Ил. 25. А. И. Гегелло. Проект крематория для Ленинграда. 1930 г. Перспектива. Из книги: Гегелло А. И. Из творческого опыта: Возникновение и развитие архитектурного замысла. Л.: Государственное издательство литературы по строительству, архитектуре и строительным материалам, 1962
Строительство крематория в Ростове-на-Дону было начато в 1932 году, однако в 1935-м было приостановлено. К этому времени был завершен остов здания. В 1938 году проект был переработан с целью уменьшения размера постройки и сокращения расходов на строительство. Крематорий предполагали оборудовать электрическими кремационными печами, новейшей разработкой советских инженеров691. Однако проект так и не был завершен. В 1954 году, когда городские власти Ростова вновь вернулись к решению вопроса переполненных кладбищ, строительство крематория больше не обсуждалось и решение было найдено в открытии нового городского кладбища, строительство которого было намечено на 1955 год692.
В 1940-е годы был разработан проект строительства крематория в г. Горьком (Нижний Новгород), однако уже в 1948 году проект был сильно сокращен693, а согласно производственно-финансовому плану по Тресту похоронного обслуживания г. Горького на 1953 год, строительство крематория более не предусматривалось694.
Наиболее успешным кремационный проект оказался на Украине. Первые упоминания о строительстве крематория в Харькове относятся к 1920-м годам. В этот период Харьков был не просто крупнейшим городом Украины, но в течение нескольких лет являлся ее столицей и в дальнейшем долгое время носил неофициальное название «второй столицы» УССР и «третьей столицы» СССР. Таким образом, успех строительства крематория именно в этом городе может объясняться его важным политическим значением. Крематорий был открыт в 1935 году и успешно проработал до 1941-го. В августе 1941 года крематорий был уничтожен во время одной из первых немецких бомбардировок города и так и не был восстановлен после войны695.
Ил. 26. Дуплицкий П. С. Проект второго крематория в Москве Модернизируется также и сама технология кремации. На протяжении 1930-х годов ведутся разработки нового типа кремационной печи — работающей не на дровах или коксе, а на электричестве. Испытания новой печи системы инженера Железняка проводились в 1934-1935 годах на опытной трупосжигательной станции, устроенной в Никольской кладбищенской церкви в Ленинграде696. Именно такая печь должна была быть установлена в крематории Ростова-на-Дону. Конечно, электричество было еще одним технологическим завоеванием нового вида погребения, приближало кремацию еще больше к широко обсуждавшейся индустриализации и «технологическим завоеваниям социализма».
Трудности распространения кремации, безусловно, были связаны со сложностью и высокой стоимостью строительства крематориев. При составлении смет и строительстве Донского крематория в Москве планировалось выйти на самоокупаемость в первые несколько лет работы, а в последующие годы окупить затраты на его строительство. Однако уже ко времени открытия крематория в 1927 году стало ясно, что этот план едва ли осуществим. Общественное мнение, несмотря на все усилия членов ОРРИК, не было на стороне новой погребальной практики. При нормальной суточной пропускной способности крематория в 18 трупов (максимальная — 36) в действительности в 1927-1928 годах число сожжений не превышало шести, из которых только одно было платным697. Очередей из желающих быть кремированными, которые представляли себе Гвидо Бартель и его единомышленники, не предвиделось. Расчетная стоимость кремации, необходимая для того, чтобы крематорий стал самоокупаемым, была почти в 10 раз выше стоимости погребения в земле, что еще меньше способствовало популярности «огненного погребения». Для того чтобы привлечь клиентов в крематорий, МКХ был вынужден несколько раз корректировать тарифную сетку, отказавшись от идеи окупить затраты на строительство и выйти на самоокупаемость. И даже после существенной коррекции тарифов на кремацию она стоила дороже традиционного и привычного погребения в землю, а крематорий не удавалось загрузить и на половину проектной МОЩНОСТИ698.
Общество распространения и развития идей кремации, однако, не теряло надежду на успех популяризации новых похорон. В январе 1929 года при перерегистрации Общество ходатайствует перед НКВД о распространении деятельности Общества на весь Союз и о переименовании его из Всероссийского в Союзное в связи с особенно важным идеологическим и политическим значением699. Аналогичное прошение Общество подает и в июле 1933 года700. Однако это предложение было признано ЦИК оба раза преждевременным, и Обществу было отказано. С точки зрения властей продолжение массовой пропаганды кремации было явно излишним.
В марте 1928 года бюро секций Моссовета при МКХ обращается с предложением к Похоронному отделу о том, чтобы ввиду предполагаемой (но еще не наступившей) полной загрузки первого крематория «приступить к подысканию участка и разработке плана второго крематория, причем желательно ближе к центру»701. Однако Похоронный отдел был вынужден оставить это предложение без рассмотрения ввиду полного отсутствия средств в бюджете702 — строительство второго крематория явно не входило в планы первоочередного финансирования.
