ство НКВД формулировало задачи перед подчиненными. Так, в своем выступлении на совещании начальников отделов НКВД Западно-Сибирского края начальник Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю Сергей Миронов, в частности, говорил о том, каким образом должно быть подготовлено место приведения приговоров в исполнение: «Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн, и потом этим дерном покрыть это место, с тем чтобы всячески конспирировать место, где был приведен приговор в исполнение, потому что эти места могут стать для контриков, для церковников местом религиозного фанатизма»725. Стерильные белые прахи, сваленные в общие безымянные ямы, не могли стать местом такого рода поклонения.
По иронии судьбы Первый Донской крематорий имел один технологический недостаток. При строительстве кремационных печей и монтаже оборудования представители МКХ постоянно торопили немецких представителей фирмы «Топф», стараясь максимально ускорить открытие крематория. В результате в ходе одного из первых опытных сжиганий печь была недостаточно просушена, и в стенке генератора образовалась трещина. В итоге оказалось, что «самое главное договорное условие — сгорание трупов в раскаленной струе воздуха — фирмою (Топф. —А. С.) не выдержано: во внутренней стенке генератора имеется отверстие, соединяющее генератор с камерой (под колосниками), через которую в камеру проникают генераторные газы даже при закрытом генераторном шибере»726. На практике это означало, что кремационный прах не получался идеально белым, каким он должен был быть при горении в струе воздуха, поскольку в него из топки попадали генераторные газы и сажа.
Вдохновенные размышления о чистоте и совершенстве кремации соотносились с реалиями советского погребения в той же степени, что и теоретические дискуссии тогдашних урбанистов и дезурбанистов, — с отсутствием самого необходимого, например канализации и водопровода в подавляющем большинстве городов страны727. Достаточно сопоставить докладные записки советских функционеров о состоянии похоронной индустрии и тексты апологетов кремации 1920-х годов, чтобы понять: утопический проект идеального способа погребения, при котором смерть «чиста и бестелесна», не имел ничего общего с повседневными практиками того времени. Установка на преодоление телесности и идея гиперстерильности праха в Советской России сочетались с практиками крайне непочтительного обращения с телами умерших в действительности. Жесткие реалии революции и Гражданской войны выработали в обществе того времени своего рода «привычку к смерти». В условиях крайне высокого уровня смертности, кризиса снабжения и разрушения традиционных институтов, бравших на себя заботу об умерших, проблема погребения трупов в молодой Советской России приняла поистине катастрофический характер.
Бессмысленность обычных похорон как норма: две утопии советской смерти
Этапы развития похоронной культуры в СССР в целом сополагаются с более глобальными процессами советской истории. На смену бурной утопической фантазии и радикальному реформаторству первых лет советской власти пришло «вынужденное отступление» периода новой экономической политики, позволившей за счет вынужденных компромиссов и фактической реставрации экономических оснований похоронного дела, функционировавшего до 1917 года, стабилизировать работу советской похоронной отрасли. Как переход от продразверстки к продналогу способствовал разрешению проблем с хлебозаготовками и снабжением городов, так временный возврат к рыночной экономике возродил многочисленные похоронные бюро в российских городах. Вынужденные арендовать у Советов свое собственное имущество, муниципализированное пятью годами ранее, они тем не менее могли продолжать работу и вполне удовлетворять потребности населения, предоставляя похоронные услуги. Кладбища, переданные в аренду общинам верующих разных конфессий, т. е. тем, кому они фактически принадлежали до 1917 года, если и не были повсеместно приведены в надлежащее состояние, то по крайней мере получили минимальный надзор и уход. Классовый принцип оплаты погребения, введенный в 1923 году в рамках формирования новой системы «советских сословий», относил к ним не только живых граждан Союза, но и умерших (например, детей рабочих или детей служащих), подтверждая тот факт, что принадлежность как к старым сословиям, так и к новым советским классам наследуется из поколения в поколение728.
Важнейшая часть похоронной реформы — введение кремации — испытывала те же проблемы, что и другие крупные инфраструктурные проекты этого периода. Строительство первого в СССР крематория, начавшееся в конце 1925 года и окончившееся вместе с эпохой НЭПа в 1927-м, ознаменовало новый этап развития похоронной культуры, также совпавший с новым этапом во внутренней политике страны. Несмотря на безграничный энтузиазм, экономика военного коммунизма исключала успешную реализацию сложных технологических проектов такого рода. В общем, равнодушным к кремации был и НЭП с его установками на хозрасчет и жесткую бюджетную экономию. Лишь индустриальный поворот второй половины 1920-х годов создал условия, благоприятные для реализации кремационного проекта, который наряду с тяжелой промышленностью стал рассматриваться как знаковое технологическое достижение, а не очередной эпизод стремительно теряющих актуальность карнавальных антирелигиозных кампаний 1920-х. Кремационный проект стал единственным элементом государственной похоронной инфраструктуры, который смог получить полную финансовую и административную поддержку государства. Архитектурный конкурс, импорт кремационных печей, своевременное снабжение материалами, многократное увеличение кредитов на постройку — всё это сильно отличалось от обычных советских методов управления похоронным делом. К началу 1930-х годов становится ясно, что развитие кремации — единственное перспективное направление похоронного хозяйства.
