Столь показательный разрыв между теорией и реальной жизнью только подчеркивает периферийное место, которое занимали кладбища в градостроительных концепциях того времени.
Кладбища в старых городах
Если в теоретических работах по архитектуре и планировке новых городов и даже во время строительства кладбища можно было до определенного момента игнорировать, то в уже существующих городах оставить их без внимания было невозможно, поскольку все они имели большие исторические кладбища с многолетней, порой многовековой историей.
Старые города, с точки зрения большевиков, безусловно несли на себе печать отживших социальных отношений. Это выражалось как в отсутствии пространств, предназначенных для новых социальных институтов и отношений, таких как дома культуры или парки культуры и отдыха, так и в самом устройстве, картографии городов. Так, в упомянутом выше романе М. Козырева «Подземные воды» старый город с его узкими, кривыми и извилистыми мещанскими улочками противопоставляется проекту будущего города с широкими и прямыми проспектами. Утопическая рациональность города будущего при этом противостоит практической рациональности старого города, при планировке которого учитывались такие низменные факторы, как рельеф местности или роза ветров261. Историк Мальте Рольф в книге «Советские массовые праздники» показывает, как введение нового праздничного календаря и распространение таких коллективных практик, как демонстрации, привели к радикальному переустройству ряда советских городов262. Вот как рисует будущее советских городов статья 1931 года из журнала «Советская архитектура»:
...социалистическая реконструкция существующих городов СССР (Москва, Ленинград, Харьков и т. д.) <...> должна заключаться в систематическом, но экономически безболезненном выводе из городов по мере истечения амортизационных сроков промышленных предприятий, научных институтов, вузов, лабораторий, которые не связаны сырьевой базой или рынком потребления с этими городами. С другой стороны, должно быть прекращено всякое жилищное строительство внутри этих городов и всячески должно проводиться обзеленение всех свободных и освобождающихся частей их. И, наконец, уменьшившаяся в связи с этим потребность в новом жилище должна быть удовлетворена вне городской черты.. .263
В 1920-е годы кладбища оказались в ряду объектов, символизирующих старый мир и поэтому не вполне уместных в городской черте. Впрочем, во многих городах Советского Союза старые дореволюционные кладбища, заложенные когда-то на окраинах городов и даже за городом, оказались к этому времени глубоко внутри городской черты, и их дальнейшее расширение ограничивалось городской застройкой. Заложенные в XVIII веке на окраинах Москвы новые кладбища264 также постепенно вошли в городскую черту. Ко второй половине XIX века ситуация стала критической. Все московские кладбища были переполнены и плохо благоустроены. Дополнительные проблемы в состояние кладбищ вносил тот факт, что они находились в полном ведении духовенства, которое препятствовало всякому вторжению как светских властей, так и частных коммерсантов в кладбищенскую жизнь265.
Кладбищенские территории с обилием зелени, тихие и уединенные (пусть даже и пострадавшие в годы военного коммунизма и НЭПа), занимали особое место в городе того времени. Старые кладбища, оказавшиеся к этому времени внутри городской черты, попадают в число немногих зеленых пространств в быстро растущих советских городах. Однако с кладбищенскими территориями был связан целый комплекс проблем, тянувшихся еще с XIX века. Существенной проблемой было переполнение кладбищ, на кладбищах наблюдался «такой же кризис жилплощади, как и на настоящей жилплощади»266. Согласно данным, собранным отделом похоронно-санитарных мероприятий Москвы, предельная емкость больших московских кладбищ, на которых производилось 98% захоронений, составляла от 100 до 500 тел при условии захоронения в братских могилах267. Фактически это означало, что места на этих кладбищах хватает лишь для того, чтобы захоронить трупы, уже скопившиеся в больницах и моргах города к весне 1919 года. Для новых умерших места фактически не оставалось. Ситуация на других кладбищах, особенно монастырских, была еще более тяжелой.
Несмотря на широкие административные возможности Моссовета, проблема переполненности кладбищ продолжала решаться старыми методами — прирезкой новых территорий к старым кладбищам268. Новые территории, прирезавшиеся к кладбищам, находились за их формальными границами и зачастую использовались окрестными жителями под огороды269. Даже в самые трудные моменты Похоронный отдел (Отдел погребально-санитарных мероприятий) Московского коммунального хозяйства (МКХ) Моссовета270 не выступал с предложением об открытии новых кладбищ за городской чертой271.