В 1936 году, уже после ликвидации ОРРИК, для активизации строительства крематориев в СССР Гвидо Бартель пытался выйти лично на Хрущева, в то время — первого секретаря Московского горкома ВКП(б), чтобы рассказать ему о пользе кремации, «ознакомить ЦК с этим вопросом в полном его объеме и добиться постановления о фактическом введении кремации во всех столицах, во всех крупных городах (в первую очередь с населением 100 000 и выше)»703. Однако к этому времени пик интереса к кремации в СССР давно миновал, а идея ее тотального или как минимум активного внедрения превратилась в еще одно нереализованное положение реформы похоронной отрасли. После войны, когда стало известно об активном использовании кремационных печей в концентрационных лагерях Германии, довоенные кремационные проекты стали невостребованными, а публичная дискуссия на эту тему представлялась просто неуместной. Новые крематории в крупнейших городах страны — Москве, Ленинграде, Киеве, Минске — начинают открываться только в 1970-1980-е годы.
Впрочем, во второй половине 1930-х годов становится очевидной одна важная черта кремационного проекта в СССР. Многолетние попытки построить крематорий, статьи в публицистике и прессе, дискуссии внутри советского аппарата и выделение на кремационные проекты огромных средств — всё это говорило о важности кремационного проекта для раннесоветской идеологии. Действительно, в 1920-е годы кремация стала одной из самых известных и резонансных инициатив большевиков в похоронной области и едва ли не центральным тезисом большевистского мортального дискурса 1920-х годов. Важность успешного завершения кремационного проекта, который находился на пересечении нескольких важных идеологем нового советского строя, никогда не ставилась под сомнение. Однако сам этот проект был внутренне неоднороден и предстает перед нами скорее как сумма идей, стоящих за активностью конкретных энтузиастов. Каждый из рассмотренных кремационных проектов 1920-х годов выдвигает вперед какую-то одну доминирующую идею: санитарная важность кремации, крематориум-храм, крематорий как новая технология, крематорий как обязательный компонент «правильного» социалистического города, — не отказываясь при этом полностью от других. Однако, несмотря на то что кремация пропагандировалась как наиболее прогрессивный и культурный способ погребения, отношение советской власти к новой практике всегда было неоднозначным.
Хотя в прессе и публицистике начала 1920-х годов именно кремация представала «наилучшим способом погребения, к тому же в полной мере удовлетворяющим чувства эстетики и уважения к умершему»704, главные похороны 1920-х годов — похороны Ленина в 1924 году — оказались совсем иными. Несомненно, что именно кремация воспринималась лидерами большевистской революции как наиболее привлекательный и для них самих. Так, в 1925 году в период строительства Донского крематория М. И. Калинин присылает заместителю председателя Моссовета Михаилу Рогову записку следующего содержания: «Больше ждать нельзя. Необходим и как можно скорее крематорий, боюсь, что умру раньше, чем Вы его сделаете»705. Согласно утверждению историка М. Шкаровского, Троцкий призывал всех лидеров большевиков завещать кремировать себя после смерти706. Несомненно, этот способ погребения воспринимался и как наиболее подходящий для похорон Ленина. Так, например, Н. А. Семашко, всегда оказывавший максимальную поддержку кремационному движению, полагал, что набальзамированное тело Ленина необходимо сохранять лишь до тех пор, пока не будет выстроен специальный крематорий для его сожжения707. Однако более влиятельные лидеры Советского государства имели иное мнение на этот счет. По некоторым сведениям, во время обсуждения предстоящих похорон Ленина Сталин, в частности, сказал: «Этот вопрос, как мне стало известно, очень волнует и некоторых наших товарищей в провинции. Они говорят, что Ленин — русский человек и соответственно тому и должен быть похоронен. Они, например, категорически против кремации, сжигания тела Ленина. По их мнению, сожжение тела совершенно не согласуется с русским пониманием любви и преклонения перед усопшим. Оно может даже показаться оскорбительным для памяти его. В сожжении, уничтожении, рассеянии праха русская мысль всегда видела как бы последний, высший суд над теми, кто подлежал казни»708.
Действительно, в российской истории можно найти прецеденты сжигания опасных преступников. По-видимому, подобное отношение не было чуждо и некоторым другим большевикам. Об этом свидетельствуют, в частности, события, связанные с едва ли не самым громким антибольшевистским преступлением послереволюционной поры — покушением на Ленина, произошедшим 30 августа 1918 года на заводе Михельсона в Москве. Анархистка и эсерка Фанни Каплан, признанная виновной в покушении, была расстреляна прямо у стен Кремля. По некоторым сведениям, комендант Кремля Павел Мальков, приводивший приговор в исполнение, и поэт Демьян Бедный, присутствовавший при расстреле, по-видимому, в поисках поэтического вдохновения, поместили тело Фанни Каплан в железную бочку, облили бензином и подожгли709. Конечно, этот своеобразный способ избавиться от тела Фанни Каплан сложно сравнить с кремацией в печи крематория. Решение Малькова можно интерпретировать как желание полностью, дотла уничтожить даже мертвое тело человека, поднявшего руку на вождя мирового пролетариата. Такая трактовка вполне согласуется с традицией сжигать тела особенно опасных преступников.