Переход от НЭПа к плановой экономике, коллективизации и форсированной индустриализации сопровождался централизацией всех управленческих процессов и оставлял в прошлом характерный для 1920-х годов разрозненный набор утопических начинаний. Изменился и способ администрирования похоронного дела. Передача похоронного обслуживания в «ведение местных Советов», с одной стороны, позволила вписать его, наряду с другими функциями Советов, в пятилетние планы развития народного хозяйства, а с другой — в очередной раз продемонстрировала, что похоронное дело остается рационально не осмысленной и крайне расходной статьей местных бюджетов, областью управления, которую стремятся скорее игнорировать, чем администрировать. Кремация оставалась единственным направлением, вызывавшим интерес властей. Однако, несмотря на начавшееся строительство нескольких крематориев в 1930-е годы, лишь крематорий в Харькове («третьей столице» наряду с Москвой и Ленинградом) был введен в эксплуатацию. Строительство остальных было заморожено на разных стадиях в первую очередь по экономическим причинам. При всем значении, которое придавали активисты кремации ее развитию, продвижение кремации как технологического новшества явно не могло конкурировать со строительством металлургических комбинатов, электростанций и метро.
Переход к стадии «отвердевания» культуры, сменивший на рубеже 1930-х период необузданного утопизма, — процесс, описанный В. Паперным как переход от «Культуры 1» к «Культуре 2»729, сопровождался не всегда очевидными, но существенными изменениями в интерпретации смерти и политике обращения со смертью. По отношению к 1930-м годам речь идет не только о завершении реформаторской фазы похоронной культуры в раннем СССР, но и об итоговой для этой фазы попытке создания новой похоронной нормы — еще одной инициативе власти, на этот раз связанной с проектом Постановления СНК СССР о погребении, который подготовил Народный комиссариат коммунального хозяйства в 1937 году.
Как отмечает Е. А. Добренко, «сталинизм вводил новую темпоральность: Завершенное Будущее <...>. Заново отстроенное прошлое оказывается идеалом, моделью будущего (либо в прямой проекции, либо „от обратного"). Ту же роль, которую в революционной культуре играет будущее, в сталинской культуре играет прошлое»730. Манифестом этого завершенного будущего становится новая Сталинская конституция, принятая в 1936 году. Новая конституция провозглашала, что социализм в СССР в целом построен, а значит, утопия революции 1917 года в общих чертах стала реальностью. Основой этой новой реальности стало новое бесклассовое советское общество, в котором нет эксплуатации и частной собственности и в котором все граждане, в меру сил вносящие свой трудовой вклад в общее дело, имеют равное право на труд и отдых, а также определенный набор социальных гарантий, таких как образование, медицинское обслуживание, материальное обеспечение в старости и болезни и др.
В контексте новой темпоральности, коррекции и «пересборке» советской идеологии менялась и политика обращения со смертью. Окончание эпохи борьбы и строительства социализма «в отдельно взятой стране» означало, по крайней мере на уровне риторики, неизбежное возвращение к вопросу о социальном государстве как основе «социалистического» общества в противовес «капиталистическому»731. Вместе со свершившимся будущим приходит и время заботы о прошлом, и о тех следах, которые прошлое оставляет в настоящем, в том числе о захоронениях и памяти об умерших. В процессе переопределения и «пересборки» ключевых идейных конструктов, запущенном Сталинской конституцией, понятие смерти также требовало конструктивного переосмысления. Какой должна быть «правильная» практика обращения с мертвым телом в советском обществе? Какой «правильный» смысл должен стоять за подобного рода действиями? Проект Постановления СНК СССР о погребении по-новому очерчивал ви дение похоронной культуры в социалистическом обществе.
Уже сама преамбула постановления свидетельствует о том, что не только «брошенное» состояние похоронного дела, но и государственное отношение к рядовой смерти требовало ревизии: Во всесторонней заботе о человеке в полном соответствии с гуманным духом Сталинской Конституции, немаловажную роль для родных и близких, и зачастую для общественности играют вопросы, связанные со смертью человека, с его погребением равно как и с должным сохранением памяти о нем. Поэтому весь комплекс вопросов о погребении должен быть поставлен у нас на должную высоту, отвечать возросшим культурно-бытовым потребностям, мировоззрению и духу советского гражданина, и соответствовать современным требованиям гигиены, санитарии, техники, планировки, садово-парковой и архитектурноскульптурной культуры732.