И я сделал то единственное, что мне оставалось — бросился в бой, выбрав целью крайнего справа. Меч свистнул, рассекая тяжёлый воздух, и иллюзия пошла волнами, утрачивая целостность формы. Всего лишь бестелесный фантом. Ещё четвёрка таких же уже заносят оружие, а двое других приближаются со спины и ни один из них не обличён в плоть. Наверняка Кураш гордился этим приёмом…
Магическая стрела ударила между крайней слева иллюзией и её ближайшей товаркой, выбив настоящего парию из невидимости. Иллюзорные клинки безвредно прошли моё тело насквозь, словно обычные голограммы и рассеялись по ветру вместе с их обладателями. Когда фокус раскрыт, магия теряет силу. Улучив момент, я поддел ногой землю, бросая ворох грибных опилок в морду противника. Силуэт дверга моргнул, в мгновение ока переместившись на несколько метров. Опилки безобидно опали у его ног. Будь я глупее, подумал бы, что у нас снова ничья.
— Этот пария отдаёт должное кладке Гостя, — в шипящем голосе Кас'Кураша не было и крупицы усталости. — Другие показали себя слабаками.
— Много их было?
— Много? — задумчиво произнёс дверг. — Больше шести. Меньше двенадцати. Никого, кто заслуживал памяти. Их жизнь и их смерть одинаково несущественны.
— Ты убил их, — равнодушно констатировал я.
— Я убил их, — совсем по-человечески кивнул он в ответ, прежде чем резко сорваться в атаку. Потребовалось запредельное усилие разума, скорость реакции почти за гранью возможностей, однако мне удалось среагировать, вскинув меч в защите от ниспадающего удара. Клинок скользнул по клинку, стекая, словно капля дождя. Продолжая движение, я шагнул в сторону, и почувствовавший свободу меч взвизгнул в стремительной контратаке… Недостаточно стремительной, чтобы поразить неуловимого дверга.
Тронув широкий пояс из системной ткани, он воплотил в левую руку кинжал, похожий на испанскую дагу. В правой остался прямой широкий клинок. Секунда на передышку и снова сшибка. Кураш крутанулся, норовя подсечь переднюю ногу хвостом. Чтобы тут же нарваться на встречный укол. При прочих равных здесь бы всё и закончилось, но дверг был чудовищно быстр. Легко парировав мой клинок, Кураш разразился серией тяжёлых атак, и тут уже мне пришлось уйти в глухую защиту, с трудом отражая мельтешение стали.
Ушибленные рёбра давали о себе знать тупой ноющей болью. Мышцы гудели от запредельных нагрузок, промокшая от пота одежда липла к спине. Каждый удар противника отзывался в отбитых руках. За время нашего поединка он не единожды мог убить меня, но каждый раз удерживал руку. Дверг просто играл со мной, как сытый кот играет с пойманной мышкой. Оставалось только скрипеть зубами и драться. В конце концов, и загнанная в угол крыса способна вцепиться в морду зазевавшемуся коту.
Но долго это продолжаться уже не могло. Исполнив серию невообразимых финтов обеими клинками, дверг заставил меня рассеять внимание, ожидая атаки по верхнему сектору. А сам крутанулся, повторив тот же приём. Усталость сделала своё подлое дело. Я попросту не успел среагировать, и земля ушла из-под ног, подсечённых мощным хвостом. Меч улетел в сторону, выбитый из онемевшей руки. Оказавшись на упругой влажной земле, я попытался отскочить, разорвать дистанцию, выиграть время… Холодная сталь прижалась к горлу, делая сопротивление бессмысленным.
Ноздри с шумом втянули потяжелевший воздух. Сердце пропустило удар и лихорадочно зачастило, будто желая уместить непрожитые годы в оставшиеся мгновения. Сжав зубы, я поднял взгляд на победителя. На его месте мне бы этого хотелось — увидеть страх в глазах побеждённого. Он его не увидит. Дверг оскалился, демонстрируя внушительные клыки и длинный алый язык. Глубоко засевшие в продолговатом черепе жемчужины глаз влажно блестели в рассеянном свете. Время застыло. Вязкими багровыми каплями тянулись секунды…
— Пария признаёт своё поражение, — в голосе читалась насмешка. Кураш отступил, быстро зашагав прочь. Я попытался вскочить на ноги, но не смог удержать равновесие. Мир поплыл, превращаясь в палубу корабля, идущего в шторм. Пространство рвалось и скручивалось, вытягивалось в трубочку и размывалось цветастыми пятнами. Только силуэт удаляющегося дверга оставался незыблем. Аккуратные крылышки на спине, хвост гуляет из стороны в сторону…
— Почему? — закричал я, испытывая иррациональную злость.
— Потому что могу, — в безумном хороводе, окружившем меня, голос парии прозвучал неправдоподобно отчётливо. — Выполни наш уговор, Гость! Параллель разрушается, скоро ты вспомнишь.
— Что? О чём… — начал я, откровенно плохо соображая. Жесточайшие перегрузки размазывали мозги по стенкам черепной коробки. А затем тряска вдруг прекратилась. Я будто проснулся, обнаружив себя на том же месте, где всё начиналось. Приснопамятный светлячок, сложив прозрачные крылышки, с любопытством обследовал древко арбалетного болта.
