого Толкиша Чистопольского уезда Казанской губ. в конце октября 1905 г. отказался служить панихиду по павшим борцам потому, что «ему не приказано о таких людях молиться». Когда крестьяне обратились к нему вторично, «он снова отказался, указывая, что нет предписания, хотя его совесть и не запрещает этого» 126. Тем не менее священников заставляли отпевать и совершать панихиды: Во время молебна в типографии 127 присутствовали все рабочие, которые заставили попа и дьякона отслужить панихиду по усопшим за свободу. Во время панихиды подняли красное знамя и стали петь «Вечную память» погибшим за свободу. Поп не докончил панихиды и бросился бежать, а за ним и дьякон 128. Вовлечение священников в революционную процессию описано в воспоминаниях участников траурной демонстрации железнодорожников Новониколаевска в годовщину Кровавого воскресенья 9 января 1906 года, которая в целом имела форму революционных похорон:
.. .вдруг над толпой вырастает гигантская фигура рабочего, и его звучный голос покрывает весь шум. «Товарищи! — кричит он, — давайте заставим попа отслужить панихиду по убиенным!»
— Панихиду! Панихиду! — как буря загудела толпа. Сколько ни старались отговорить от этой затеи — не помогло. Вся масса со знаменами и марсельезой двинулась к железнодорожной церкви, и вмиг она вся была битком набита.
Откуда-то притащили попа, и сколько он ни упирался, ему не помогло, — и дрожащими руками натянул он облачение и заплетающимся от страха языком начал служить панихиду, поминая «в междуусобной брани погибших».
— Нет, батя, ты пой «царем невинно убиенных!» — говорили рабочие. Поп с быстротой курьерского поезда отмолотил панихиду, и толпа, удовлетворенная, двинулась из церкви по улицам, прилегающим к станции!29. Сочетание публичных политических похорон и православных традиций встречалось не только в политически активной и протестной среде. Священники также использовали этот прием. Выше уже шла речь о похоронах пензенского губернатора в 1907 году, на которых священник «говорил проповедь с политическим оттенком». Однако политические взгляды духовенства были различными, и не всё духовенство поддерживало программу Союза русского народа. Так же как и остальные подданные империи, в соответствии со своими личными взглядами священники могли принимать участие в политизированных похоронах отдельных людей. Так, например, после убийства в 1906 году экономиста, политического деятеля, члена Партии кадетов и депутата 1-й Государственной думы М. Я. Герценштейна священник кафедрального Софийского собора в Вологде Тихон Шаламов, отец писателя Варлама Шаламова, выступил в соборе с речью и отслужил панихиду по погибшему. Убийство Герценштейна было организовано террористами, связанными с правомонархистским Союзом русского народа, и помимо политического имело еще и антисемитский характер. Его похороны сопровождались массовыми выступлениями и демонстрациями. Таким образом, выступая с проповедью, Шаламов затрагивал самые острые вопросы того времени. Речь Тихона Шаламова вызвала большой общественный резонанс, была перепечатана в местной либеральной газете «Северная земля» 130. По утверждению историка В. Есипова, «прямых санкций за эту горячую „крамольную" проповедь со стороны епархиального управления не зафиксировано, но без последствий она не могла остаться: карьера о. Тихона затормозилась, он остался на службе в Софийском соборе четвертым, рядовым священником. Затем, в 1917 году, был выведен за штат и так и не удостоился, с учетом хотя бы своих миссионерских заслуг, сана протоиерея» 131. Аналогичный случай зафиксирован на похоронах Петра Монтина, погибшего во время Бакинской стачки 1904 года. Хотя во время этих похорон организаторы отказались от отпевания («Тов. Монтин, будучи живым, вел борьбу с ненужной обрядностью и мы не позволим себе оскорблять его память поповским отпеванием»), священник всё же участвовал в прощании: Тут же наспех была организована вооруженная охрана, конечно, из своих товарищей, выработан порядок шествия. Наконец, близкие товарищи на руках вынесли гроб Монтина. Тысячи обнажили свои головы, шествие двинулось. Несколько товарищеских хоров огласило воздух печальными молитвами. В сотне шагов от станции шествие остановили. Устроили небольшую арену (sic!) и священник в облачении стал говорить речь. <...> В конце он призвал всех отдать товарищу последний долг. Сильно подействовала на массы речь священника. После передавали, что <...> он был наказан лишением сана 132.
