– Ешь! Сейчас ешь!
Капитан принял из ее рук тарелку и медленно, осторожно принялся за еду. Голубой дым из печки низко стлался над землей и улетал вместе с ветром. Все в порядке, они с Джоанной живы и спокойно завтракают в роще, а молодые ореховые листья медленно танцуют над ними и над золотыми буквами «Целебные воды».
Он притронулся к правой брови. Рана немного опухла, но в целом не особенно беспокоила. При необходимости капитан по-прежнему мог работать не хуже молодого человека, однако времени на отдых и восстановление теперь уходило значительно больше. Да, требовалось как следует отдохнуть. Впереди ждал долгий путь.
Лошади нуждались в передышке и заботе не меньше его самого. Предстояло объяснить это Джоанне, так как равнинные индейцы не придавали лошадям особого значения: безжалостно загоняли их, а в конце концов съедали. Капитан провел ладонью по ногам Фэнси и Паши, проверяя, нет ли опухолей, не обнаружил ничего опасного и успокоился. В последний раз лошадей подковывали в Боуи, однако скоро предстояло сменить износившиеся подковы. Он с усилием выпрямился, почти слыша, как хрустят позвонки.
Сел на саквояж и прислонился спиной к колесу. В сознании по-прежнему продолжался бой, и, чтобы отвлечься, капитан зажег трубку. Покуривая и потягивая горячий кофе, с удовольствием наблюдал, как пасутся Паша и Фэнси. Джоанна совсем по-детски играла в ручье: плескалась, переворачивала камешки и пела. Чтобы успокоить нервы и настроить мысли на мирный лад, капитан вспомнил свою курьерскую службу, жену Марию-Луизу и дочерей. Что, если жизнь просто приносит известия? Продолжается ради того, чтобы сообщать новости? Возможно, мы получаем всего одно послание, которое приходит к нам при рождении, но мы не в состоянии понять, в чем оно заключается. Далеко не всегда послание имеет к нам непосредственное отношение, но мы должны пронести его по жизни, а в конце своих дней запечатанным передать дальше.
Капитан Кидд не успел по-настоящему отдохнуть, но пришла пора продолжить путь.
К середине следующего дня они приехали в место под названием Бразос-Ферри, где прежде работала переправа. Река извивалась зеленой лентой, дым от лесных порубок стлался низко и плавал на уровне головы. Парома не было, но на другом берегу, примерно в ста ярдах, куда их должно было отнести течение, виднелась площадка для переправы – на вид вполне надежная, с твердым дном. Река поднялась, а потому условия могли измениться: скопившиеся на дне кучи песка и ила, затонувшие деревья, тянувшие ветки, словно щупальца осьминогов, грозили стать непреодолимым препятствием.
Снова пришлось преодолевать реку собственными силами. Снова капитан отвязал Пашу и направил Фэнси в воду. Лошадка храбро боролась с течением, однако их все-таки унесло вниз. Джоанна подоткнула юбку и приготовилась прыгнуть в бурлящий поток, однако Фэнси справилась и вытащила повозку на сушу.
На другом берегу поехали по Лампасас-роуд, минуя Меридиан-роуд. Очень хорошо: впереди ждал город Дюран – довольно большой и многолюдный. Капитан искренне надеялся, что в карманах у жителей звенели монеты.
Прошел небольшой дождь, и снова на кончиках переживших зиму листьев виргинских дубов повисли капли. Эти деревья никогда не сбрасывали листву, капитану доводилось видеть их зелеными даже под снегом.
Запрокинув голову, Джоанна смотрела в прикрытое лиственным пологом дождливое небо, на лице отразилось настороженное изумление. Она тихо пробормотала что-то на языке кайова. Так много воды, такие огромные деревья, такой властный дух. С раскидистых веток, словно драгоценности, сыпались блестящие капли.
– Дерево, – произнес капитан. Снял старую широкополую шляпу, провел ладонью по белым, тонким, как паутина, волосам, и вернул шляпу на место.
– Да. Делево, делево.
Он показал пальцем.
– Сосна. Дуб. Кедр. – Сначала общее понятие, а затем отдельные виды.
– Да, Кеп-дан Кидд.
Во время долгой дороги капитан показывал пальцем то на Пашу, то на свой нос, то на бекон и все называл. Казалось, девочка и прежде слышала английский язык, но необходимо было обновить память.
– Лошат, нос, бикан, – повторяла она старательно. Капитан встал на ноги, и она произнесла: – Стоять.
Сел на место, и тут же услышал:
– Сидеть. Kontah сидеть.
Не составляло труда догадаться, что слово «kontah» на языке кайова обозначало «дед», вот только звучало ли обращение уважительно или пренебрежительно?
– Kontah, Opa, – произнес он.
– Да-да! Kontah, Opa!
Немецкое слово «Opa» переводится как «дед». Что же, они сделали серьезный шаг в развитии. Обращение из раннего детства включило в сознании Джоанны новый, до этой минуты дремавший механизм. Она заинтересовалась загадками другого языка, чужих выражений. Немного подумала и заговорила так, что капитан понял:
– Чоенна хлопать. – Несколько раз подряд хлопнула в ладоши. – Чоенна смеяться. – Громко, наигранно захохотала и для убедительности даже запрыгала на сиденье. Потом растопырила пальцы и сосчитала по-английски от одного до десяти – пусть и с дурным произношением, но без ошибок.
