Поздно вечером капитан Кидд пересек мост Сан-Мартин, проехал по улице Каламарес и оказался на Плаца де Армас, где лежал в руинах построенный в 1749 году дворец испанского губернатора. На просторной площади стояли вереницы телег, нагруженных привезенными на продажу овощами, зерном и сеном, тянулись освещенные цветными фонарями ряды торговых прилавков с пирамидами фруктов и кипящими котлами с острой похлебкой. По периметру площади разместились разнообразные коммерческие заведения: гостиница Вэнса, кожевенная торговля Лесснера и Мандельбаума, лавка жестяных и скобяных изделий Родеса и Дина, магазины одежды, бильярдные залы, платные стоянки экипажей. Одной из таких стоянок капитан доверил свою повозку с обещанием исцеления водами и следами пуль, определил Пашу и Фэнси в конюшню Хэби, где лошади дружно накинулись на сено, а сам снял комнату в гостинице Вэнса и с комфортом провел беспокойную, тяжелую ночь.
На следующий день он вышел на площадь и на первом этаже принадлежащего адвокату Брэндхолму доходного дома увидел свою бывшую типографию. Помещение было забито ожидавшими ремонта сломанными колесами и деталями непонятных механизмов. Собравшись с духом, капитан заглянул внутрь: пыль на полу; мешок с овечьей шерстью; башмак. Печатный пресс фирмы «Стэнхоп» продан и, возможно, разобран на части.
Капитан вошел в соседнее, более импозантное здание, где находился кабинет адвоката Брэндхолма.
Адвокат оказался на месте. Едва увидев капитана, сразу почтительно встал. Разговор продолжался около получаса: речь шла о процедуре усыновления, правовом статусе освобожденных малолетних пленников, о законе против свободы печати.
– Скорее всего, через несколько лет закон аннулируют, – сказал Брэндхолм. – После того как Дэвис и военные потеряют власть. Тогда можно будет возродить ваш бизнес. А что касается вернувшихся из плена детей, то все они принадлежат родителям или опекунам.
Капитан Кидд взял Пашу и верхом поехал на берег реки Сан-Антонио, к развалинам миссии Консепсьон. Где-то здесь находилась фамильная земля, хотя юридические права на нее погрязли в трясине бюрократии. Из всех старинных миссий капитан больше всего любил эту, хотя главный храм стоял в запустении, а на штукатурке остались чьи-то грубо нацарапанные имена. Эти дела надо оставить для Элизабет. Капитан слишком хорошо знал сеньора де Лару: почтенный ученый муж глубоко постиг земельные законы испанских колоний, а потому несколькими словами пресечет любую попытку обсуждения:
– Вы не обладаете правом наследования, сэр. Оно принадлежит исключительно вашим дочерям, поэтому беседовать я буду только с ними.
Вернувшись в город, капитан зашел на почту и спросил, нет ли для него писем. Оказалось, что Элизабет прислала целых четыре страницы сообщений, рассуждений, ответов на вопросы и собственных вопросов. Он присел на крыльцо и начал читать написанные знакомым каллиграфическим почерком строки.
Итак, дети вернутся через два года: «Дражайший папа, ты же знаешь, как мы скучаем по Техасу, но…» Дочь рассказывала о долгом тяжелом пути, о том, как они устали, о болезненной хрупкости Олимпии. К тому же денег не хватает, а придется покупать лошадей. Да и как переправиться через Миссисипи? Если бы он прислал некую сумму на поездку, было бы очень хорошо. Удастся ли арендовать старый дом Бетанкуров? Ведь в конце концов сейчас особняк принадлежит маминым родственникам. Она уже написала сеньору де Ларе относительно земли на территории миссии Консепсьон.
Читать газеты здесь, в Сан-Антонио, или в любом другом крупном городе к югу или к востоку смысла не было: народу собралось бы очень мало, поскольку здесь постоянно получают свежую прессу с побережья: в порты Галвестон и Индианола регулярно заходят корабли, а на железнодорожный вокзал прибывают поезда из Сент-Луиса. Странно думать, что команчи и кайова похищают детей, а на дорогах грабят и убивают мирных путников, в то время как из колыбели прогресса тянутся телеграфные провода и мчатся паровозы. Однако такова жизнь. В последнее время чтение вслух пользовалось успехом только в приграничных землях, в маленьких городках севера и запада Техаса – таких, как Даллас и Форт-Маккаветт.
Капитан купил свежие газеты юга: «Мемфис дейли аппил», «Багл», другие издания из Колумбуса и Джорджии, а также прессу с северо-востока. Вернувшись в гостиницу, долго курил и мерил шагами комнату. Спать не мог. Наконец, спустился в холл и отправил посыльного в магазин Миллигана за виски. Этому виски всегда можно было доверять.
Капитан любил реку и город. Очень старый город. Посмотрел сквозь стакан на масляный фонарь за окном и увидел переливы золота и меди. «И я тоже старый, – подумал грустно. – Но пока, слава богу, здоров и в своем уме».
Следующим утром капитан Кидд поехал по дороге на Кастровилл в повозке с привязанным сзади Пашой. Как обычно. Он не знал, что сказать, кроме того, что необходимо объяснить Вильгельму и Анне Леонбергер, каково это для ребенка: попасть в плен к индейцам, провести там несколько лет, привыкнуть к первобытной жизни, а потом вернуться в чужую семью, к незнакомым белым людям да еще стать их приемной дочерью. Да, дочерью – вы, проклятые бесчувственные свиньи. Уж он-то постарается убедить в необходимости удочерения: аргументами, подкупом – как угодно.