Одной из важных тем заседаний Похоронного отдела МКХ с момента его создания и до ликвидации МКХ в начале 1930-х годов был вопрос о закрытии ряда кладбищ города, в первую очередь старых монастырских кладбищ272. Это было связано с их переполненностью, чреватой усилением эпидемий, а также с тем, что монастыри представляли собой капитальные сооружения с большим количеством помещений, которые можно было использовать как для вновь созданных советских организаций, так и с целью увеличения жилого фонда. На территориях московских монастырей расположились детские трудовые колонии273, школы, рабочие поселки, военные гарнизоны, трудовые лагеря и тюрьмы274, рабочие клубы и даже столовые275 и театры276. При этом новые постояльцы кладбищ порой не заботились о соблюдении даже минимальных приличий. Так, например, заведующий подотделом кладбищ Отдела погребально-санитарных мероприятий М. С. Р и Кр. Д. (Московского совета рабочих и крестьянских депутатов) И. И. Жуков 5 февраля 1920 года рисует поистине ужасающую картину повседневной жизни кладбища при Алексеевском монастыре:
Около клуба-театра, устроенного 76 внутренней охраны батальоном, где даются разные увеселения, почти ежедневно, от 7 часов вечера до 3-5 часов утра, кроме этого батальона еще другими представителями 210, 78 батальонов и частными лицами, посетителями являются преимущественно лица, не принадлежащими к воинскому званию, до 600 человек, и т. к. при этом клубе нет отхожих и [нрзб] мест, то посетителями допускается испражнения между могилами кладбища и вокруг этого дома, где расположен театр, что и замечается в большом размере утром после увеселений, тоже и замечено указанными выше осмотревшими кладбище лицами, что не успели убрать кладбищенскими сторожами, больше всего испражнений на дороге против бывшей трапезной, а также много кустов сломлено и сожжено277.
Живут в окружении могил и «бывшие люди»:
После обеда отправился в 6 ч. к князю на его новую квартиру в Новодевичьем монастыре; он занимает с прислугой маленькую комнату, бывшую келью, в заднем корпусе в правом углу монастыря. Князь меня встретил у ворот, прошли мимо могил Уваровых, Щербатовых (его отца и матери и др.) <...> Грустное впечатление производит житье среди могил; хотя некоторые памятники повалены, но, в общем, впечатление хорошее; у некоторых могил горят лампады278.
Всевозможные организации используют не только жилые помещения бывших монастырей, но и окружающие территории, в том числе и кладбища. Аналогичным образом заселяются и уплотняются все постройки, хоть сколько-нибудь пригодные для жизни, расположенные и на обычных городских кладбищах. В первую очередь это бывшие дома церковного кладбищенского причта, кладбищенские сторожки, гаражи и т. д. Новая практика проживания на кладбищах, особенно детей, требовала решения вопроса о том, насколько это безопасно с санитарной точки зрения. После многочисленных заседаний и экспертиз появляются санитарные нормы по обновлению и нецелевому использованию кладбищ279.
Если использование монастырских построек под жилой фонд и советские учреждения считалось нормальным (и в отдельных местах продолжалось до 1990-х годов), то заселение кладбищ воспринималось как временная мера, связанная с чрезвычайными условиями жизни во время Гражданской войны и военного коммунизма. Отношения с кладбищенскими поселенцами станут для «похоронных администраторов» Москвы проблемой на много лет вперед, поскольку люди и организации, обосновавшиеся на территориях московских кладбищ, не только не хотели переезжать, вопреки многочисленным ходатайствам МКХ о «выселении чужеродного элемента с кладбищ», но и подавали встречные ходатайства о закрытии кладбищ280. Таким образом, кладбища частично выводятся из «неэффективного» земельного фонда, они становятся местом жизни или работы людей, никак не связанных со смертью или похоронами.
Расширение функций кладбищенских территорий, очевидно, не сразу было принято населением. Наличие в архивах документов многочисленных экспертиз, заседаний и заключений о санитарной безопасности кладбищ свидетельствует о том, что функциональное переформатирование кладбищ было одной из многих новаций, относительно введения которой власть не нашла поддержки у населения. Показательно, что Гвидо Бартель в своей пропагандистской брошюре «Кремация», изданной МКХ в 1925 году, — отвлекаясь от основной темы — пропаганды кремации — посвящает целую главу обоснованию абсолютной безопасности традиционных кладбищ и трупоположения281.
Утрата Церковью своих позиций и, как следствие, контроля над вопросами смерти и кладбищенских территорий в кризисных условиях 1918-1920 годов привела к тому, что из ранее неэффективных территорий московских некрополей государство пыталось извлечь максимальную пользу. Утилитаризм времен острого топливного кризиса и кризиса снабжения проявился даже в том, что кладбищенские территории начали стихийно использоваться под сенокосы, а деревья, ветхие постройки на кладбищах и даже кресты — как дрова282: Вот два писателя (первоклассные из непримиримых) в приемной комиссариата нар<одного> просвещения. Комиссар К. — любезен. Обещает: «Мы вам дадим дрова; кладбищенские; мы березы с могил вырубаем — хорошие березы». (А возможно, что и кресты, кстати, вырубят. Дерево даже суше, а на что же кресты?)283