— Нет, не согласен с вами, милый, — ворчит старик, — не дело крематории заводить!..
— Мы дяденька, ходили в экскурсию, — вмешивается один ученик, — в Донской монастырь... Там крематорий то и есть. Пепел будут складывать в урну, которую там-же установят...
— Вот, видели?.. Сопляк, а туда-же лезет... Ох, и дожили! — негодует старик. Он жует сухими губами кончик бороды и обижено смотрит в окно.. .506 Начало строительства Донского крематория приходится именно на 1925 год, который можно считать началом кампании по форсированной индустриализации, провозглашенной на XIV съезде ВКП(б) (18-31 декабря 1925 года), известном также как «съезд индустриализации». Кремация как новая погребальная практика, связанная с использованием индустриальных технологий, соответствовала новому политическому курсу Советского государства и требованиям хозяйственной конъюнктуры. Стоимость строительства Московского крематория приближалась к стоимости строительства завода среднего размера. Самым значимым отличием этого проекта от предыдущих стало то, что кремационные печи не стали строить по проектам советских инженеров. Подобно тому как оборудование для многих заводов в этот период ввозили из-за границы, кремационные печи для первого советского крематория также закупили в Германии. Фирма «Топф и сыновья» не только изготовила печи по заказу советского правительства, но и прислала своих инженеров для их установки и настройки. В конечном счете это позволило не только довести постройку до конца, но и поддерживать крематорий в рабочем состоянии в течение периода, значительно превышавшего расчетный срок эксплуатации печей. Таким образом, непроизводственная технология уничтожения мертвого тела оказывается в одном ряду с важными производственными технологиями советской индустриализации, становится одной из составных частей строительства нового мира, в котором новое, технологичное априори побеждает старое, традиционное и отсталое.
Ил. 20. Московский крематорий. 1928 г. Из личного архива автора
Общественное мнение и кремация
При возведении Московского Донского крематория власти подчеркнуто интересовались общественным мнением по поводу постройки, и это отличало данный проект от предыдущих.
Со времени легализации кремации в 1918 году до открытия первого крематория в 1927 году в Москве прошло без малого 10 лет. Конечно, будет крайностью утверждать, что все эти годы кремация была одним из главных общественно-политических проектов страны. Несомненно, было множество вопросов гораздо более важных и обсуждаемых. Однако и эта тема, наряду со многими другими, не теряла своей актуальности. Многочисленные проекты строительства крематориев в разных городах страны, не доведенные часто даже до уровня начала строительных работ, распространение сведений о выделении финансирования, появление в средствах массовой информации статей инициаторов возведения крематориев, инженеров, гигиенистов, просто кремационных активистов, публикация заметок об архитектурных конкурсах на строительство крематория и их результатов, наконец, отдельные брошюры о кремации и ее значении — всё это создавало информационный фон, поддерживало ощущение важности проекта и ожидания его скорейшей реализации. В то же время невозможность в силу самых разных причин успешно завершить хотя бы один проект способствовала возникновению в обществе чувства усталости.
С началом строительства крематория в Москве была связана новая кампания по продвижению идей кремации. Более того, для более эффективной работы по строительству крематория и для популяризации кремации среди населения создается даже специальное Общество распространения и развития идей кремации (ОРРИК). Общество появилось в результате третьей попытки создания кремационного общества в СССР. В 1922 году Комиссия по постройке Первого петроградского крематориума и морга на своем очередном заседании рассматривает вопрос об организации Всероссийского санитарно-технического общества развития и распространения идеи кремации и собирается принимать активное участие в работах общества507. В 1923 году в центральный административный аппарат НКДВ подается запрос об утверждении Российского общества сооружений крематориев в РСФСР «Роскрематор», учредителями которого среди прочих стали Карл Моор, учредитель аналогичного общества в Швейцарии, немецкий инженер Циммер, уполномоченный германского Красного Креста инженер Андрей Цейсе, Гвидо Бартель, в будущем один из главных просветителей по вопросам кремации в СССР, и Сергей Грузенберг, архитектор, книжный график, член объединения «Мир искусства» и один из инициаторов строительства крематория в Петрограде508. Однако о деятельности этих обществ ничего не известно.