Сложное переплетение различных политических течений, светского, антирелигиозного, нерелигиозного и церковного, еще раз подчеркивает неоднородность новой практики публичных политических похорон и указывает на то, что она использовалась широко, а не внутри какого-либо одного идейного направления. В этом смысле ситуацию можно представить как сложную мозаичную картину отношений православия и революционного движения, которая во всей полноте открылась после Февральской революции 1917 года. В эссе «Революция как Красная Пасха» Б. Колоницкий показывает, что в 1917 году революция отнюдь не всеми воспринималась как тотальный отказ от религии: «Одни священники упорно продолжали „поминать" царя в церкви, даже рискуя потерять свободу, другие же украшали себя красными бантами, и не всегда это было проявлением оппортунизма. Символы революции проникали и во внутреннее убранство церквей, верующие энтузиасты революции прикрепляли красные ленты к иконам. Для сторонников и для противников революции восприятие грандиозного переворота было нередко не только политическим, но и глубоким религиозным переживанием» 133.
Присутствие нетрадиционных, необрядовых символов, таких, например, как алые ленты, и тем более пение «Марсельезы» придавало похоронам оттенок вольнодумства и революционности. Примечательно, что традиции российских публичных политических похорон во многом сходны с теми образцами, которые дала Великая французская революция. Французский историк революционных праздников Мона Озуф отмечает присутствие во всех революционных торжествах трагической, мрачной ноты. Начиная с 1772 года «смерть окончательно становится средоточием революционных праздников». Среди всех революционных торжеств именно торжественные траурные церемонии (похороны Мирабо, Вольтера, Марата и др.) получают наибольший резонанс и затмевают важнейшие сконструированные торжества, такие как Праздник Федерации. При этом центральное место в таких церемониях отводится массовому шествию. Участники шествия движутся в колоннах, с флагами и транспарантами. Материя кроваво-красного цвета, которая используется в оформлении процессии, символические предметы, траурные ленты, воинские почести и военный оркестр — всё это непременные атрибуты таких церемоний!34. Хотя прямых свидетельств о стремлении воспроизводить эти образцы у нас нет, значение опыта Великой французской революции для революционного движения в России несомненно, так же как и очевидно сходство важнейших структурных элементов похоронных практик!35. Безусловно, демонстративный отказ от привычных христианских религиозных церемоний, инициированный лидерами Французской революции, также очень схож с идеями, сложившимися внутри некоторых течений русской революции.
Возможно, единственным случаем открыто и провокационно нерелигиозных похорон стали похороны Льва Толстого в ноябре 1910 года. В церковных и государственных кругах не раз обсуждались будущие похороны известного писателя после его отлучения от Церкви в 1901 году и заранее воспринимались как проблема. По мнению У. Никелла, синодальный акт об отлучении Толстого от Церкви был призван очернить Толстого и тем самым подорвать его нравственный авторитет. Однако на практике он не только не умалил его популярности, но, напротив, способствовал ее росту. Поэтому вопрос о том, как именно пройдут похороны Толстого, становился не только частным делом семьи, но и важным политическим вопросом. Когда в 1901-1902 годах Толстой серьезно заболел, этот вопрос обсуждался на самом высоком уровне. Первым решением Синода было похоронить Толстого по христианскому обряду, но с отправлением лишь тех ритуалов, которые предназначены для неверующих. Однако спустя небольшое время было принято другое решение — предпринять всё возможное, чтобы Толстой мог быть похоронен как обычный православный. «Победоносцев распорядился, чтобы подле умирающего Толстого присутствовал священник, дабы в последнюю минуту склонить писателя к возвращению в лоно православной церкви — а, возможно, и просто сфальсифицировать его покаянную исповедь. Рассчитывая, что священника оставят с Толстым наедине, авторы плана предполагали затем сообщить всему миру, что на смертном одре писатель покаялся — вне зависимости от его реального решения» 136.