– Кошка бежала за мышкой, – сказал капитан, но увидел в глазах маленькой спутницы недоумение, напрасную попытку понять и похлопал по руке.
– Хорошо.
– Холошо, – тут же повторила Джоанна.
Некоторые звуки совсем ей не поддавались: немецкий и английский «r», а также глухой и звонкий «th» казались недосягаемыми. Скорее всего, произносить их она никогда не научится. Но, может быть, это и не главное в новой жизни, к которой капитан Кидд вез маленькую отважную спутницу?
– Прекрасно, Джоанна! Молодец! – искренне похвалил он.
Мерно покачиваясь, девочка что-то тихо запела, а потом занялась важным делом, которое начала, когда во время битвы на холме заплела косу, а теперь, видимо, решила закончить: сосредоточенно и аккуратно оторвала с подола юбки оставшееся кружево.
Всю долгую дорогу Джоанна выглядела довольной и даже счастливой. Мир казался таким огромным, интересным и таинственным! Однако капитана Кидда не оставляло беспокойство: что произойдет, когда девочка поймет, что больше никогда не сможет бродить и ездить по свету, а окажется взаперти в неподвижном квадратном доме своих родственников Леонбергеров, который невозможно разобрать и погрузить на волокуши? Тревожное предчувствие терзало душу и ранило сердце. Трагические примеры лишь обостряли беспокойство. После возвращения в белую семью Синтия Паркер уморила себя голодом. То же самое сделал Темпл Френд. Другие возвращенные из индейского плена дети выросли, но так и не смогли вписаться в окружающую действительность. Все они отличались странным, искалеченным сознанием, как будто не сумели определиться, какой культуре, какому образу жизни принадлежат. Как мудро заметила Дорис Диллон, все похищенные и возвращенные дети остро нуждались в духовном утешении. Затерянные среди двух культур, они чувствовали себя одинокими, словно звезды в холодном темном небе.
Разве он мог покинуть девочку и передать родственникам после того, как они вместе воевали, спасая друг другу жизнь? А ведь придется: незнакомые, далекие Леонбергеры – люди одной с ней крови. Уже сейчас мысль причиняла боль, однако в пути хватало сиюминутных забот и тревог, отвлекающих от тяжелых раздумий.
Поскольку они расстреляли почти все свои деньги, в Дюране предстояло выступить с чтением свежих газет. Прежние сбережения капитана Кидда пропали во время войны между штатами и ушли на покрытие нескольких небольших долгов по налогу на недвижимость. К сожалению, даже небольшие долги требовали оплаты, так что к 1866 году банковские счета изрядно опустели.
А потом местная комиссия Сан-Антонио в поддержку Конфедерации пригрозила тюрьмой, если он не купит облигации, и на это ушли все оставшиеся средства. Пришлось продать печатный станок и отправиться в путь. Мария-Луиза умерла годом раньше. Связующая нить оборвалась, и, словно воздушный шар, капитан полетел по воле ветра. Сейчас, на семьдесят втором году жизни, вся его собственность состояла из золотых охотничьих часов, двух лошадей и звучного голоса.
– Чоенна топать башмак! – Девочка подняла босую ступню, ткнула в нее пальцем и топнула по дну повозки.
– Не башмаком, а ногой, – поправил капитан Кидд. Достал ее ботинок, поднял и показал неудобную черную обувь с тупым носом и дюймовым каблуком. Шнурок куда-то исчез. Видимо, Джоанна пустила его в дело.
– Башмак, – четко произнес он и показал на ступню. – Нога.
– Холошо. Чоенна топать нога! Чоенна махать лука! – Она помахала. – Кеп-дан, стой! – Он встал. – Кеп-дан, сиди! – Он сел. – Кеп-дан, хлопать! – Он вяло хлопнул в ладоши. – Кеп-дан, смеись!
– Не буду, – отказался капитан Кидд.
– Ах-ах! Пожаста, Кеп-дан!
– Хорошо. – Он преувеличенно громко, искусственно рассмеялся: – Ха! Ха! Ха! Все, на сегодня достаточно.
Спектакль развеселил Джоанну. Она долго хохотала, а потом снова начала без умолку болтать на своем едва понятном языке, время от времени изображая стрельбу. Гордясь собственными успехами, даже повторила по-английски счет от одного до десяти.
– Очень хорошо, дорогая. Теперь давай немного помолчим. Я уже стар и слаб, нервы никуда не годятся. – Голова все еще болела, а правая бровь остро нуждалась в хирургическом вмешательстве, получить которое было негде.
– Ошен холошо, лошат стлелят лужо, ха-ха-ха! Лошат ест завтлак! Лошат смеись.
Далее последовала имитация лошадиного ржания, а ее сменил заливистый смех. Так они ехали по Лампасас-роуд, между деревьями, в сторону города Дюрана на берегу Боске-ривер: девочка из племени кайова изобретала все новые невероятные фразы, а глаза капитана Кидда слезились от боли.
– Один нога, два нога, один лука, два лука, два лошат, большой лошат…
– Джоанна, замолчи!
– Чоенна молчат!
Примерно в миле от Дюрана, в мокром от дождя лесу, капитан Кидд заметил приближающихся всадников и предостерегающим жестом приказал Джоанне сидеть тихо. Она тут же послушалась и больше не произнесла ни слова. Всадники в потрепанной одежде и старых шляпах были хорошо вооружены. Очевидно, потратили все деньги на револьверы и новенькие, с иголочки, многозарядные короткоствольные карабины «спенсер».