Инициаторами создания ОРРИК выступили Г. Г. Бартель, С. С. Войт и будущий директор Московского крематория П. И. Нестеренко. В июне 1926 года они направили письмо в НКВД, в котором обосновывалась необходимость строительства крематория в столице, а также создания добровольного общества, которое будет агитировать за кремацию509. Работа ОРРИК была тесно связана сначала с постройкой, а потом и с эксплуатацией крематория, однако у него не было ни серьезных полномочий, ни средств, ни рычагов влияния. В действительности необходимость в создании подобного рода общества была связана не с потребностью привлечь «широкие массы» к реализации проекта. Проект создавался на государственные ассигнования, и участия большого числа людей в нем не требовалось. Гораздо большую роль при создании общества сыграло желание советских кремационистов поддерживать европейский вектор развития кремации. В большинстве стран Европы, успешно легализовавших кремацию во второй половине XIX века, основную работу в этом направлении вели именно частные добровольные кремационные общества. Чаще всего костяк таких обществ составляли инженеры и представители аристократии и интеллигенции. Члены общества не только занимались популяризацией нового вида погребения, но и вели работу по его легализации. В силу того, что значительная часть руководителей кремационных обществ принадлежала к высшим слоям аристократии, они имели возможность не только эффективно продвигать идеи кремации в юридическом поле, но и вести диалог с представителями Церкви. В то же время инженеры, входившие в такие общества, создавали проекты крематориев и кремационных печей, а высокий уровень благосостояния его членов позволял им финансировать строительств о 510. Именно этот пример вдохновлял отечественных кремационных энтузиастов и заставлял их раз за разом ходатайствовать о создании Общества. Однако та модель кремационного общества, которая успешно работала в Европе, была невозможна в Советском Союзе. Члены правления ОРРИК — инженеры, врачи и гигиенисты, — хотя и обладали обширными познаниями в истории и технологии кремации, не имели возможности практически влиять на реализацию проекта. Полномочия ОРРИК были крайне размыты, в то время как обязанности Общества очень широки. При том что большая часть решений принималась в МКХ или даже в Моссовете и ЦК, члены Общества, работая до определенного момента на добровольных началах, т. е. без финансирования, разрабатывали проект конкурса на постройку крематория, вели переговоры с немецкими инженерами о покупке кремационных печей, отслеживали строительные и технические работы на объекте, занимались вопросами оформления интерьеров крематория и т. д. Хотя подобного рода общественные движения в целом вполне вписывались в разнообразные инициативные общественные движения того времени (ДОСААФ, МОПР, женсоветы и т. д.), к обществам «друзей кремации» повсеместно относились с иронией.
С началом работ по проектированию и строительству крематория в Москве был связан очередной всплеск пропаганды кремации. Хотя основным печатным источником для ОРРИК и МКХ оставался журнал «Коммунальное хозяйство»,
большую роль в этой кампании играли такие журналы и газеты, как «Безбожник» (и журнал, и газета), «Безбожник у станка», «Революция и церковь». Большое число публикаций в атеистической прессе было, по-видимому, связано с тем, что это были издания с гигантскими тиражами, нацеленными на рабоче-крестьянскую аудиторию, ранее полностью выпадавшую из круга людей, интересующихся новыми технологиями погребения. Стремясь расширить свою аудиторию, они были готовы присоединиться и к антирелигиозной борьбе, если это могло способствовать распространению идей кремации. Следствием многочисленных публикаций, пропагандировавших кремацию, стала еще более усилившаяся усталость общества от этой темы, которая ярко выражена в заметке «Усадьба бывшего Донского Монастыря», опубликованной в одной из газет в июле 1927 года: Едва ли крематорий, сооружаемый здесь нуждается в агитации и в каком либо особом обществе, которое популяризировало бы идею кремации. Эта идея в широких кругах труднаселения Москвы уже несомненно шире и больше игрушечных размеров все еще недействующего крематория М. К. X. на новом Донском кладбище.
Незадачи с крематорием, где трупы «не горят, а подрумяниваются» — наиболее отрицательный фактор популярности дела, сочувственновзволнованное отношение к которому сменяется недоверчиво-ироническим отношением к неудачникам-строителям крематория. О крематории ходит цикл анекдотов... 511
Судя по резкому и в целом бессодержательному ответу МКХ автору статьи («Отдел благоустройства полагает, что опровергать анекдоты — излишне»512), эти претензии имели под собой значительные основания. И дело было даже не в задержке строительства, а в общественном мнении, которое, видимо, перестало воспринимать появление новой погребальной практики как реальность. Цикл анекдотов, о которых идет речь в заметке, — это, по-видимому, вариации на тему анекдота о беспризорнике в крематории513:
В Москве выстроили крематорий, но никто не хочет сжигать своих близких, и все везут хоронить на кладбище. «Так и сидим без почину, — жалуется комиссар 1-го Госкрематория, — хоть бы одного покойничка...» Нашли как-то почти окоченевшего беспризорного. Решили, до вечера не проживет, и бросили в печь... Прошло пятнадцать минут, администрация крематория решила взглянуть, как испепелился труп; открыли железную дверь, а оттуда мальчишка, забившийся в угол, кричит охрипшим голосом: «Зараза, зачени (sic!) двери, дует, ведь не лето... »514