А потом отправится обратно на север.
В коммуну Д’Ханис капитан приехал поздно вечером. Свернул на дорогу к ферме Леонбергеров и подумал, что, возможно, к этому времени супруги уже будут рады избавиться от вновь обретенной племянницы. А может быть, и нет: предсказать трудно. Вряд ли им удастся заставить девочку работать; только если жестокими побоями.
Возле фермы капитан остановился под мескитовыми деревьями. В окнах горел свет. Некоторое время он сидел неподвижно, погрузившись в грустные мысли, и вдруг увидел Джоанну. Она в одиночестве брела по лугу с несколькими тяжелыми кожаными недоуздками на плече и с ведром, которое неуклюже держала перед собой двумя руками. Хозяева послали ее за лошадьми – одну, в темноте. Девочка медленно, устало брела по апрельской траве и тихо, тайком звала лошадей на языке кайова. То и дело она спотыкалась на кочках под тяжестью недоуздков и деревянного ведра с очищенной кукурузой, отчего растрепанные золотистые волосы колыхались на ветру. Десятилетнего ребенка отправили во тьму, нагрузив двадцатью фунтами сбруи и зерна в тяжелом ведре. Да еще в незнакомой местности.
Капитан Кидд поднялся и негромко окликнул:
– Джоанна!
Девочка обернулась. Остановилась, внимательно посмотрела на повозку, Пашу и своего Kontah. Высокая трава цеплялась за подол все того же клетчатого платья: бедняжке даже не предложили помыться и сменить одежду.
– Кеп-дан! – тихо воскликнула Джоанна. Еще немного постояла и нетвердой походкой подошла ближе. – О, Паша голодный! Ладно? – Протянула коню пригоршню зерна. – Я ему дам, ладно? – Это была единственная хитрость, которую она смогла придумать, чтобы заставить Kontah задержаться и продлить встречу.
На худеньких руках краснели грубые рубцы от собачьего хлыста. Заметив следы насилия, капитан пришел в ярость и застыл на месте, едва не лишившись дара речи. Но все-таки собрался с духом и спокойно произнес:
– Поедем. Все хорошо. Давай просто уедем. Брось это проклятое ведро.
Он обмотал поводья вокруг стойки и спустился на землю. Джоанна бросила ведро и радостно побежала навстречу. Схватилась за верхнюю перекладину и ловко перепрыгнула через изгородь на дорогу, легко приземлившись на обе ноги. Юбка на миг взлетела и снова опустилась.
– Kontah! – воскликнула девочка со слезами на глазах. – Дедушка! Я еду с тобой, с тобой!
– Да, – коротко ответил капитан. Обнял ее, снял с плеча недоуздки и отшвырнул как можно дальше, в траву. Поднял девочку, посадил на козлы, сам сел рядом, повернул «Целебные воды» обратно на север и с улыбкой добавил: – А если кто-нибудь станет возражать, пристрелим десятицентовыми монетами.
Глава 22
Вот так и случилось, что капитан Кидд и Джоанна Леонбергер вместе поехали обратно, на север: из Сан-Антонио в Уичито-Фолс и дальше, в Боуи и Форт-Белнап. Иногда для безопасности они присоединялись к конвою грузовых фургонов или отрядам военных. Капитана повсюду знали как человека, читающего газеты, а Джоанну – как маленькую пленницу, которую он спас и которая по-индейски тайно напала на бандита Алмэя, когда тот скрывался в своей норе, и убила мешком, полным двадцатипятицентовых монет. Но только посмотрите на нее сейчас: какая чистенькая, аккуратная девочка! Моется с мылом, носит обувь, хранит деньги капитана. Их часто видели в трактирах, устроившимися за дальним столом: низко склонившись, малышка старательно выводила столярным карандашом буквы на обратной стороне афиш капитана, а тот терпеливо направлял неумелую руку.
– Смотри, дорогая: «А» – это «Ангел», а «Б» – это «Бекон».
Проезжая через Даллас, капитан узнал, что миссис Гэннет сошлась с мужчиной намного моложе его самого. Избраннику было всего шестьдесят два года, он носил очки с толстыми стеклами и обладал животом обхватом не меньше сорока четырех дюймов. Но зато постоянно жил в Далласе и не проявлял склонности к бродяжничеству.
В битве в каньоне Пало-Дуро полковник Роналд Маккензи сровнял с землей стойбища индейцев кайова и команчей, столь жестоким способом положив конец так называемым «индейским войнам». Стараясь избегать неприятностей, капитан Кидд и Джоанна неторопливо ехали по непредсказуемой, изменчивой земле Техаса. В каждом городе капитан чистым звучным голосом читал статьи о новом мире, который рос и развивался, пока американцы безжалостно убивали друг друга на полях своей нескончаемой войны: о пароходах и паровозах, астероидах и удивительных печатных машинках, о модных галстуках с двумя длинными концами, которые завязывались скользящим узлом. Неизменным успехом пользовались заметки о преступлениях, бесстыдных грехах и удивительном милосердии. Капитан Кидд наконец-то починил железный обод колеса.