— Нет тут никого, Старшой! Надурила нас девка, — прошамкал Налим, даже не подозревая, насколько ситуация глубже и сложнее, чем видится со стороны. Для них вся схватка уложилась в мгновение, которого они и не заметили вовсе.
— С-сука! — прорычал я, бешеными глазами мазнув по взволнованным лицам соратников. И от души саданул кулаком ни в чём не повинное дерево. На мягкой древесине остались следы костяшек. Бурлящая злость требовала выхода, хотя бы такого.
— Да чего уж там, Старшой, — опешил пройдоха. — Выпендриться, может, хотела. Дело-то молодое…
— Линч, я… — голос Марико дрожал от обиды. — Я же видела…
— Замолчите! Мне нужно подумать, — взял я эмоции под контроль. А в памяти, фрагмент за фрагментом, уже всплывали воспоминания. Воспоминания о разговоре, которого не было.
Интерлюдия «Цена силы»
Звук, с которым пережжённый хитин лопается под каблуками сапог, напоминал Бьёрну то хруст тонкого осеннего льда, то треск глиняных черепков на задворках гончарной мастерской по соседству с его старой квартирой. Хлопья серого маслянистого праха, потревоженного ногами людей, оседали на одежде, липли к коже и волосам, настойчиво лезли в глаза. Идти с каждым шагом становилось всё более невыносимо, но не идти было нельзя. Одержав победу, глупо поворачивать на полпути к пьедесталу. Глупо и малодушно. И плевать, что мысли путаются, а ноги едва несут продолжающее стремительно слабеть тело.
Нащупав системную флягу, жрец Теневира повторно смочил ткань повязки, позволявшей крепко сбитому старику худо-бедно дышать. Необходимая процедура заняла не больше пары секунд, а ноздри уже свербели, раздражённые смрадом горелого мяса и проникшими внутрь дыхательных путей частичками пепла.
Полный разгром обиталища арахнидов обошёлся игрокам чрезвычайно малой кровью. Но что с того, если эта кровь — твоя кровь? Эта жертва — твоя жертва? Высшая цель? Всеобщее благо? Малое ради большего? Разумом Бьёрн понимал безжалостную рациональность такого рода суждений, но сердце… Сердце продолжало саднить. О чем думал Бьёрн, попирая ногами прах арахнидов Лакконы? О том, что цена дарованной покровителем силы оказалась чересчур высока, и выражалась она далеко не в деньгах. Но кто мог предположить, что призванный божественной силой ифрит, обитатель Плана Огня, не впечатлится заготовленными дарами, затребовав в обмен на службу сто лет жизни призвавшего его игрока.
Бьёрн мысленно прощался с сыновьями и внуками, когда огненноглазый демон объявил, что не будет слишком спешить со взысканием долга, позволив человеку насладиться победой. Ифрит сдержал своё слово — гнездо арахнидов близ Первого Лагеря выгорело до скального основания. В считанные минуты затянутое магической паутиной ущелье превратилось в задний двор крематория. Перед Истинным Пламенем защитные чары оказались бессильны. Ломкие скорлупки, хрустящие под подошвой сапог — вот и всё, что оставили после себя паукообразные твари, возомнившие, что людей можно безнаказанно жрать. А некогда крепкий, пышущий здоровьем пожилой мужчина дряхлел и рассыпался прямо на глазах, немым укором каждому, кто знал истинную цену победы.
— Здесь ещё один, — громогласно объявил пузатый поляк, разгребая ногами останки какого-то бедолаги. Не потому, что хотел привлечь побольше внимания. Разговаривать тихо он попросту не умел. В этом человеке всего было много: широкого лица, объёмистого чрева, кустистых бровей. Тот самый случай, когда хорошего человека должно быть побольше, оттого Бьёрн и приблизил Леви к себе. Когда его, Бьёрна, не станет… Нет, он не хотел думать об этом, пусть всё движется своим чередом.
— Истинное пламя как избавление, — пробормотал жрец Теневира. — Думаю, он был рад такой смерти.
— Мразотные твари! Даже жалею, что ни одной живой не осталось. Лапки бы им повыдёргивать… — прогудел Леви, привычно собирая обгорелые кости игрока в Бездонную сумку. Поляк имел право на злость, как и все они, ведь не было ничего ужаснее попадания в плен к паукам. Арахниды пленников не убивали. Нет. Их ожидала участь пострашнее смерти. Живых людей накачивали желудочным соком, поддерживая в телах жизнь столько, сколько потребуется, покуда кислота превращает внутренности несчастных в питательный бульон для паучьего выводка. Уж лучше так, в огне, видя, как мучители поджариваются вместе с ними.
В одном верный соратник всё же ошибся — погибли не все. Когда Бьёрн и Леви дошли до конца самой дальней штольни, Селека была ещё жива. Выглядела Королева Арахнидов (D) неважно, и с первого взгляда становилось понятно — оказать сопротивление уже не могла. Женский торс, растущий из тела огромного паука, напоминал пережаренный кусок мяса. Кожа покрылась незаживающими ожогами, набухла волдырями. Бубоны лопнули и запеклись кровавыми струпьями, из-под которых сочилась жёлто-бордовая сукровица. Королева не двигалась, боясь потерять сознание от боли и больше никогда не проснуться. Несмотря ни на что, паучиха хотела жить.
Не просто так Селека свила гнездо именно в этой части пещеры. В дальнем конце обширного зала, окружённый тускло мерцающей Защитной Формацией, высился монолит